Крымские легенды и сказания. Книга 1 - Автор Неизвестен

А если подойти к ней на восходе солнца с той стороны, станет видно, как на скалу взбирается огромный человек, одной рукой ухватился за ее вершину, а другой упирается в расщелину, и весь прижался к серому камню, чтобы не свалиться в пропасть.

Говорят, то окаменелый пастух, чабан.

Так говорят, а правда ли, нет, кто знает.

Когда наступает праздник жертв, Курбан-байрам, наши старики смотрят на Курбан-кая и вспоминают о чабане.

Чабанов прежде много было; каждый зажиточный татарин имел свою отару. Только лучше Муслядиновой не было в долине, потому что чабаном у Муслядина был Усеин, а такого чабана не знали другого. Знал чабан Усеин каждую тропинку в горах, каждую прогалину в лесу, каждый ключ в лощине.

И Муслядин был так доволен им, что обещал ему свою дочь.

Но Эмнэ была одна у Муслядина, а, когда имеешь одну дочь, чего не сделаешь ради нее.

В сердце же Эмнэ жил давно другой, молодой Рефеджан, Арык-Рефеджан, как звали его в деревне за тонкий стан.

Узнал об этом чабан Усеин, разозлился на Рефеджана, а через неделю так случилось, что упал Рефеджан со скалы и разбился на месте.

Настал Курбан-байрам, принес чабан Усеин хозяину жертвенного барана и, когда рассказали ему, что убился Рефеджан, только усмехнулся.

– Каждому своя судьба.

И когда зарезал курбана, омыл в его крови руки, усмехнулся еще раз.

– От отцов дошло: кто сам упадет, тот не плачет.

Понравилось мудрое слово Муслядину, и подмигнул он чабану, когда проходила по двору Эмнэ.

Тогда послал чабан старуху, которая жила в доме, поговорить с Эмнэ.

– Хочет, чтобы ты полез на ту скалу, где убился Рефеджан. Влезешь, – пойдет за тебя, – сказала старуха.

Почесал голову Муслядин.

– Никто туда не мог влезть.

– А я влезу.

– Хвастаешь.

Обиделся чабан Усеин и поклялся:

– Если не влезу, пусть сам стану скалой.

И видела Эмнэ, как на закате солнца стал взбираться чабан по скале, как долез почти до самой вершины и как вдруг оторвался от нее огромный камень и в пыльной туче покатился вниз.

Пошли люди туда, думали, разбился чабан, но не нашли его, а когда на восходе солнца пришли снова, то увидели чабана, превратившегося в огромный камень.

Говорят, когда долез чабан до вершины скалы, то увидел тень Рефеджана и окаменел от страха.

И сказали наши татары, что на Курбан-байрам принес чабан сам себя в жертву Аллаху, и назвали скалу – Жертвенной скалой, Курбан-кая.

Так говорят, а правда ли, нет, – кто знает!

Скала «Деликли-Кая»

Деликли-Кая – щелистая скала, средняя из трех скал, составляющих группу Эльтигена (татар. «стекающиеся»). Находится в верхней части Козской долины, на пути из Отуз в Судак. Предполагают, что в древности долина была заселена греками, здесь были найдены остатки греческих церквей.

Разве есть на свете черешня вкуснее козской и где, найдется сари-армут более нежный и сочный!

Крыму не встретишь тоньше стана у юноши, и не знают другие земли девушек, которые умеют ходить так легко, как козские, по скалам и обрывам.

Смотрит поседевший Эльтиген на детей долины, на солнечном луче любуется ими, а когда к вечеру побежит от гор в деревне синяя тень, прислушивается к голосу стариков, которые собираются посидеть у кофейни.

– Лучше прежде было.

– Лучше было, – твердит девяностолетний Муслядин, сидя на корточках рядом с имамом.

– Когда нужно – дождь был; когда не нужно – не был; червяк лист не ел; пчелы – да, были; козы – да, были; по две пары буйволов у каждого было. Хорошо было.

Слушают Муслядина козские татары и вздыхают.

– Прежде лучше было.

В наступивших сумерках вспыхивают там и сям огоньки у курящих, и белесоватые клубы табачного дыма застилают по временам сосредоточенные, серьезные лица.

– Воды много было, – замечает кто-то.

