9+1 - Алексей Астафьев

Анатолич внимательно, на сей раз с заметной в растянувшейся улыбке хитринкой, посмотрел на Николая. Он так же его разрабатывал. Едва ли по силе, точности и остроте умозаключений старое поколение уступало молодому.

– Ровни!? Ну, ты даешь! Скажешь тоже! Знает, значит, молодежь словечки советских времен!

– А я – не молодежь, Анатолич. Или во всяком случае не ее лицо.

Анатолич вздрогнул, услышав от пацана «Анатолич». Он вытер губы шершавой тыльной стороной ладони и резко свистнул, заполнив кабину вибрирующей острой субстанцией. Коля машинально растер уши ладонями. Они быстро покраснели и припухли. Свист старика-разбойника оглушил паренька тонюсенькими болевыми иголочками, застав врасплох расслабленные, неготовые перепонки. Коля офигел. Коля расчувствовался и чуть не заплакал. На него посыпались сентиментальные крошки человеческого идиотизма и теплоты. Система точно давала сбои. Следом за сантиментами замаячили призраки страха и неуверенности. Коля настроился на профиль Велимира и попросил помощи.

– Эх-х, душа поет, Колька…, – вмиг внес адекватное оправдание своему поступку Анатолич, с заговорщицким прищуром подмигнул обалдевшему, качающему головой молодцу и затянул дребезжащим басом:

Вот она пришла весна как паранойя,В глаз попал весны запал – будет взрыв!Вот она пришла весна как паранойя,Прозвучал весны сигнал – все в отрыв!Паранойя…

– Ты, Коля, мне вот что скажи – чего тебя приспичило в Пестово ехать? Да еще и на ночь глядя. Там ведь глухо как в танке.

Они вновь переглянулись. Коле стало ясно – вопрос провокационный. Если соврет – сразу выдаст себя, если скажет правду – может провалиться операция, если будет молчать – навлечет подозрения. Пожалуй, последнее.

– Понимаете, Денис Анатольевич, в этом деле затронуты интересы третьих лиц, огласить которые, по меньшей мере, неэтично.

– Так и думал. Очень интересно. Знаешь, Колян, а дело у тебя, похоже, и вправду серьезное, раз меня заслуженного отдыха лишили.

Коля едва не выронил из рук белую кепку с маленькими красными вкраплениями.

– Что это значит?

– А чегой-то, дружок, у тебя веко задергалось? – Анатолич блефовал, пытаясь выбить из колеи.

– С веком порядок. Так о чем вы? – четко отбил холостого Коля.

– Сам посуди – Тарасов полгода не пил. А тут забухал. Теперь самое главное – ему два дня до отпуска осталось! И все из-за тебя, сынок. Если б он на моем месте был – фиг бы он тебя подобрал. Он никогда никого не берет. Я – его замена. Врубаешься?

– Что это еще за хрень такая?

– И я хотел бы знать – что это за хрень такая!? Ты ж у нас крутой голкипер – вот и думай…

9. Жизнь шестая. Япония 1349—1401 гг. Женщина

– Сугуру, Сугуру, Су-у-у. Эй, я сдаюсь. Выходи, ну, пожалуйста, выходи… мне страшно… Сугуру! Су! Су-у-у… хы-хы-хынь-хынь…

Сначала Ми плакала, потом рыдала, потом зашлась истерикой. Перелесок хоть и не большой, но ей еще только пять. Села на кучу осенних листьев и захлюпала трясущимся личиком, наводняя душевными терзаниями округу.

Сугуру не слышал Ми, он давным-давно был дома, в компании трех сестер и братца. Он, усмехаясь, рассказывал, как одурачил Ми. Ми ненавидели сестры, Ми ненавидели братья. За то, что ей одной досталась любовь родителей, за то, что она не такая как они. А больше всего их раздражало то, что она не умела обижаться на очевидно жестокие выходки.

– Ненормальная какая-то, а помнишь Су, как мы ей всю одежду покромсали на лоскуты, а она, выпучив свои невинные глазки, пролепетала: «Ведь холод на дворе, в чем же мне гулять-то?»

– Ха-ха- ха, – смеется вся семейка: Сугуру, Широ, Хисако, Аканэ и Изуми.

– Т-с-с, Танака идет, мы ничего не знаем, – заговорщицки просипел Сугуру, накинув маску нахальной беспечности.

– Ребята, вы не знаете, где может быть Ми? У нас скоро занятия, а ее и след простыл.

– Какое нам дело до этой малявки, – высек Широ презрительным фальцетом.

