Граф Брюль - Юзеф Крашевский

— Что я вас узнал, графиня, это неудивительно, — прошептал он. — Я узнал бы вас везде и не в этом королевском костюме, который для вас очень подходящ; но что вы могли меня узнать…

— В костюме одного из Совета Десяти, — послышался голос из-под маски, — но он именно для вас и подходящ.

— Графиня, вы восхитительны!

Она приняла этот комплимент совершенно равнодушно.

— Но будучи прекрасной, как божество древних, изваянное из мрамора, вы и холодны, как мрамор… как мрамор без души.

— Что же далее? — спросила маска. — Скажите что-нибудь поинтереснее, а это я уже слышала много раз.

— Но что же, как не это, могу я сказать вам, графиня! — воскликнул Брюль дрожащим голосом. — Как только я взгляну на вас, во мне кипит месть, гнев, зависть, и с губ чуть не скрывается проклятье.

— Какая поэзия! Что же далее?

— Если б я только смел, я проклинал бы вас и тот день, и час, в который я вас впервые увидал, — произнес Брюль с чувством. — Но стоит только на вас взглянуть, и я бессилен. Вы имеете надо мною какую-то власть.

— Так ли это? — поворачиваясь и смотря на него, холодно спросила она.

— Нужно ли клясться, да и к чему вам моя клятва, когда вы другому поклялись перед алтарем.

— Я не требую клятвы, — спокойно возразила она, — я хочу убеждения, что это так, а его часто не даст клятва.

Она долго смотрела на него.

— Моя любовь…

— Послушайте, Брюль, я верю, что вы были влюблены в меня. В этом нет ничего удивительного: я молода, имела имя и будущее для того, кто должен был получить мою руку; но это могла быть такая любовь, какие мы видим ежедневно, воспламеняющаяся утром и потухающая вечером. Я такой любви не желаю.

— Моя любовь, кажется, дала вам доказательство; она началась еще в детстве и живет еще, несмотря на то, что вы отняли всякую надежду; будучи отталкиваема, она возвращается; презренная, она все еще не потухла.

— Любовь это или самолюбие? — спросила маска. — В твоих поступках, Брюль, главную роль играет самолюбие.

Брюль немного помолчал и покачал головой.

— Не спорю, что, потеряв надежду на счастье, хочу теперь быть страшным и сильным.

Маска взглянула на него и, подпершись рукой, начала медленно и плавно говорить:

— Мы не знаем, что ожидает нас в будущем. Я буду с тобой откровенна: я тоже не была к тебе равнодушна, с тобой я была бы счастлива, так как у нас одинаковые характеры и мысли, но так лучше… муж и жена это сражающиеся на смерть враги, мы же можем быть верными друзьями.

— Друзьями! — прервал венецианец. — Как страшен этот гробовой покров, это имя друга!

Маска подняла голову и иронически ей покачала, причем бриллианты в ее короне ослепительно заблистали, ручкой же она ударила по руке Брюля.

— Муж будет любовником, а я другом, то есть отвергнутым слугой.

— Муж любовником? — засмеялась маска. — Где ты слыхал об этом? Эти два слова противоречат друг другу. Мой муж, мой муж! Да я его ненавижу, он мне гадок, я его терпеть не могу!

— Однако же, вы вышли за него замуж.

— Меня выдал отец-король, но это случилось к лучшему, поверь мне. Я с ним свободна и сохраню себя для будущего. Я верю в будущее и в мою звезду.

— Но встретятся ли когда-нибудь наши звезды?

— Если это предназначено, то должны встретиться.

— Вы говорите это, графиня, таким холодным, равнодушным тоном.

— Потому что я всегда умею владеть собой, люблю ли я, или ненавижу. Чувство, которое не умеют скрывать, становится добычей людей.

— Но как же верить в него, не видя?

— Что же такое по-вашему вера? — засмеялась прелестная маска. — Кто любит, должен чувствовать и угадывать, а кто не разгадает сердце женщины, тот его недостоин.

Сказав эти слова, она вдруг встала и исчезла в толпе прежде, чем Брюль мог опомниться. Он еще стоял ошеломленный и счастливый, когда к нему в припрыжку подбежал очень странный паяц, так как, несмотря на шутовской костюм, огромные пуговицы состояли из рубинов, окруженных жемчугов. Казалось, он кого-то искал, но, застав здесь только венецианца, он остановился, оглядывая его с любопытством. Он нагнулся почти до земли, желая заглянуть под маску, но Брюль прижал ее рукой. Тогда он начал прыгать вокруг него с напускной веселостью и шутовскими ужимками.

— Cavaliere nero [17], что сказала тебе королева? Ты ее знаешь? Что?

