Рассуждения о Библейской онтологии, о тайне контингентности, о моем рабстве и моей свободе и об эсхатологии, не вошедшие в «Видение невидения» - Яков Семенович Друскин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я все время пытаюсь подойти к страшному чтобы изречения Ин. 9, 39: чтобы видящие стали слепы. Но когда мне кажется, что я уже подошел к нему, оно снова ускользает от меня. Я чувствую его, вижу, боюсь, но для моего ума, павшего в Адаме, для моего взгляда, преломленного в грехе, оно остается тайной, Божественным mysterium tremendum.
_______
Я пытаюсь соединить формулу Исаака Сирианина: искушение — утешение с изречением Ин. 9, 39. Тогда вся жизнь — искушение, а последнее сейчас — утешение. Но так сказанное последнее сейчас, отделенное от того сейчас, в котором я живу, станет только абстракцией, а мое сейчас станет потенциальным, не эсхатологическим, и я впадаю в автоматизм мысли. Видя же уже в жизни смену искушений — утешений, мой павший в Адаме разум — я сам спрашиваю: что будет последним — искушение или утешение? Очевидно, я снова имею в виду изречение Ин. 9, 39, все то же чтобы. И снова вопрос поставлен не экзистенциально, абстрактно. Что значит: последнее? Что значит: случайность смерти? Предположим, я в искушении. И вот, переходя улицу, попал под машину и умер. Значит ли это, что я умер случайно? Значит ли это, что я умер в искушении? На первый вопрос сразу можно ответить: ответа на него нет. Но и на второй вопрос ответ тот же. Во-первых, кто, кроме Бога, знает последнюю мысль человека? Во-вторых, может, за видимым для нас искушением, видимым для других и для меня самого, скрывается невидимое мне утешение? Может, видимое для меня искушение и утешение только знак другого, более глубокого, невидимого мне состояния и вся моя временная жизнь — вечный знак в вечности?
Все это не ответ на последние вопросы эсхатологии, только устранение абстрактных, неэкзистенциальных ответов, отрывающих последнее сейчас от того сейчас, в котором я живу. Ответ один — Благая весть. Но Евангельский ответ преломляется в моем грехе, и я задаю преломленные в моем грехе бессмысленные вопросы.
_______
Христос дает ответ не всем людям вообще, а каждому человеку в отдельности, лично мне. Сама категория все, вообще, то есть абстрактная общность, отрицается Благой вестью. Об этом говорит, например, притча о работниках виноградника — Мф., гл. 20: отрицается абстрактная справедливость, абстрактное равенство. Понять Евангелие — это значит: понять его как ответ именно мне, на мой последний экзистенциальный вопрос: кто я? зачем я вызван из небытия? зачем столько страдания? Тогда все теории о двойном предопределении, как абстрактные теории, вообще бессмысленны. Христос говорит именно мне и обо мне. Ад создан именно для меня. И Христос для того и пришел, чтобы вытащить меня из ада. Может, уже эта жизнь и есть ад. И когда она уже окончательно станет для меня адом, Христос и вытащит меня из ада. Ад — заразительность моего греха, не вообще, а именно моего греха. Ад — ограничение меня самим собою: и от ближних — всеобщее непонимание, и от Бога — активное невидение. Но здесь же, в заразительности моего греха, в моем сейчас как в одной двойной точке и начало соборности: соборность искупления, спасения и вечной жизни. В четырехкратном разделении сейчас, в актуальном соединении четырех сейчас — атом соборности: мое и моего ближнего эсхатологическое сейчас. В этом общем сейчас я вижу некоторый намек на воскресение и жизнь вечную, на последний эсхатологический ответ, так как оно соединено со словами Христа: где двое или трое собраны во имя мое, там буду и Я. Но этот атом соборности амбивалентен: если двое или трое собраны не во имя Его, то это не атом соборности, а атом заразительности греха. Что значит: во имя Его? — Отсутствие некоторого коэффициента «я сам», «свое», сопровождающего все мои мысли и чувства в свободе выбора. Это определение отрицательное. Отрицательно-положительное определение: ощущение отсутствия этого коэффициента не в силу долга или обязанности, но как моего самого глубокого я, как моего сокровенного сердца человека, понимание и чувство бесконечной ответственности, возложенной на меня Богом, и моей абсолютной свободы в этой бесконечной ответственности; не моей собственной свободы, а свободы, которую дает мне Бог в Христе. Здесь я перехожу уже к положительному определению: я нахожу не мое, и это не мое и есть мое: мое не мое. Абсолютно не мое — Бог, и в Христе абсолютно не мое — абсолютно мое.
Основание атома соборности — Христос и основанная Им Церковь. Эта Церковь — невидимая. Но без видимой фиксации она станет абстракцией. Видимая фиксация — видимая церковь. Если же я не нахожу ее, не могу найти, кто виноват — она или я? Во всяком случае, я тоже виноват, это мой грех: слабость моей соборности. Поэтому не стану искать объективных причин, хотя и вспоминаю иногда слова апостола Иоанна: «наступили последние времена, из наших вышли не наши». Он имел в виду, по-видимому, Керинфа и гностиков. Иногда, мне кажется, эти слова можно отнести и к современной видимой церкви; может, и ей Христос говорит: «чтобы видящие стали слепы». Он говорит это и мне: это мой грех — слабость моей соборности. Кьеркегор говорил: рыцарь веры одинок: один перед Богом; даже если встретятся два рыцаря веры, они не найдут общего языка, они даже не узнают друг в друге рыцаря веры. — Но Христос не говорил этого. Кьеркегор ошибался, это его грех. И мой грех: я увидел его в опустошенности пустого невидящего взгляда. Поэтому изречение Ин. 9, 39 относится и ко мне. Христос обращается ко мне: я и есть тот невидящий, которому Он открыл глаза; и я боюсь: не тот ли я видящий, который ослеп, увидев Христа. Христос говорит именно мне. И Он же говорит мне: не бойся, только веруй.
IV. О пути обращения.
Путь обращения тоже имеет свои стадии. Но эти стадии не совершенствование. Совершенствование, во-первых, непрерывно — процесс, во-вторых, субъективно; это не абсолютная субъективность, о которой говорил Кьеркегор, а субъективизм и психологизм. Стадии пути обращения,