– А? – не слышит его Муслядин.

– Дыры в Деликли-кая, говоришь, не было. Не было, не было, Потом сделалась, когда Кыз-буллаги открылся.

– Говори, – просит кефеджи, наклоняясь к самому уху старика. – Люди послушать хотят.

Сдвигает Муслядин на затылок тяжелую барашковую шапку, чтобы облегчить шишку, которая выросла над ухом, как арбуз на баштане.

Сверху, по шоссе над деревней, у Деликли-кая, звенит почтовый колокольчик.

Затих колокольчик, точно, чтобы не мешать Муслядину вести свой рассказ.

– Ну?

Слушали его не раз деревенские и все же хотят послушать. Хочется слушать о чудесном в этот тихий летний вечер, когда сошла на землю прохлада, а загоревшиеся на глубоком небе без числа звезды отвлекают мысль от забот трудового дня.

Не торопясь, с остановками, покуривая из длинной черешневой трубки, говорит Муслядин о том, что слышал от отца и деда.

Задумываются слушатели; увел их Муслядин в какой-то другой мир, и в воображении их незаметно оживают три серые скалы Эльтигена. Чудится, что в средней из них, Деликли-кая, нет больше сквозной щели, и живут в ней по-прежнему три сказочных духа. И каждый поет свою песню, а людям кажется, что шумит гора. Если гулко – ждут дождя, если стонет – бури. Предупреждают духи людей, потому что, как в давние времена, любят свою деревню.

Тогда прислушивались люди к голосу их и чтили своих покровителей.

Тогда духи приходили к людям и любили их. От любви росло блаженство духа, передавалось сердцу человека. Добрее делались люди.

Звенит снова почтовый колокольчик у Деликли-кая и, оторвав на минуту слушателей от мира грез, замирает где-то в лесной чаще.

Когда самому хорошо, хочешь, чтобы было и всем хорошо. Так устроена душа. И в былое время козские люди не пропускали нищего и странника, чтобы не приютить и не накормить его. А когда уходили вниз, в сады, на работу, оставляли кого-нибудь, чтобы было кому принять прохожего.

И вот как-то раз ушли все на работу; остались старухи и мальчуганы, да три девушки, которые спешили шить приданое, чтобы было готово к месяцу свадеб.

Было жарко, и девушки, захватив работу, ушли в лес искать прохлады. Притих Эльтиген. Покинули духи свои скалы, и, превратившись в нищих, подошли к девушкам.

Увидели девушки слепого, хромого и горбатого, поклонились им.

– Если голодны, накормим вас.

Под широким дубом, который стоит и теперь, развязали узелки с таранью, чесноком и лепешками и стали угощать бедняков.

– Кушайте.

Ели нищие, благодарили, а когда кончили, – в узелках не стало меньше.

– Кушайте хорошенько, – говорили девушки, и отдали нищим желтые сариармуты, которые оставили было для себя.

Улыбнулись странники.

– Велик Аллах в своих творениях. Да исполнит сердце вашё радостью.

И спросили странники девушек, нет ли у них каких-либо тайных желаний. Задуманное в хорошую минуту может исполниться.

– Подумайте.

Посмеялись между собою девушки, и одна сказала:

– Хотелось бы скорее дошить свое приданое.

– Вернешься домой и увидишь, что сбылось твое желание, – улыбнулся горбатый.

– А я бы, – захохотала другая, – хотела, чтобы бабушка на меня не ворчала.

– И это устроится, – кивнул головой хромой.

– Ну, а ты? – спросил слепой третью.

– Ты что бы хотела?

Задумалась третья.

– Все равно не сделаешь.

– Все-таки. Скажи.

И сказала девушка:

– Хотела бы, чтобы в горе открылся источник, чтобы бежала в деревню холодная ключевая вода; чтобы путник, испив воды, забывал усталость, а наши деревенские, когда настанет жара, освежаясь в источнике, славили милость Аллаха.

– Ну, а для себя чего хотела бы? – спросил слепой.

– А мне, мне ничего не надо. Все есть.

Открыл от удивления глаза слепой, и отразились в них глаза голубого неба.

– Скажи имя твое.

– Феррах-ханым, – отвечала девушка.

– Случится так, как пожелала, и имя твое долго будет помнить народ.