Приручение одиночества. Сепарационная тревога в психоанализе - Жан-Мишель Кинодо

В работе «Фетишизм» (1927е) Фрейд отмечает, что отрицание реальности может быть частичным. Он возвращается к своему ясно очерченному противопоставлению неврозов и психозов, с этого момента признавая, что расщепление Эго может существовать в одном и том же индивидууме, одна часть которого отрицает реальность, а другая признает ее. В качестве примера он приводит случай двух молодых людей, которые в детстве «скатомизировали» смерть отца, судя по всему, не став при этом психотиками. Согласно Фрейду, эта скатомизация основана на отрицании реальности смерти отца, по крайней мере, настолько, насколько в этом было заинтересовано Эго. В этом случае Эго молодых людей было разделено на два потока:

Один поток в их психической жизни не распознавал смерть отца, в то время как другой полностью принимал во внимание этот факт. Позиция, соответствующая желанию, и позиция, соответствующая реальности, существовали бок о бок (1927е, р. 156).

Похоже, что после «Печали и меланхолии» Фрейд постепенно пришел к мысли о том, что Эго защищает себя от утраты объекта путем расщепления: одна часть Эго идентифицируется с утраченным объектом, отрицая реальность утраты, а другая часть Эго признает реальность утраты. Более детально он представил эту идею расщепления Эго на две части во «Введении в психоанализ» (1940а [1938]) и в «Расщеплении Эго в защитных процессах» (1940е [1938]). Бион (Вюп, 1957) по-новому развил эту идею через разделение психотической и непсихотичсекой части личности – эта концепция идеально подходит к описанию феномена расщепления в переносе, наблюдаемого в клинической практике при патологической скорби.

На примере двух клинических случаев я бы хотел проиллюстрировать интроекцию утраченного объекта – аналитика – в переносе, при реактивации амбивалентных чувств любви-ненависти, с которыми мы часто сталкиваемся в связи с перерывами между сессиями, выходными или праздниками. В этих случаях объектом интерпретации является предотвращение закрепления защитных механизмов, характерных для депрессивных реакций. Необходимо также довести до сознания пациента бессознательную привязанность к аналитику, представленную интроекцией и путаницей между анализандом и аналитиком, и возвратить субъекту ненависть, обращенную к объекту, вместо проецирования ее в переносе.

Первый пример описывает несколько депрессивного и амбивалентного пациента, который много раз удивлял меня реакциями на перерывы, связанные с выходными. К примеру, однажды в пятницу я отметил его полную включенность в процесс проработки, радостное настроение и активность, но когда после выходных он пришел на сессию в понедельник, то был подавлен, молчалив и неудовлетворен и, казалось, был вынужден работать без всякого желания. Радикальные перемены произошли в его отношении ко мне: он как будто потерял ко мне всякий интерес и игнорировал мое присутствие, демонстрировал незаинтересованность в том, что прорабатывалось на предыдущей неделе, а также в том, что он чувствовал в данный момент. Я был обеспокоен, не понимал, что происходит, и думал, не случилось ли что-нибудь серьезное в его жизни, не совершил ли он какую-нибудь глупость, о которой не осмеливается мне сказать. Единственные слова, которые он произнес, были: «Я – пустое место, я ничего не могу, я ничтожество».

Не сразу я понял, что, обвиняя себя, фактически он обвинял меня. В результате последующих ассоциаций о приближающихся праздниках я смог проинтерпретировать ему, что, говоря о себе: «Я – пустое место, я ничего не могу», – в действительности он имплицитно обращался ко мне, говоря, что, как аналитик, я – пустое место и ничего не могу сделать. Вместо того, чтобы выразить словами свой гнев на меня за то, что я оставил его одного в такой важный момент, он не сказал ничего, но обратил упрек против себя, показывая мне, что я неспособен что-либо сделать как аналитик.

