Неизвестная жизнь ученых - Анатолий Сергеевич Бернацкий

А спустя три с половиной месяца, опять появившись у Эммы, он делает ей предложение. А затем впадает в настоящий экстаз, пишет ей страстные послания о том, как он с тревогой ждёт дневную почту, надеясь, что там будет от нее послание. Он не может уснуть ночью, мечтая об их совместном будущем. Как «я целый день страстно мечтаю о том, когда мы войдем в дом вместе; как здорово ты будешь выглядеть у камина в нашем собственном доме»…

Конечно, этот брак в определенной степени выглядит немного странным. Чарльз в это время был достаточно богатым мужчиной, с высоким статусом и в возрасте немногим меньше 30 лет. И, вероятно, он мог жениться на молодой и привлекательной женщине. Ведь Эмма была на год старше его. И хотя назвать ее некрасивой вряд ли повернулся бы язык (по крайней мере, если судить по ее портрету), но и очаровательной тоже назвать сложно.

Впрочем, предложенная выше схема – богатый мужчина высокого статуса должен иметь молодую и красивую супругу – несколько поверхностна. Существует немало факторов, определяющих выбор будущего партнера: это и интеллект, и надёжность, и разного рода совместимости. Это также выбор родителя для детей. Устойчивость же характера Эммы говорила о теплых и чутких отношениях к детям. Одна из дочерей Эммы вспоминала: «Её сочувственность и безмятежность характера вызывали у детей чувство абсолютной непринужденности с ней и уверенности в защищённости от любой неприятности, большой или маленькой; её бескорыстие не давало детям повода подозревать, что что-нибудь ей в тягость, и что они могли идти к ней со всеми своими маленькими детскими потребностями за помощью или с вопросами».

И выбор Дарвина, как показало будущее, оказался невероятно удачным. Их преданность и любовь друг к другу были взаимны и со временем только крепли. Они воспитали семерых детей, и никто из них в своих мемуарах не обмолвился плохим словом о родителях. Их дочь Генриетта назвала их брак «совершенным союзом». А их сын Френсис об отце писал следующее: «В отношениях с моей матерью его чуткий и сочувственный характер раскрывался наиболее красиво. В её существовании он нашёл своё счастье, и благодаря ей его жизнь, которая могла быть покрыта мраком, была наполнена довольной и тихой радостью». В наше время брак Чарльза Дарвина и Эммы кажется почти идиллическим в его сердечности, спокойствии и абсолютной надежности.

Галуа и «подлая кокетка»

Ранним утром 30 мая 1832 года в расположенном недалеко от Парижа городке Жантийи на дуэли был смертельно ранен Эварист Галуа – 20-летний французский математик. А 31 мая 1832 года в десять часов утра он скончался.

Конфликт был формально связан с любовной интригой, но имелись также подозрения, что он был спровоцирован врагами Галуа. Ведь Эварист периодически попадал в разного рода передряги, причем порой в весьма серьезные. Так, он дважды побывал в тюрьме.

Первый раз Галуа был арестован 10 мая 1831 года, но 15 июня благодаря стараниям адвоката Галуа оправдали, и он был отпущен на свободу. Вторично Эварист попал за решетку 14 июля 1831 года и находился в камере до 16 марта 1832 года. Именно в этот день из-за свирепствовавшей тогда эпидемии холеры его перевели в частную больницу Фолтрие.

Вероятно, именно здесь за несколько месяцев до дуэли он и встретил дочь врача лечебницы Стефанию Фелисию Потерэн дю Мотель. Или, как ее назвал некий приятель Галуа, который находился с ним в тюрьме, «подлую кокетку». Роман продолжался совсем недолго, однако утверждать, что женщина была продажной, довольно глупо. Ряд исследователей жизни Эвариста эпитет «подлая» связывали со словами «какая-нибудь кокетка низкого пошиба», и таким образом вроде бы подтверждалась версия о продажной женщине. А согласно тому же Распаю, фразу о «кокетке низкого пошиба» Галуа произнёс за год до дуэли. Но вполне вероятно, что эти слова принадлежат ему самому.

По другим сведениям, в частности из писем и некоторых его рукописей, можно сделать вывод, что эпитет «подлая кокетка» принадлежит все-таки Галуа. И связан с разочарованием в любви к женщине, которую он встретил всего за несколько месяцев до дуэли…

Но что бы там ни было, уже 25 мая 1832 года, за шесть дней до смерти, в послании к своему другу Огюсту Шевалье Эварист пишет, что его роман оборвался: «Но как изгладить следы той бури страстей, через которую я прошел? Как утешиться, когда за один месяц исчерпан до дна источник самого сладостного блаженства, отпущенного человеку, когда он выпит без радости и без надежды, когда знаешь, что он иссяк навсегда?»

Кстати, накануне дуэли Галуа получил два письма, в которых упоминалась какая-то ссора. И, возможно, в ней Эварист был виноват даже больше, чем сам это признавал. Первое письмо начинается так: «Пожалуйста, давайте порвём наши отношения. У меня нет сил продолжать с вами переписку, но я попытаюсь обсудить с вами всё, как я делала до того, как все это случилось…» Второе письмо написано в том же стиле. Причем оба послания подписаны «Стефания Д.».

Да и в рукописях, и на полях статей, принадлежащих Галуа, нередко появляется имя этой женщины. И на факсимиле под именем Эварист можно прочесть имя «Стефания». Галуа также объединил буквы «С» и «Э» в монограмме.

Что же касается самой дуэли, то поводом для нее как раз и стала страстная любовь Эвариста к Стефани. Существует предположение, что у прекрасной дамы был жених – Пешо д, Эрбенвиль. И накануне дуэли между ним и Галуа в ресторане вспыхнула ссора, которую лично наблюдал Дюма-отец. И оскорбленный поклонник Стефании вызвал соперника на дуэль.

Тайны личной жизни Шлимана

Знаменитому археологу Шлиману (1822–1890) пришлось зарабатывать на хлеб с 14 лет. Он был рассыльным в магазине, портовым грузчиком, а потом решил искать счастья в Америке. Но корабль затонул. Шлиман чудом спасся и оказался на голландском берегу лишь в рваных кальсонах и с накинутым на плечи старым одеялом.

От голодной смерти в Амстердаме Генриха спасло рекомендательное письмо старого друга. И Генрих стал курьером одного из торговых домов. С первой зарплаты он купил томик Гомера и учебник английской грамматики.

Он работал от зари до зари, питался черствым хлебом, не топил печку в своей комнатенке и изучал языки. Меньше чем через год Шлиман овладел английским, французским, итальянским, португальским, голландским и