Любовь капитана «Феникса» - Мэрлин Ловлейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они донеслись до слуха стоявшего посреди палубы Джейми. Он обернулся, окинул ее взглядом с головы до ног и что-то приказал стоявшему рядом матросу. Тот с недовольной миной снял с головы широкополую шляпу и вручил капитану, который, приблизившись, передал ее Саре.
– Наденьте и не снимайте, а стоять можете на корме, подальше от гиков.
Сара безропотно забилась в угол скамеечки, стоявшей на корме.
– И не вздумайте кокетничать с матросами, не то между ними могут возникнуть ссоры, и тогда я брошу вас за борт.
Ответа он дожидаться не стал, и Сара поняла, что капитан уже сожалеет о принятом накануне решении.
Пусть сожалеет, сколько душе его будет угодно. Она на борту «Феникса» – и дело с концом. Видя из своего убежища всю палубу, она ловила недружелюбные взгляды матросов, снующих мимо нее взад-вперед, слышала их враждебные замечания: женщины на борту, мол, приносят несчастье, даже если умеют штопать мужику башку не хуже, чем парус. Весь этот день и следующий она была вынуждена терпеливо выслушивать их ропот.
Но на третий день, с утра пораньше, девушка увидела направляющегося к ней Окуну, который силком тащил за собой упирающегося парнишку, Генри Фулкса, как она узнала впоследствии. Ему на вид едва минуло одиннадцать лет.
Громкий голос Окуны заглушил протесты мальчика:
– Не поможете ли вскрыть ему нарыв, мисс Сара?
– Не хочу, чтобы вскрывали, – отбивался от него юный бедолага.
Африканец пресек его возражения, ударив пленника что было силы кулаком по голове. Аргумент подействовал, и все трое перешли в импровизированный хирургический кабинет, где Окуна, ловко орудуя огромным ножом, вскрыл у пациента под мышкой нарыв величиной с яйцо черепахи, а Сара, чтобы отвлечь внимание мальчика, рассказывала ему о шалостях своих братьев.
– Ну как, теперь тебе лучше? – поинтересовалась Сара, когда операция была закончена.
– Да, мадам! – И мальчик, спрыгнув со стола, направился было к двери, но Окуна новым ударом могучего кулака напомнил ему о правилах приличия. Юнга приостановился и поблагодарил Сару.
После того как Сара помогла их товарищу избавиться от боли, матросы заметно помягчели. Однако окончательное признание она получила лишь после встречи капитана с мандарином с острова Намоа, что располагался в трехстах милях от Макао.
Едва «Феникс» вошел в порт и спустил паруса, Сара, подчиняясь воле капитана, нахлобучила шляпу на лоб и забилась как можно дальше в свой угол, где никто ее не видел и не слышал. Отсюда она заметила мчащуюся к ним джонку, в которой под огромным шелковым зонтом с причудливой вышивкой восседал, судя по красной пуговице на черной шляпе, мандарин, окруженный чиновниками и слугами.
– Кто это? – спросила она Джона Хардести, которому Джейми поручил Сару на время стоянки.
– Точно не могу сказать, мисс, – он покосился своим единственным глазом на приближающуюся джонку, – но, скорее всего, начальник порта.
– Начальник порта? – перепугалась Сара. – Приплыл, чтобы нас арестовать?
– Приплыл, чтобы положить денежку в карман, – ухмыльнулся Хардести.
Соблюдая ритуал, льстивший честолюбию и поддерживавший репутацию начальника, мандарин в сопровождении всей своей свиты поднялся на борт «Феникса», где его почтительно приветствовали капитан и старпом. Мандарина усадили под навес, специально для этой цели установленный, предложили ему вина и коробку с сигарами. До Сары донеслись запах дорогого табака и голоса беседующих. Мандарин с помощью официального переводчика спросил, почему «Феникс» бросил якорь в порту Намоа, тогда как иностранным судам разрешено останавливаться только в Кантоне.
– Я бы никогда не оказался в Намоа, – с полной серьезностью заявил Стрэйт. – Меня занесло сюда ветром, сбившим шхуну с курса. Прошу ваше превосходительство простить меня и разрешить нам пополнить запасы воды и продовольствия.
Мандарин выпустил из ноздрей струйку сигарного дыма. Жестом руки призвал переводчика к вниманию и подал знак стоящему рядом чиновнику. Тот вытащил из рукава красный свиток, развернул его и зачитал по-английски, смешно растягивая слова:
– «Указ императора, датирован Гуо-Донг, двенадцатый год, второе солнцестояние. Чужеземным варварам разрешено вести торговлю только в порту Кантона. В случае нарушения приказа их ждет немедленная и неминуемая казнь».
– Его Величество, однако, преисполнены искреннего сочувствия даже к иноземным варварам, его недостойным, – продолжал уже переводчик, – и не исключают возможности оказывать помощь кораблям, попавшим в беду. Такое судно, заправившись всем необходимым, обязано при первом же приливе выйти в море и направиться в Кантон. Такова воля императора. И да будет она исполнена!
– Итак, вы знаете, что вам надлежит делать, – заметил мандарин.
– Именно так мы и намерены поступить, – ответил капитан.
Чиновник, зачитавший указ, свернул бумагу, спрятал обратно в рукав и вместе с переводчиком и остальной свитой спустился в джонку. Мандарин и капитан остались одни на палубе.
– Пошлина та же, что и в прошлый раз? – вежливо спросил Стрэйт.
– Та же, – милостиво улыбнулся мандарин.
«Пошлина» была заготовлена заранее. Джейми передал гостю тяжелую сумку. К удивлению Сары, по палубе разнесся звон металлических денег.
– Капитан расплачивается железной мелочью? – удивилась Сара.
– Серебряной мелочью. Мы называем их «испанские слезы». Этим мерзавцам… прошу прощения, мисс… подавай опиум, а капитан не желает с ним связываться.
Сара с уважением взглянула на Стрэйта. Легкий бриз взъерошил его волосы и взметнул вверх концы белоснежного шарфа, небрежно обвивавшего шею. Зеленый фрак безукоризненно облегал широкие плечи. Одним словом, джентльмен, да и только, если закрыть глаза на то, что он распутник и негодяй.
Оказывается, он не окончательно испорчен. Ведь в отличие от многих своих соотечественников не желает торговать опиумом, который является основным товаром, имеющим хождение на рынках Азии и Европы.
Европейским странам больше нечего было предложить Поднебесной в обмен на ее товары. Китайцам не требовались изделия из шерсти или жести, китайские купцы стали продавать специи, чай и свой драгоценный фарфор только за серебро. Со временем английский парламент, обеспокоенный утечкой серебра из страны, порекомендовал Ост-Индской компании расплачиваться за китайские товары опиумом.
Преподобный Эбернати в своих проповедях порицал употребление этого зелья сначала в Индии (там выращивали мак и производили опиум), а затем в Китае, где наркомания стала сродни эпидемии. И все из-за того, что чужеземцы на протяжении десятилетий ввозили туда миллионы тонн этого наркотика. В своей ненависти к опиуму пастор был не одинок. Императорским указом ввоз в Китай опиума грозил иностранцу смертной казнью. К несчастью, сделки с опиумом были настолько выгодны, а таможенные чиновники настолько продажны, что поток поступающего в Китай дурмана не уменьшился.