Пациент немедленно отреагировал на мою интерпретацию: не успел я закончить предложение, как вся его витальность и сила вернулись; казалось, что его депрессия, как по волшебству, растворилась в воздухе, и я услышал, как он вполне определенно высказался по поводу своего гнева на меня. Убежден, что моя интерпретация не только привела его к осознанию своей привязанности и ненависти по отношению ко мне, но и привлекла его внимание к тому, как он обращает против себя агрессию, предназначенную и адресованную мне, смешанному с частью его Эго (интроецированному как утраченный объект). На мой взгляд, этот пациент смог быстро отреагировать на мою интерпретацию и открыто критиковать меня, поскольку, выражая мне свою агрессию, он не боялся потерять меня. Такая реакция отличается от реакции пациентов, которые не осмеливаются выражать свою ненависть к аналитику иначе, как бессознательно. Это происходит от того, что в их представлении ненависть не достаточно связана с либидинальными тенденциями в отношении объекта – аналитика в переносе – в смысле слияния инстинктов (Freud, 1920g, 1923b); им кажется, что ненависть в отношении аналитика является силой, разрушительной для объекта. На другом уровне анализанд чувствовал себя опустошенным и истощенным во время выходных, но, с моей интерпретацией, он смог восстановить свои силы.

Следующий пример касается депрессивного обсессивного пациента, который реагировал на потерю объекта в ситуации переноса во время анализа, при приближении праздников, тенденцией к саботажу против себя. В переносе это было бессознательным выражением его ярости, обращенной против себя в саморазрушительных садистических и мазохистических проявлениях. В раннем детстве этот человек страдал от того, что его много раз бросали. Он казался недоверчивым, заключенным в скорлупу. Тем не менее, его отношения со мной и окружающими медленно улучшались в ходе анализа. Он обезопасил свою профессиональную позицию, соотнеся ее со своими возможностями, уменьшилась его склонность считать, что с ним плохо обращаются окружающие его мужчины и женщины. Затем произошел необъяснимый рецидив, настолько сильный, что он не мог нормально работать, и я боялся, что его могут уволить. Я чувствовал, что утратил с ним контакт, он перестал говорить со мной о своих чувствах, а говорил только о работе, где, несмотря на все его усилия, обстановка все более накалялась и его начальник все чаще открыто угрожал уволить его. «Я вгоняю себя в крайность и доведу все до того, что меня вышвырнут», – повторял он мне.

Эти слова напомнили мне о приближении летних каникул, и я подумал, что, стараясь добиться того, чтобы начальник выкинул его, бессознательно он пытается выбросить и меня, так как, потеряв работу, он не сможет оплачивать свой анализ. Он атаковал себя, саботируя свою работу, но он также атаковал и меня. Когда я проинтерпретировал ему, что ненависть, обращенная против себя, бессознательно предназначалась мне, он, не без труда, смог остановить процесс саморазрушения, отвести ненависть от себя и направить ее против объекта, что стало возможным благодаря тому, что в интерпретации соединились аспекты любви и ненависти.

Этот тип интерпретаций основан на меланхолическом интра-психическом конфликте, описанном Фрейдом (1917в [1915]), в котором любовь диссоциирована с ненавистью: любовный катексис находит убежище в нарциссической идентификации и «ненависть вступает в действие с этим замещающим объектом» (p. 251). Далее Фрейд добавляет, что садизм, вслед за интроекций, бессознательно обращается на сам субъект, в то же время оставаясь обращенным на соответствующего человека из непосредственного окружения ^. 251). Этот момент чрезвычайно важен для интерпретаций. Фрейд подчеркивал, что либидинальные и агрессивные аспекты всегда двунаправлены: они одновременно обращены против интроецированного объекта «внутри» и предварительно катектированного внешнего объекта «снаружи», который соответствовал предшествующему. Абрахам впервые предоставил возможность депрессивному пациенту осознать его собственный садизм и оральную привязанность к объекту, показав, что Эго может достичь успеха в преодолении амбивалетности, направляя враждебность на объект. Абрахам полагал, что объект утрачен вследствие того, что его хочет уничтожить садизмЭго, а не вследствие коллатерального, случайного эффекта либидинальной инкорпорации, как проницательно подметил Этчегоен (Etchegoyen, 1985).

Подавление, симптомы и тревога (1926d)

Сепарационная тревога, встречающаяся в клиническом психоанализе, описана Фрейдом в 1926 году в работе «Подавление, симптомы и тревога», в которой он отказался от прежней и выдвинул новую гипотезу о происхождении тревоги. С тех пор он рассматривает тревогу как аффект, переживаемый Эго в ответ на опасность, которая, в конечном счете, всегда имеет значение страха сепарации или потери объекта. Он также пролил свет на проблему защит, разграничивая их от подавления и постулируя, что Эго формирует симптомы и устанавливает защиты в первую очередь для того, чтобы избежать ощущения тревоги, которая олицетворяет страх сепарации и потери объекта.