Цена - Артур Миллер

Уолтер. Я не мог посылать ему больше пяти долларов. Но при чем тут ты?

Виктор. То есть как при чем тут я?

Уолтер. Вот именно, при чем?

Виктор. А как ты думаешь, откуда брались деньги, на которые он жил?

Уолтер. Виктор, ты сам так решил, тебя никто не заставлял. Я, во всяком случае!

Виктор. Я решил!

Уолтер. У пас однажды был длинный разговор с тобой в этой самой комнате.

Виктор. Какой разговор?

Уолтер. Разговор вскоре после того, как вы с отцом перебрались сюда. И мы с тобой прекрасно поняли друг друга. Я сказал тогда, что закончу образование, пусть хоть земля треснет, и советовал тебе сделать то же самое. Больше того, я предупреждал тебя: не дай ему сломать твою жизнь! (Обращаясь к Эстер.) И, по-моему, на вашей свадьбе я говорил вам то же самое.

Виктор. Но кто-то же должен был позаботиться о нем!

Уолтер. Он не был болен и прекрасным образом мог работать.

Виктор. Работать? В тридцать шестом? Без денег, без профессии?

Уолтер. В крайнем случае мог жить на пособие! Кто он такой был, в конце-то концов? Король в изгнании, что ли? А что делали тогда, в тридцать шестом, остальные сто пятьдесят миллионов? Как-нибудь не пропал бы! Надеюсь, что ты хоть теперь это понял?

Виктор. Хватит с меня. Опять та же старая песня. Пошли отсюда, Эстер. (Быстрыми шагами направляется к спальне.)

Уолтер. Вик, погоди. (Пытается остановить Виктора, тот отдергивает руку.) Я вовсе не хочу унизить его. Я его тоже любил по-своему.

Эстер. Послушай, Вик, может, вам в самом деле стоит поговорить об этом?

Виктор. Не думаю. Мне совершенно все равно, что он может мне сказать. (Снова поворачивается, чтобы идти в спальню.)

Уолтер. Он тебя эксплуатировал!

Виктор останавливается и поворачивается к Уолтеру с искаженным злобой лицом.

Это тебе тоже все равно?

Виктор. Договоримся раз и навсегда: я не был ничьей жертвой.

Уолтер. Именно это я и пробую тебе объяснить. Я вовсе не пытаюсь смотреть на тебя сверху вниз.

Виктор. Нет, пытаешься! Ты и не подумал бы говорить мне все это, если бы у меня был достаточно толстый бумажник! Прости, но этот разговор мне не по душе. У меня не было выбора. В холодильнике— хоть шаром покати, а он сидел вон там с отвалившейся челюстью. Не я завел этот разговор. Но когда ты начинаешь твердить о свободе выбора и о том, что мне следовало заниматься наукой, приходится отвечать.

Уолтер. Понимаю. По-твоему, все было иначе. Допустим, но как — иначе? Объясни.

Виктор. Ты только недавно выздоровел. Может, не стоит растравлять себя этими разговорами?

Уолтер. Стоит. Это важно для меня!

Виктор. Не думаю. Все давно прошло и забыто.

Эстер. Я верю, что Уолтер пришел сюда от чистого сердца, а ты даже не желаешь подумать над его предложением.

Виктор. Я уже сказал, что подумаю.

Эстер. Заранее зная, что откажешься! А по-моему, гораздо лучше прямо сказать ему всю правду. Хуже, чем есть, все равно не будет.

Виктор. Какую правду? О чем ты…

Внезапно из спальни появляется Соломон.

Эстер. Боже мой, что вам еще надо?!

Соломон. Я просто хотел, чтобы вы не подумали, что я не согласен сделать вам оценку. Если вы настаиваете, я могу.

Эстер. А вы не могли бы оставить нас в покое?

Соломон (неожиданно ткнув пальцем в Виктора). Что вы все к нему пристали? Он полицейский! Я — оценщик, он — доктор, а он — полицейский. Что вы думаете, кому-нибудь станет хорошо, если вы разорвете его на куски?

Эстер. Виктор, я тебя прошу: или он или мы, но кто-то должен уйти из этой комнаты!

Соломон. Не надо волноваться, Эстер, разрешите, я… (Быстро подойдя к Уолтеру.) Доктор, слушайте меня, я дам вам совет: вы оставьте это с налогом! Я вам скажу, что может получиться: вы получите скидку в этом году, но откуда вы знаете, что они не перерешат все дело через два-три года и вам не придется доплачивать вашу разницу? Не мне вам говорить, что на федеральное правительство никогда нельзя положиться. Я очень хорошо вижу, что вы хотите оказать им любезность (к Эстер), но пройдет два-три года, пока вы узнаете, во что ему может обойтись эта любезность. Другими словами, я хочу сказать вам, дети мои, что…

Эстер. Что вы хотите сами заполучить эту мебель?

