Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево - Олег Рой

«Ну, слава тебе господи! — подумала Алика. — Хоть кабаки есть. Надо поискать — может, и получится найти здесь какую-нибудь тусу. Ясное дело, что там собирается одна деревенщина — но зато я на их фоне буду выглядеть как звезда. А это лучше, чем ничего».

Больше всего на свете Ирине хотелось сейчас хотя бы поболтать по душам с сестрой, и, кроме того, она чувствовала, что нужно поговорить и с матерью. Но и Ольга, и Владимир сразу после завтрака торопливо распрощались и убежали по своим делам — был обычный рабочий день. А подойти к Татьяне Сергеевне и начать разговор Ирина просто не отважилась. И раньше-то, когда она была девчонкой и жила здесь, у них не были в заводе долгие задушевные беседы между матерью и дочерьми. Не таким человеком была суровая и слишком занятая на работе Татьяна Сергеевна, чтобы у нее находилось время разводить с ними турусы на колесах. Все действительно важные вопросы решались быстро и четко. Получила плохую отметку — исправляй. Не успела сделать что-то по дому — иди и делай сейчас. Порвалась кофточка — зашей. А с такими вещами, как ссоры с подружками, впечатления от книги или переживания первой влюбленности, сестры никогда к матери и не совались, предпочитали обсуждать все друг с другом или держать в себе. Однако ж теперь все было гораздо сложнее и серьезнее. Ирина понимала, что ей необходимо поговорить с матерью, но пока не могла на это решиться.

Она спустилась в сад, достала пачку сигарет и хотела закурить, но ее остановила Татьяна Сергеевна. Чуть перегнувшись с перил веранды, она строго произнесла:

— А вот этого, дочка, не надо. Нечего здоровье себе портить. Ты сюда зачем приехала — здоровье поправлять или гробить?

— Ну, развоевалась наша командирша! — с усмешкой проговорил, тоже подходя к перилам, дед Игнат. — Она, Ириш, нас всех тут строит, как прапорщик новобранцев на плацу. Того нельзя, этого не делай… Мы уж тут и пикнуть не смеем без ее разрешения.

— А будешь много болтать — вообще со двора погоню! — шикнула на него Татьяна Сергеевна и скрылась в доме.

— Ох, боюсь-боюсь! — Дед Игнат картинно прикрыл голову кепкой. — Но, если серьезно, ты, Ирочка, и вправду ее послушай. Курево — оно ведь никому не полезно. Ну, понятно, я, старый пень, смолю, мне уж терять нечего. Или Володька, ему простительно, у него работа нервная. Но тебе-то зачем красоту свою портить? Да и не модно это сейчас. У нас в Атяшеве из молодежи почти никто не курит, даже парни, не говоря уже о барышнях. Уверяют, что нынче здоровый образ жизни… как это по-вашему называется? В тренде, вот.

Ирина хотела уже возразить, что ей всегда было наплевать на моду и что ее работа, пожалуй, не менее нервная, чем в полиции. Однако ж промолчала и послушно спрятала сигареты в карман — точно так же, как сделала бы это двадцать пять лет назад, будучи еще девчонкой.

А дед Игнат тем временем продолжал, хитровато прищурившись:

— Думаешь, дочка, я не знаю, зачем ты вернулась?

— Откуда же вам это знать, дядя Игнат? — пожала плечами Ирина. Она и сама толком не знала ответа на этот вопрос. Сама себе говорила, что привезла сюда дочь, чтобы спасти, пока еще не поздно, но в глубине души понимала: это не то чтобы неправда, но, как бы это выразиться… не вся правда. Не только ради Алики она вернулась в родные места. Но и ради себя самой. Чтобы найти что-то давно потерянное, что-то очень важное… Но что именно — она пока не осознавала.

А дед Игнат тем временем продолжал:

— А оттуда, Иришка, что давно я на этом свете живу, кое-что повидал и кое в чем разбираюсь. Думаешь, ты одна такая? Все люди такие. Всех сначала тянет кому-то что-то доказать… Родителям, несостоявшимся пассиям, мужьям нынешним и бывшим. Вот, мол, смотрите, какой я крутой, вон что я могу! И те, кому упорства и характера хватает, действительно добиваются, и многого. Вот ты, например.

Ответить на это Ирине было нечего. Она молчала, но думала о том, что дед Игнат, пожалуй, угодил не в бровь, а в глаз. Действительно, она всю жизнь, во всяком случае, значительную ее часть, постоянно кому-то что-то доказывала. Сначала односельчанам — что достойная дочь своей матери, и самой маме — что она хорошая дочь и что ее желание стать актрисой — не глупая девичья блажь, а истинное призвание. Потом педагогам и однокурсникам в ГИТИСе — что она не случайная дурочка из провинции и находится здесь не зря. Потом Артуру и ненавистной свекрови — что она не пропадет после того, как они выкинули ее из своей семьи, сумеет не только удержаться на плаву, но и сделать карьеру, стать известной, востребованной, обеспеченной. А потом… Потом она уже жила как во сне, будто бы по инерции.

— Так почти со всеми бывает, Ирочка, — говорил тем временем дед Игнат, словно мог прочитать ее мысли. — Только не у всех хватает ума остановиться и хотя бы попытаться разобраться в себе. Остальные так и продолжают шагать по привычной дорожке, не задумываясь даже, куда они идут, зачем и действительно ли им туда надо.

— Я вот себя об этом уже спросила, — усмехнулась Ирина. — Да что-то ответа пока не найду…

— А ты не спеши, не спеши. — Он перегнулся через перила и ласково потрепал ее по плечу. — Всему свое время. Вот ты домой вернулась да еще и дочку с собой привезла — это уже хорошо. Отдохните пока хорошенько да сил наберитесь. А то замученные совсем — что ты, что Аличка. Придете в себя маленько — а там можно будет и на Бугры сходить.

— На Бугры… — задумчиво повторила Ирина.

Из дома выглянула Татьяна Сергеевна, увидела разговаривающих и возмутилась:

— Да что ж ты все на ногах-то, Игнат? Пошли бы присели хоть в сад, на лавку.

Тот покачал головой:

— Не, Тань, некогда мне рассиживаться. Пойду я, дела дома есть.

— Так что ж ты тогда с Володей-то не поехал? — поинтересовалась та. — Он ведь предлагал тебя подбросить.

— Вот еще! — возмутился дед Игнат. — Не хватало из-за меня почем зря бензин разбазаривать. Дойду уж.

Развернулся, пошел, прихрамывая, к забору и вскоре исчез за калиткой.

— Вот упрямый-то, — сказала Татьяна Сергеевна с теплотой в голосе. — Трудно, что ли, Володе его за две улицы отвезти?

— Мама, — решилась наконец Ирина. — Я тут спросить хотела… — и замолчала.

— Хотела, так спроси, — спокойно ответила Татьяна Сергеевна. — Небось о Буграх?

— О Буграх? — Ирина даже слегка растерялась. Конечно, об этом она тоже думала, но…

А мать тем временем уточнила:

— Ты хочешь спросить, есть ли правда в этих рассказах?

— Ну… В общем, да, — кивнула дочь. — Почему-то с недавних пор все говорят мне о Буграх…

— А что тебя удивляет? — пожала плечами Татьяна Сергеевна. — Ты ж тут родилась и выросла, сама все знаешь. Последнее время слава о наших Буграх широко распространилась, люди в Атяшево со всей России едут…

— И что? Действительно помогает?

— Если бы не помогало — наверно, не ездили бы, — усмехнулась Татьяна Сергеевна.

Ирина машинально потянулась за сигаретами, но вовремя спохватилась.

— Мам, но ведь ты всегда рационально мыслила! Ну, подумай сама, разве возможно такое, чтобы…

Она замолкла на полуслове, потому что с губ так и рвалась фраза: «Отчего же они мне тогда не помогли?»

— Слушай, Ирина. — Мать вдруг неожиданно сменила тему: — Про Бугры мы с тобой после поговорим, у нас еще будет на это время. А пока давай-ка делами займемся. Я тут так закрутилась, что с самой Пасхи не могу на кладбище выбраться, к твоему отцу и дедушкам-бабушкам. Все то одно, то другое, то дела, то случаи… А там небось все уже бурьяном заросло выше головы. Раз уж выдался свободный денек, может, сходим туда сегодня? И Алику возьмем. Втроем-то мы быстро управимся…

— Конечно, мама, — тут же согласилась Ирина. А про себя подумала, что оказалась права в своих предположениях: тут не курорт, бездельничать мама никому не даст, всем найдет работу. Что ж, может быть, это к лучшему и для нее, Ирины, и для Алики…

Поднимаясь на второй этаж по ладной деревянной лестнице с резными балясинами, Ирина думала о том, как же все здесь изменилось за время ее отсутствия. Ее родной провинциальный поселок сделался почти городом — красивым, уютным и вполне современным. Старая изба, где прошли ее детство и юность, превратилась в новый комфортабельный дом. Сестра Оля, которую Ирина отлично помнила конопатой девчонкой с толстой косой и застенчивым румянцем, чуть что заливавшим не только щеки, но и уши и даже шею, стала взрослой, уверенной в себе женщиной и, судя по всему, вполне довольной своей жизнью. И мама… Она, конечно, постарела, в ее годы время уже никого не красит. Но она тоже стала другой. Как-то мягче, терпимее, теплее… И даже, как ни странно это звучит, роднее. А может, мама и не менялась вовсе? Может, она всегда была такой, а изменилась сама Ирина — повзрослела, избавилась от юношеского максимализма, научилась видеть в людях то, чего не замечала (или не хотела замечать?) раньше?