Падшая женщина - Эмма Донохью

Это Куколка вытирала ладонью ее рвоту. И именно она, потом, когда все закончилось, вынесла горшок и вылила его в сточную канаву. Но Мэри все равно успела разглядеть то, что там было. Что-то беленькое плавало в крови: червяк, паразит, демон, изгнанный из ее тела. Практически ничто. Не важно. Теперь это было совсем не важно.

Неделю у нее шла кровь. Но когда настало время платить за комнату, Мэри снова вышла на улицу. Ее запястья украшали синяки — словно синие браслеты. Чего желаете, джентльмены? Чего желаете?

Глава 2

Магдалина

Потому что, конечно, другой работы для нее не нашлось. В конце концов ей пришлось открыть глаза и увидеть правду. Никакое другое ремесло не принесло бы девушке четырнадцати лет столько денег, сколько получала Мэри — когда она поднабралась опыта и научилась твердо заявлять о своей цене. Мир был устроен ужасно несправедливо, теперь она это понимала. Богатые были рождены для праздности и роскоши, а бедные были все равно что грязь под колесами их карет. Но жизнь предоставляла девушке, которая уже потеряла все на свете, настоящий шанс выкарабкаться. К чему зарабатывать жалкие гроши, ломая руки, ноги, спину или глаза, когда, как говорила Куколка с грубым смешком, с п… ничего не сравнится?

Вокруг этого и вертелся весь мир. Этим торговали все женщины, будь то жены или шлюхи, по эту сторону простыней или по ту.

— Ты что, не п-понимаешь? — сказала как-то раз Куколка заплетающимся языком.

Они шли по Оксфорд-стрит. Куколка выхватила бутылку у Мерси Тофт и одним махом допила все, что там оставалось, а потом швырнула ее в свежевыкрашенную дверь четырехэтажного дома. С оглушительным звоном бутылка разлетелась на сотни осколков, и Куколка захлопала в ладоши.

— У тебя есть такая штука, за которую готов зап-платить любой мужик. От баронета до нищего. Только бы засунуть туда свои ручонки.

Она принялась задирать свои нижние юбки, одну за другой, чтобы показать Мэри, что она имеет в виду. Мерси Тофт хохотала так, что не устояла на ногах. Одна только Мэри заметила, как отворилась дверь дома. Она успела перехватить юбки Куколки до того, как та показала свое сокровище целому кварталу, и выпихнула ее обратно на дорогу.

— Это правда, мать твою за ногу! — выкрикнула Куколка. — Ты можешь взять его оружие — во, вот так — и повернуть против него. Прямо ему в лицо!

Ее слова сопровождались еще более непристойным жестом. Мерси уже не хохотала, а стонала от смеха. Ни та ни другая не увидели, что из дома выскочили двое лакеев, посмотреть, что там за шум и почему бьется стекло. Мэри быстро схватила подруг под руки, и они убрались восвояси, не дожидаясь, когда лакеи проломят им голову. Всю дорогу до Святого Эгидия они хихикали.

Зима выдалась мокрой и холодной, но Мэри и Куколка заранее запаслись подбитыми мехом муфтами и накидками. Те согревали их, когда не помогали ни эль, ни вино, ни джин. Большинство девушек выбирали себе определенный участок и работали на нем, но Куколка говорила, что это слишком скучно.

— Весь Лондон — наш публичный дом, дорогуша, — смеялась она.

Мэри уже начинала понимать, что обращаться с мужчинами на самом деле довольно просто. Они не стоили того, чтобы их бояться. Куколка показала ей, где нужно искать клиентов и как понять, что мужчина уже созрел. Мэри совокуплялась с незнакомцами в тавернах, в снятых для этого комнатах, просто на улицах у стены; ее клиентами становились писари и адвокаты со Стрэнда, пьяные в стельку, и богатые евреи с Бишопсгейт, не знающие, куда им деться после заката солнца в субботу, и молодые щеголи, выходящие из клуба «Алмакс», где они только что оставили не меньше сотни.

Теперь Мэри была свободной женщиной, и у нее было больше денег, чем она видела до этого в жизни. Она одевалась в самые яркие цвета, которые только можно было найти на Монмут-стрит — розовые, фиолетовые, оранжевые, — и ее совсем не волновало, что они не всегда сочетаются друг с другом. Лишь бы клиенты обращали внимание. Она знала, что востребована, и ее нарумяненное лицо напоминало веселую карнавальную маску.

Однажды серым зимним утром Мэри впервые за много месяцев вдруг подумала о Боге.

— Мы попадем в ад? — спросила она у Куколки. Ей почему-то сделалось очень не по себе.

Куколка усмехнулась:

— Я же латинянка.

— Кто?

— Ну, католичка. Как и мои родители. Я причащаюсь каждую Пасху, обязательно, что бы ни случилось, в любую погоду, — с гордостью добавила она. — Когда я почувствую, что пришел мой час, я просто пошлю за священником и получу отпущение грехов.

