Возвращение блудной мумии - Ирина Волкова

За окном наливалось прозрачной синевой ослепительное средиземноморское небо. Мягкий теплый бриз лениво щекотал листья пальм. В такую погоду хорошо посидеть на террасе кафе у набережной, выпить прохладного апельсинового сока, искупавшись, растянуться на нагретом солнцем песке, почитать приятный старомодный детектив без зверских сцен и столь излюбленного американцами мордобоя, потом пообедать в ресторанчике, подремать в прохладе кондиционера…

В Испании время замедляет свой ход, а иногда и вовсе останавливается. Здесь не принято торопиться и напрягаться. С двух до пяти все магазины закрыты. Наступает священный час сиесты — послеобеденного сна.

Любимое испанское выражение: “no hay prisa” — спешить некуда. Если вы заказали мебель и вам клятвенно обещали привезти ее на этой неделе, это означает, что месяца через три вы ее, возможно, все-таки получите.

Изготовление окон с алюминиевыми рамами для моей квартиры из обещанных трех недель раст тянулось на пять месяцев, и мне еще здорово повезло. Одной моей подруге новые окна не вставляли в течение года, причем каждый раз, когда она звонила в мастерскую, хозяин мастерской, позевывая, говорил, что приедет “maeana mismo”, что в переводе означало “прямо завтра”. Впрочем, испанское “завтра” — понятие крайне растяжимое и неопределенное и может обозначать промежуток времени от нескольких часов до нескольких веков.

Сначала я испытывала определенные неудобства, с трудом адаптируясь к столь непривычному для меня восприятию времени, обязательности и жизненной активности, но в конце концов сонная испанская медлительность заразила и меня. Вот если бы Родни кокнули в Москве, я бы тут же поставила на уши всех своих знакомых в попытке отыскать и покарать убийцу. Но в Барселоне?

.Да и чего ради мне, в самом деле, надрываться, убийцу искать? Мне что, больше всех надо?

Родни в любом случае не воскресишь, а там, глядишь, и полиция найдет преступника, конечно, не спеша: no hay prisa. Интересно, как определяют понятие “завтра” представители испанского правопорядка? Так же, как остальные испанцы? Нет, все-таки на полицию рассчитывать особенно не стоит.

От убитого журналиста мои мысли, следуя причудливому потоку ассоциаций, плавно переключились на скалу стоимостью в шестьсот тысяч долларов, и я подумала, что если и дальше продолжу деградировать и морально разлагаться в том же духе, то не заработаю даже на хижину пастуха, не то что на дом под Ситжесом.

Через пару лет мне предстоит поездка в Голливуд, а это уже совсем не Испания. Нравы там в точности противоположные. Никакого “no hay prisa”, никакого “maeana mismo”. По мудрому определению одного русского эмигранта, “США — это трудовой лагерь с усиленным питанием”. Пускающий восторженные слюни при виде сцен агрессии и насилия американский народ со здоровым звериным азартом зубами и когтями дерется за тепленькое место под солнцем.

Слово “лень” в голливудском словаре в принципе отсутствует, так же как и слова “гуманность” и “порядочность”. Накрутив свою психику пособиями о том, как стать победителями и ломиться к поставленной цели, невзирая на средства, жаждущие власти и богатства американцы дружно “зажигают огонь в животе”, вдохновенно и беззастенчиво обжуливают ближнего и смачно впиваются друг другу в глотки, называя это “деловой хваткой”, а заработав наконец вожделенные суммы со многими нулями, тратят их затем на бесконечные визиты к психоаналитикам.

Имеет смысл как следует потренировать свою психику, прежде чем соваться в это осиное гнездо. Копируя излюбленных героинь американских романов, я должна буду превратиться в энергичную, хищную и беспощадную стерву, которая никому не позволяет взять над собой верх. А я как себя веду? Если быть честной с самой собой, веду я себя просто позорно. Где целеустремленность? Где инициатива? Где огонь в животе?

Настоящая деловая феминистка-американка ни за что не спасовала бы, как я, перед какой-то там Джейн Уирри. Она просто из принципа ходила бы в группу, чтобы показать, что она победитель, что она круче всех и что какая-то жалкая английская мошенница не смеет указывать ей, что делать и куда ходить. А я?

Поленилась вступить в конфликт и послала шпионить бедолагу Вэнса. Как ни крути, а его смерть на моей совести. Нет, все-таки я обязана что-то предпринять. Найти убийцу, например, а заодно и потренироваться в деловой активности перед поездкой в голливудский гадюшник.

Для начала я решительно и беспощадно отброшу лень и превращусь в стальную американскую леди с пылающим в животе огнем, целеустремленную, как ракета-носитель, и несгибаемую, как статуя Свободы. Никаких “maeana mismo”. Никаких “no hay prisa”. Будем считать, что завтра для меня наступило еще вчера.

Я неторопливо поднялась с кресла и, зевнув, подошла к окну. Глядя на синеющее за рыжими черепичными крышами море, я задумалась над тем, с чего бы начать расследование. Логичнее всего было бы взять в компанию какого-либо местного полицейского. Тогда я могла бы исполнять функции мозгового центра, а красивый мускулистый латинос при необходимости размахивал бы кулаками, дубинкой, пистолетом и своим полицейским жетоном, если, конечно, у испанских полицейских есть жетоны.

Проблема заключалась в том, что в Испании у меня не было ни одного знакомого полицейского, а приставать к незнакомым представителям правоохранительных органов на улице, предлагая им свое содействие в расследовании происшедшего под Ситжесом убийства, было как-то несолидно.

А что, если отыскать среди своих приятелей кого-либо, кто мог бы порекомендовать меня своему знакомому полицейскому? В Испании все организуется в основном по знакомству. Мне требуется всего лишь хорошая рекомендация — и дело, можно считать, в шляпе. Я даже знала человека, у которого почти наверняка должны найтись приятели в полицейском управлении. Этим человеком был Марио Эстевез Бардала.

Пугая Родни Вэнса своим ревнивым женихом-андалузцем с навахой, я, конечно, чуть-чуть преувеличила. Жених мой был только наполовину андалузцем, а на другую половину кастильцем, и никакой навахи у него в помине не было. Впрочем, испанское определение жениха несколько отличалось от русского. “Женихом”, или “novio”, здесь называли более или менее постоянного ухажера, который совсем не обязательно был кандидатом в мужья.

С типичной для меня склонностью к общению с экстравагантными и неординарными личностями, жениха я себе подобрала даже более чем оригинального. Думаю, второго такого я не смогла бы отыскать, даже обшарив вдоль и поперек весь Иберийский полуостров. Моим novio стал фашист-тангеро, по совместительству спецназовец, прошедший подготовку в расквартированном в Африке испанском Иностранном легионе.

Более того, отец Марио тоже был фашистом и в Великую Отечественную войну даже воевал в союзных Гитлеру войсках под Смоленском, по иронии судьбы на одном фронте с моим дедом.

Стены квартиры Марио были увешаны черно-белыми фотографиями, на которых испанцы, сидя в окопах, строчили из пулеметов по русским солдатам (в частности, по моему деду) или позировали на фоне бревенчатых русских хат.

Обитая в России, ни малейшей симпатии к фашистам я не испытывала, скорее наоборот, терпеть их не могла, и на столь нетрадиционный выбор novio отчасти повлияло то, что все остальные кандидаты в женихи, по совершенно непонятной мне причине, как на подбор, оказывались коммунистами.

Если фашистов я не любила, так сказать, абстрактно, поскольку лично с ними не общалась, а наблюдала их в основном по телевизору, преимущественно в сериале “Семнадцать мгновений весны”, то слово “коммунист”, после советского, а точнее, антисоветского детства, действовало на меня как красная тряпка на быка.

Уезжая в Испанию, к “проклятым капиталистам”, я была уверена, что на благословенной земле корриды и фламенко не то что не встречу ни одного коммуниста, а даже слова такого не услышу. Как выяснилось, я была не права.

К моему ужасу, почти все мои знакомые, вне зависимости от образования и социального положения, оказывались если не коммунистами, то анархистами. Живые анархисты для меня были в диковинку, поскольку в России по приказу Сталина их всех перестреляли задолго до моего рождения. Впрочем, анархистов я тоже недолюбливала, памятуя о том, что их легендарный лидер батько Махно однажды в пьяном виде пытался изнасиловать мою двоюродную бабушку. Смертельно напуганная тогда еще несовершеннолетняя бабуля чудом спаслась, выпрыгнув в окно, а потом несколько дней пряталась в лесу, не решаясь вернуться домой.

К моему удивлению, все то, что советские граждане, безвыездно сидя за “железным занавесом”, воображали про свободную и богатую Европу, живущие при диктатуре Франко испанцы думали про СССР. Советский Союз для них был воплощением счастливой и богатой жизни, свободы, демократии и процветания. Быть коммунистом в Испании было столь же модно и естественно, как мечтать о свободном капиталистическом мире в Советском Союзе.