Избранная для северного дракона (СИ) - Илана Васина

— То есть мне теперь нельзя выразить свое мнение? — хмурюсь, в шоке от подобной наглости.

— Твое мнение теперь всегда совпадает с моим.

— А если…

— Без вариантов.

— Но… — пробую взбрыкнуть.

— Без «но». Теперь ты моя истинная. Мы одно. Поняла?

— Поняла, — бурчу, а мысленно фыркаю и закатываю глаза: «Начиная с этой точки окончательно поняла, что ты тиран, деспот, и нам не по пути»

— Отлично, — мужчина освобождает мою ладонь, но уйти не дает.

Резким движением разворачивает, вжимает спиной в прохладную дверь, и проводит пальцем по губам. Шершавые подушечки царапают кожу, но в коротком движении столько неожиданной нежности, что было бы приятно… не встань его близость поперек горла.

Не могу. Не хочу. Наелась!

Видно, Кейрон все же прочитал на моем лице мнение, не совпавшее с его, потому что в глазах проступает злость, и он с силой впечатывает в дверь огромный кулак. Вздрагиваю от удара и от внезапной бешеной ярости. Перепад от нежности к бешенству настолько резкий, что становится трудно дышать, как дайверу, слишком быстро нырнувшему на глубину.

Мы одни. Убьет — никто и не узнает.

А потом найдет себе новую "истинную", что будет заметать свое мнение под коврик и преданно заглядывать мужу в рот.

Принц недолго меня пугает. Через минуту или две он отводит взгляд в сторону и цедит сквозь зубы:

— В спальне тебя ждет дар, хотя ты не заслужила. Будь осторожна, Ника! Твоя магия не всесильна.

Глава 11

— И самое главное условие, — продолжает мужчина. — Дар останется твоим, пока о нем никому не известно. Поняла?

— Да.

— Ни одной живой душе.

— Я поняла.

— Если поняла, то где твоя благодарность? — холодно интересуется даритель кота в мешке.

— Благодарю вас, мой принц, — произношу, склонив голову. Он явно ожидает большего, поэтому добавляю: — Вы очень добры!

О каком даре говорит Кейрон, не представляю. Предлагает побрякушку носить тайком? Или кружевное белье? Не нужны мне от него подарки, если это не обратный билет в мой мир!

Пользуюсь его молчанием, чтобы приложить ладошку к выемке и юркнуть в разъехавшиеся створки.

Когда оказываюсь в запертой изнутри спальне, долго стою, прижимаясь к гладкой, прохладной стене, а потом сползаю на мраморный пол и обхватываю себя руками, не в силах пошевелиться.

Надо бы искупаться в ванной комнате, переодеться. Кажется, я насквозь пропиталась запахом жениха: тяжелым, ярко выраженным, агрессивным — таким же, как хозяин. Сильно, аж до трясучки хочется смыть запах с кожи, а принца — из своей жизни!

Раздраженная, переполненная до краев эмоциями, я не сразу замечаю, что в спальне пахнет по-другому. Всего несколько часов назад изо всех углов веяло чем-то сладеньким, девчачьим, а сейчас я то и дело вспоминаю операционную в приюте для животных, потому что откуда-то разит кровью и псиной.

Кровь и псина… Вот черт!

Надежду на тихий, расслабленный вечер как ветром сдувает.

Вскакиваю с пола и осматриваюсь. Откуда запах?

Посреди комнаты высится огромная кровать на длинных ножках с полупрозрачным балдахином и резной спинкой.

Только сейчас замечаю перед ней бурую мазню поверх белого мрамора. Точно кто-то пролил соус и щеткой «замел» его под кровать.

Опускаюсь на колени, подползаю поближе и осторожно приподнимаю светло-розовое покрывало, спущенное до пола. В густом полумраке едва различаю огромное серо-бурное нечто с лапами и хвостом.

Меня вмиг переполняет возмущение, от злости трясет так, что еще чуть-чуть и заору! Как Кейрон мог… нет, как он посмел притащить мне труп собаки в качестве подарка? Это хуже, чем самое изощренное издевательство!

Я не буду спать с мертвым псом по соседству! Верну дарителю, даже если придется до посинения бродить по дворцу в поисках принца!

Заползаю под кровать, аккуратно берусь за заднюю лапу и… замираю. Лапа теплая и мягкая! У погибших животных, с которыми не раз приходилось сталкиваться в приюте, тело быстро остывало.

Может, в этом мире биологические законы действуют по-другому?

С трудом вытягиваю из-под кровати пса, ужасно тяжелого и большого. Пару раз неслабо бьюсь головой об каркас и под конец покрываюсь потом от волнения и усилий. Когда тело собаки оказывается целиком открыто взгляду, медленно потираю набитые шишки и силюсь переварить увиденное.

На когда-то серую, а теперь окровавленную морду надет необычной формы намордник, на шее — кожаный ошейник, перевязь от которого тянется к кроватной ножке.

А главное — грудь цела и тяжело вздымается. И сердце, на моих глазах недавно съеденное, слабо, но бьется. Он жив, хотя радоваться нет причины. Ведь с такими ранами долго не живут.

Разве это возможно? Если сердце бьется внутри, то что я видела на сегодняшнем ужине? Иллюзию? Обман? Гипноз? Магию?

Прикасаюсь к бедной собаке, которая даже дышит с трудом. У нее порезаны мышцы, а в передней лапе кости раздроблены в фарш. Наверно, и ребра сломаны, и внутренние органы задеты, только как я это узнаю без оборудования? И к чему узнавать, когда у меня нет лекарств?

Острое желание помочь разрывает душу, а как это сделать, не представляю! Я бы бросилась в лабиринты дворца, чтобы позвать на помощь, но в памяти всплывает предупреждение Кейрона. О собаке никто не должен узнать.

Правой рукой поглаживаю пса по серым кусочкам шкуры, левой стираю с щек теплые капли. Под ребрами печет, глаза застилает пелена слез. Больно за несчастное животное, и этой боли тесно внутри. Острые чувства распирают грудь, отчаянно просят выхода, и я, не вполне понимая, что происходит, выпускаю их наружу.

Внезапно в кончиках пальцев начинается знакомое жжение, медленно, будто нехотя, загорается зеленая подсветка с неоновыми искорками. На сей раз вместо того, чтобы ползти вверх по руке, зеленая дымка и искорки льются на псину.

Попав на шерсть, они не гаснут, а струятся дальше, точно медленный, вдумчивый ручеек, кое-где останавливаясь и сгущаясь, а кое-где ускоряя течение. Постепенно зеленая магия охватывают все тело собаки, от носа до кончика хвоста.

Переднюю лапу, что была неестественно вывернута, дымка окутывает плотнее всего. Сквозь нее едва видно, как собачья конечность понемногу выпрямляется, принимая здоровые очертания.

Приговариваю ласково:

— Поправляйся, маленький, поправляйся!

Вскоре дымка на псе угасает, а он сам начинает проявлять все более очевидные признаки жизни. Лапы дергаются, хвост швелится. Уши дрожат, морда щерится, будто силясь зарычать. Бедненький…

Глажу его по морде, размером с большущий утюг, и вдруг он молниеносно дергает пастью и коротко клацает зубами, ударившись намордником об мою руку.