— Как это?

— Очищу свою душу от грехов. Все равно что отмоюсь.

Мэри немного подумала.

— А как же я? — с тревогой спросила она.

Куколка невозмутимо пожала плечами, но тут же сжалилась.

— Тебе в этой твоей школе когда-нибудь рассказывали о Магдалине? О Марии Магдалине?

Кажется, Мэри слышала это имя.

— Ну… она тоже была блудницей, но потом у нее все стало хорошо, ведь верно?

На Двенадцатую ночь[4] Куколка отвела Мэри в Королевский театр на Друри-Лейн, «чтобы показать, как обращаются с парнями шикарные дамочки». Они заплатили по шиллингу, чтобы втиснуться на галерку. Цена одного «раза», подумала Мэри. Куколка огляделась по сторонам и заметила, что сегодня в театре не больше полторы тысячи народу. По ее словам, это было всего ничего. В воздухе стоял гул голосов, как будто гудел большой улей.

Мэри почти подташнивало от предвкушения. Говорили, что пьеса новая, переведенная с французского: «Игра любви и случая». Мать была резко против театров и всегда говорила Мэри, чтобы она держалась от них подальше: потому что от людей, которые притворяются совсем другими людьми, не может быть ничего хорошего. В театре было так жарко, что ее плечи покрылись легкой испариной, как будто она сидела под летним солнцем. Занавес подняли только в десять минут шестого, и Мэри так поразили декорации, что поначалу она не видела ничего, кроме них. На сцене росли огромные деревья, стояли позолоченные скамьи, а в небе висела огромная сияющая луна — сама по себе, без всякой видимой поддержки. От ярко горящих ламп исходил запах паленых волос.

Но потом появилась миссис Абингтон, и Мэри забыла обо всем на свете. На актрисе было белое платье в цветочек с фестончатыми оборками, а стомакер украшал ряд крошечных бантиков, уменьшавшихся сверху вниз.

— А управляющий позволяет ей брать из костюмерной любые платья, какие она только захочет? — спросила она у Куколки.

— Брать из костюмерной? Да это ее платья! — фыркнула подруга. — Все актрисы должны иметь собственный гардероб.

Миссис Абингтон вызывала в Мэри одновременно зависть и обожание. Каково это — владеть такими нарядами и выходить на сцену, под взгляды тысяч людей!

— Неудивительно, что им нужны богатые покровители, — хохотнула Куколка.

Мэри пристально посмотрела на нее, пытаясь понять, шутит она или нет, но Куколка, судя по всему, говорила совершенно серьезно. Мэри перевела взгляд на актрису. Эта женщина, порхающая по сцене, выглядела так, будто никогда в жизни не видела мужского достоинства. Разве может девушка, вступившая в ряды мисс, сохранить такое лицо? Это было невероятно. Наверное, с актрисами все по-другому, решила Мэри. Может быть, когда они залезают к мужчине в панталоны, то притворяются кем-то еще — как будто это и не они…

Было довольно трудно уследить за тем, что говорилось на сцене, потому что актеров заглушали комментарии публики, шум вееров и сплетни об очередной появившейся в ложе графине или виконте. Но тем не менее Мэри уловила сюжет. Миссис Абингтон играла графиню, которая в шутку поменялась одеждой со своей горничной. Поразительно, до чего человек может преобразиться, надев шляпку, или передник, или золоченую пряжку, подумала Мэри. В этом-то и вся разница. Если ты выглядишь как леди, мужчины кланяются тебе, а если как служанка — то пытаются потискать за дверью. Однако ни хозяйка, ни горничная не знали, что джентльмен, который пытался ухаживать за графиней, тоже поменялся одеждой со своим лакеем. Получалось, что все друг другу лгут и никто не знает, с кем именно он флиртует, и это было очень смешно.

Каждый раз, когда реплики актеров вызывали в зале взрыв смеха, Куколка толкала Мэри под ребра:

— Мотай на ус. Вот как надо отвечать. Это и есть остроумие.

— Если бы ты хоть на минуту закрыла рот, я бы, может, и услышала, что они говорят, — прошипела Мэри и ткнула ее в ответ.

Конечно, у них было полно знакомых, а кое с кем они даже приятельствовали — например, с Мерси Тофт, или с Нэн Пуллен, или с Элис Гиббс, или с братьями Ройл, что держали кабачок за углом, — но на самом деле, как начинала понимать Мэри, у нее и Куколки не было никого, кроме друг друга. Даже когда толпа разносила их в разные стороны — той зимой они принимали участие в «потехе с чучелами» и вместе со всеми жгли чучело хозяина шелковой мануфактуры, который отказывался поднимать рабочим плату, — даже тогда Куколка и Мэри старались не терять друг друга из виду. Они говорили на своем собственном, понятном только им языке, имели свои собственные шутки. Может быть, их и разделяли целых семь лет, но они понимали друг друга с полуслова, так что если одна начинала предложение, другая всегда могла его закончить.