— Sono un forestiero… Addio! [18], — прошипел ему на ухо Брюль и отошел от него, но паяц, не догоняя его, следил за ним. Колоссальный итальянец тоже не спускал с него глаз.

Немного спустя они встретились у колоннады. Паяц приподнялся к уху итальянца.

— Кто это?

— Брюль.

— Так и есть, — вырвалось у паяца, — я его узнал по той ненависти, которую почувствовал в его присутствии, но уверены ли вы?..

— Я? Я, который ненавижу и презираю его более вас, граф, я узнал бы его в преисподней.

Паяц вдруг отскочил и побежал, увидав издали царицу, и со страстью во взоре стал за ней следить. Итальянец же задумчиво блуждал по залам.

Общество оживлялось все более и более, и те, которые подобно паяцу искали или следили за кем-нибудь, с трудом могли протолкаться в этой толпе. Шум, писк и хохот заглушали музыку. Брюль направился в комнаты молодой королевы. В проходе его остановил монах с опущенным капюшоном и схватил его за руку.

— Ежели ты хотел, чтобы тебя не узнали, — сказал он по-итальянски, — то ты не особенно мастерски переоделся. Тебя каждый узнает, господин директор.

И он засмеялся.

— Но по чем?

— По походке, по ноге, по движениям, по вкусу, с которым ты оделся.

Брюль не мог узнать маски и бросился к ней, но она уже исчезла.

Он готов был поклясться, что это Падре Гуарини, но что мог делать иезуит здесь, в маскараде?

Немного смущенный тем, что его узнали, он очутился в комнате, слабо освещенной лампами. Здесь его остановила женщина высокого роста, ударив веером по руке. Он не сомневался, что она узнала его, он тоже узнал ее с первого взгляда, но, желая быть любезным, он притворился, что не узнает ее.

— Следует поздравить вас… Брюль.

— Право, не с чем.

— Я знаю, что ваша мысль и самолюбие стремится еще выше: но нужно идти по лестнице, иначе шествие будет неудачно. Ты уже и так стоишь высоко, а до сих пор еще не оперся на руку женщины, которая иногда умеет поднять еще выше.

Брюль вздохнул.

— Знаю я, для кого этот вздох, и что у вас делается в сердце. Но нужно забыть неблагодарную царицу и поискать другую, — сказала высокая дама.

— Искать для того, чтобы найдя, быть снова отвергнутым?

— Отвергнет разве та, которая не узнала бы тебя, а такой и жалеть нечего.

Она нагнулась и, шепнув ему что-то на ухо, исчезла в толпе.

Брюль пошел далее. Против него был стол Франи Коловрат, окруженный молодыми людьми. Девушка кокетничала, смеялась, строила глазки и подавала всем то, чего кто желал. Брюль смотрел на нее издали. Она была в высшей степени интересна и привлекательна, в глазах ее блестело остроумие, но с этой холодной любезностью, одинаковой для всех и неистощимой, она показалась ему страшной.

Долго смотрел он на нее, задумавшись, и, не присоединившись к толпе, которая ее окружала, он отошел в сторону. Лишь только он бросился в кресло, чтобы отдохнуть, так как он уже немного устал, и собраться с мыслями, как уже рядом с ним уселся великорослый итальянец. Он посмотрел на Брюля сверху и спросил:

— Не правда ли, прежде тебе была по вкусу царица, а теперь ты думаешь, не пойдут ли дела лучше с этой буфетчицей? Признайся!

Брюль, не желая завязывать разговор, отрицательно покачал головою.

— Это богатая девушка и в передничке принесет кому-то много бриллиантов… Тебе бы это пригодилось… Ведь ты их любишь?

Брюль не ответил ни слова, а сделал только нетерпеливое движение и, скрестив руки на груди, хотел не обращать внимания на то, что говорил его собеседник, и поэтому повернул голову в противоположную сторону. Но итальянец знал, что ни одно его слово не пропадает даром, и поэтому продолжал вполголоса:

— Посмотри только, какие белые ручки, какие, точно изваянные, плечи, какое личико, словно персик, которого пушок не был пошевелен крылышком птички. Это лакомый кусок, если не королевский, то по крайней мере министерский. Но Август И уже стар, а сын его, слишком набожен… Протяни только руку и получишь ее. Что будет потом, не знаю… посмотри, как она улыбается двадцати за раз, а что говорят ее глаза! Именно такая жена нужна такому, как ты, человеку. Гассе, великого музыканта, обвенчали с Фаустиной, и так артист, как ты, должен жениться на такой актрисе. Сегодня она уже великолепно исполняет свою главную роль, а что будет, когда она будет исполнять роли кокеток?

Только невольные движения Брюля позволяли судить, что эти немилосердные уколы достигали своей цели; однако, он не терял присутствия духа и сидел невозмутимо. Притворившись глухим и не смотря на итальянца, он встал и отошел.