Соломон (кричит на нее). Эстер, если бы я не хотел эту мебель, я бы не покупал эту мебель! Ну, что они могут здесь решить? Все это будет еще зависеть не от них, а от федерального правительства, как вы не понимаете? А раз они сами не могут все решить, так лучше пусть бросят это занятие! И, пожалуйста, послушайте меня и сделайте, как я вам говорю! Я не такой уж дурак! (Дрожа от возбуждения, уходит в спальню.)

Уолтер. Пожалуй, то, что он сказал, разумно. Возьми и продай ему все это на корню, Вик! Может, после этого нам удастся сесть и нормально поговорить. А то обстановка действительно не очень подходящая. Я позвоню тебе на днях?

Виктор. Конечно, звони.

Эстер. Вы оба сошли с ума! Мы отдаем мебель задаром только потому, что ни у кого не повернулся язык сказать самые простые вещи. Гляжу на вас и не верю глазам своим!

Уолтер. Не так все это просто, Эстер.

Эстер. А, какого черта! Тогда скажу я! Так вот, когда он пришел к тебе, Уолтер, попросить пятьсот долларов, которые были ему нужны, чтоб дотянуть до диплома…

Виктор. Эстер! Зачем ты…

Эстер. Затем, что это стоит между вами! И, может, Уолтер объяснит тебе, как это вышло? То есть я хочу сказать, что… Господи, да будем мы, наконец, говорить начистоту?! (Без паузы обращаясь к Уолтеру.) Потому что это его ошеломило, Уолтер, он никогда в этом не признается, но он шел к тебе, не допуская мысли, что ты откажешь. И когда ты отказал…

Виктор. Эстер, он же тогда только начинал…

Эстер. По твоим рассказам это выглядело иначе! Не перебивай меня! (Уолтеру.) У тебя уже был дом в Гринвич-вилледж, ты был уже вполне устроен, разве не так?

Виктор. При чем тут дом? Не дал — значит не мог…

Уолтер. Нет, нет… Я… я все же мог бы наскрести эти деньги. (Он медленно опускается на стул, не снимая пальто.) Вик, сядь на минуту.

Виктор. Не понимаю, зачем тебе понадобилось…

Уолтер. Раз уж мы начали этот разговор, лучше его не откладывать. Мы никогда не говорили об этом. А поговорить, наверное, стоит. Да, это было подло, но, признав это, я не могу поставить точку. Через три дня после того… как ты приходил, я все-таки позвонил, чтобы предложить тебе денег. Ты знал об этом?

Виктор. Куда ты звонил?

Уолтер. Сюда. Я говорил с отцом, и он мне сказал, что ты пошел служить в полицию, а я ему сказал, что он не должен был этого допускать. Я сказал, что у тебя хорошая голова и если тебе хоть немного повезет, ты можешь чего-то достичь в науке, а пойти в полицию— значит попусту растратить свои силы! Он ответил: „Виктор хочет мне помочь, как я могу помешать ему в этом?“

Виктор. Ты сказал ему, что готов дать мне деньги?

Уолтер. Виктор, ты помнишь эту беспомощность в его голосе? Как раз в то время? Когда только что умерла мама и почва ушла у него из-под ног?

Виктор. Постой, дай мне разобраться. Ты сказал ему…

Уолтер. Бывают такие разговоры — сам знаешь, — что потом, вспомнив их, никак не можешь объяснить, почему ты одно сказал, а другого не сказал. Вы с отцом были нужны друг другу гораздо больше, чем я вам, а вы мне. Это так, хотя я иногда и ругал себя за недостаток сыновних чувств. И когда он сказал, что ты хочешь ему помочь, мне стало неловко влезать в это, я понял, что не имею права становиться между вами. Навязываться.

Виктор. Тогда все ясно. Он несколько раз говорил о звонке и ни разу о деньгах.

Уолтер. Ты никогда не был безразличен мне. Я позвонил сюда, чтобы одолжить тебе эти деньги, но неужели ты сам не понимаешь, что после разговора с ним это стало невозможно?

Виктор. Я же сказал: все ясно.

Уолтер. А я прошу тебя сказать то, что ты думаешь.

Виктор. Что я думаю? Думаю, что все вышло… очень удобно для тебя. Если ты считал, что отец так много для меня значит — а это так и было, — почему ты решил, что нас разлучат с ним какие-то пятьсот долларов? Я бы продолжал его содержать. А твои деньги просто помогли бы мне закончить колледж. Так что не вижу смысла в твоем объяснении.