Танака был не из тех, кто обрастает лапшой за ушами. Он бросил короткие взгляды на каждого и четко понял, что ему морочат голову. Он вышел на лесную тропку и пройдя треть ри8 принялся кликать ребенка. Через некоторое время он нашел ее на ворохе сухих листьев. Ми спала, свернувшись калачиком и тревожно вздрагивала при этом. Танака отнес ее в залу отдыха и уложил на теплую шкуру, укрыв мягким расшитым одеялом.

Господин и госпожа Танабэ вернулись к закатному солнцу. Танака, близкий друг и наставник семьи Танабэ, приветливо встретил хозяев дома.

– Сэидо, меня тревожит твой ангелочек Ми.

– Они опять что-то натворили? – махом разъярился Танабэ Сэидо, – Я накажу негодников. Что!? Что теперь?

– Они играли в прятки в пролеске, там я ее и нашел. Они просто оставили ее там. Сэидо, ее отвергают все твои дети, будто гадкого утенка. Наказанием тут вряд ли поможешь, скорее, усилишь ненависть к ней.

Сэидо натер ладонями лицо. Выпад гнева сменился бессильной печалью.

– Танака, что ж мне делать? Подскажи…, – сморщив усталое лицо, безнадежно процедил Сэидо.

– Ты слышал, что в провинции Этиго новый управитель?

– Нагата?

– Да, ты знаком с ним?

– Нет. К чему ты клонишь, Танака?

– Этот господин мой давний знакомец, и я ручаюсь за его высочайшее благородство и чистоту помыслов. Он бесплоден, Сэидо. Лучшего дома и судьбы для Ми не сыскать.

– Да ты… Как ты можешь предлагать мне такое?

– Я обязан тебе жизнью, Сэидо. Я искал выход уже давно. Мне больше ничего не приходит на ум.

– Неужто ты не знаешь, как сильно я люблю Ми?

– Знаю, друг. Потому и говорю об этом.

– Нет… нет, никогда не соглашусь на это.

– Ты отец…

Десять минут молчания прервал Сэидо.

– Как моя принцесса сегодня себя показала на утренних занятиях?

– Не сомневайся, лучшего ученика трудно найти. В ее годы так тонко и просто чувствовать мир способен только ангел.

Сэидо Танабэ в сию секунду преобразился. Рот полуоткрылся в улыбке гордости, а глаза засияли чувственной нежностью.

– Да-а-а… моя девочка послана небесами… я сберегу ее от…

И тут Сэидо осенило.

– Танака, ты помнишь семью Хори?

– Что погибли в шторм.

– Да. А их малыш остался на попечении слепого деда. Ты знаешь, что с ними сталось?

– Нет.

– Дед, хоть был и слеп как крот, но рассудком крепок. Он распродал все имущество и отдал ребетенка в столичную школу театра. Говорят, воспитание там ого-го, ученикам их ни чести, ни достоинства не занимать.

– Ты гений! Ми будет лучшей актрисой!

– Нет, Танака. Ми останется со мной. Пусть старшие дети меряют сцену.

– Ты в своем уме? Это громадная куча денег, где ты их найдешь?

– Я продам драгоценности и коллекционный погреб с тремя тысячами бутылок лучшего саке в Японии.

– Чем ты будешь жить?

– Буду лить саке!

– Я восхищаюсь твоей решимостью, Сэидо-сан. Клянусь – пока бьется мое сердце, я буду служить тебе.

Танака в чувствах обнялся с Сэидо. Это была его семья. Он был выходцем из знатного старинного рода. Его старший брат, едва повзрослев, умер. Скоро и отца с матерью не стало. Сестры уехали в далекие провинции с мужьями и обзавелись шумной детворой и степенной достаточностью. Танака же остался один. Его дом посещали многие досточтимые господа с прехорошенькими дочерьми. Кто прямо, а кто осторожно предлагал марьяж. Танака деликатно объяснял отказ мужской несостоятельностью и обетом хранить безбрачие, дабы не омрачить супругу бездетностью. Никто из сватов не посмел разгласить его тайны. Однако со временем дом опустел. Что-то было не так с Танакой, всем было ясно, а люди того времени избегали чужих секретов. А секрет был прост. Танаку не интересовали женщины. Его преступной стыдливой любовью был Сэидо. Но ни разу, ни взглядом, ни намеком он не выдал себя, выражая свою любовь собачьей преданностью и полной самоотдачей. Якобы в благодарность за спасенную жизнь, которую нарочно, но крайне правдоподобно поставил на грань смерти. Неустанной борьбой с собой, