Лаций. Мир ноэмов - Ромен Люказо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два долгих года он вел жизнь изгнанника в окружении верных людей – от острова к острову, от рейда к рейду. Они заработали себе репутацию жестоких разбойников, бороздя спокойные волны архипелага, вылетая ниоткуда и нападая на тяжелые триаконторы [22], груженые амфорами и зерном, унося все, что попадалось им под руку, поколачивая божьих слуг. Часто они плавали по ночам под лунным светом, срубив мачту, чтобы их не увидели.
Преследователи ни разу их не поймали. И вот теперь, по иронии судьбы, его спасение придет от тех, кого он так упорно бежал. Будь он один, возможно, он потопил бы корабль, не желая проигрывать сейчас, после всех ужасных лишений, которые он претерпел, покинув домашний очаг и супружеское ложе. И на долю секунды он задумался о своих парнях: разве его дело стоит дороже, чем их жизни?
Ему не дали ответить на этот вопрос. Пока железное судно замедляло бег, в конце концов встав прямо над ними, еще одна волна, сильнее прежних, вырвала у него веревку так быстро, что он не успел ни за что ухватиться. Его бросило на живот, он скользнул по палубе, почувствовал, как мир вокруг переворачивается, а трирерма выгибает спину, словно разгневанное животное. Когти его безуспешно проскребли по вздыбленному дереву, и он взвыл, захлебываясь от воды, когда его понесло прочь темной волной. Его стащило за борт и бросило об воду; буря швыряла его в разные стороны, оглушила, и он забарахтался, пытаясь в последний раз набрать воздуха в грудь. Но вокруг была одна соленая вода. Где верх? Где солнце? Он засуетился, от каждого движения теряя воздух, которого и без того осталось мало. Случайно получилось вынырнуть на поверхность, но новая волна уволокла его на такую глубину, что ему показалось, будто ему сейчас оторвет руки и ноги, а в измученные легкие страшным укусом вгрызлась пенная вода. Так и погибают в море, когда вес собственного тонущего тела непреодолимо тащит на дно.
Но нет. Его тянуло не ко дну. Внезапно его тело прорвало водную поверхность и взмыло в небо. Словно в дурмане, он понял, что его словно тащит вверх гигантская рука, притом ничто его не держало, и он тупо смотрел, как болтаются его руки и ноги, словно у промокшей марионетки. Он закашлялся. Из горла вылетел сгусток едкой соленой желчи. Каждый судорожный вдох отзывался невыносимой болью – казалось, что у него так и не выйдет набрать достаточно воздуха, чтобы выжить.
А потом он снова смог дышать. Пришел в себя. Его тянул манипулятор силы тяжести, установленный на воздушном корабле. Эврибиад стал крутить головой во все стороны, заметил остальных, несмотря на разъяренный горько-соленый ветер, обжигающий глаза. Всего в полусотне метров его судно поднималось по горизонтали вслед за ним.
На миг он залюбовался его четким профилем, созданным, чтобы быстро скользить по волнам, оком, нарисованным спереди и носовой фигурой из массивной бронзы, которые придавали триреме вид дикого животного, опасного хищника. Вода лилась из каждого люка, из каждой щели, проделанной бурей. Матросы тянули руки к Эврибиаду, метались по палубе, но с этого расстояния и в этой путанице он не мог никого разглядеть. Однако сами они увидели, что Эврибиад жив, замахали руками, поскольку он был слишком далеко, чтобы услышать возгласы облегчения. Их кибернет жив. Для них приключения продолжаются.
Их металлический спаситель – огромный черный матовый силуэт, удерживающийся будто по волшебству в неспокойном небе, – рос, становился все шире и шире, так что трирема рядом с ним напоминала детскую игрушку. Закрывая глаза, Эврибиад почувствовал, что его пасть расплывается в горькой разочарованной улыбке. К чему суета? Поздновато теперь бороться за свое дело. Теперь им не удастся ускользнуть. На него навалилась усталость, и Эврибиад вверил себя ее объятиям.
* * *
Плоос интриговала – как обычно. Ойке видела издалека, как та устремилась вслед за Текхе – нашептывать ей на ухо разные нелепости. Хоть Ойке и была ноэмом, она ощутила, как губы ее поджались от раздражения. Для нее это было самым эмоциональным выражением, означающим, что она очень раздосадована. Плоос любила заговоры. Ей хотелось власти. К этому ее толкали блестящие тактические способности. Но эти же способности мешали ей мыслить в долгосрочной перспективе, а ее неистовый инстинкт самосохранения, как ни парадоксально, лишал ее надежного руководства в действиях. Плоос бесконечно суетилась, часто меняла курс. Пока все четыре аспекта действовали в согласии, эти черты Плоос не доставляли особых проблем. Но вот когда они расходились во мнениях…
Время было на исходе. Во всем этом – и в Экклесии, и в споре – чувствовалась опасная динамика, против которой Ойке мало что могла сделать, но из-за которой ей пришлось ускорить собственные планы.
Она отогнала мысли о своих жалких сестрах и направилась в собственные владения. Ойке не страшилась решений Плавтины. Это не значило, что ее не волновала собственная судьба, или что сама она не хранила секретов. Но эти секреты были частью большого плана, общие принципы которого она наметила столетиями раньше. И этого времени едва хватило, чтобы добиться ожидаемого результата – настолько сложной оказалась вся затея. Теперь, даже если Ойке исчезнет, посаженное ею зерно прорастет и даст плоды.
Ее видение мира шло от самой природы ее владений – ее потаенного сокровища, кишащего материей, теплом и жизнью, укрытого в центральном тамбуре корабля рядом с ускорителем частиц, где она и оказалась после короткого путешествия по оптоволоконным дебрям. Здесь структура сети менялась, она преображалась в мириад вторичных линий, которые, в свою очередь, разветвлялись, пуская невидимые корни. Там жил в симбиозе многочисленный народец специализированных ноэмов. Каждый из них зависел от других в выполнении задач, для которых был запрограммирован. Главной характеристикой Ойке была глубина. С годами ее душа разрослась, как растение. Ломайте ветви сколько угодно – они вырастут вновь. Сожгите дерево. Можете даже, если пожелаете, вырвать корни из земли – вы все равно не отыщете их всех. Они будут спать под землей, очерствевшие стержни того же цвета, что и укрывшая их почва. Растение снова пробьется к
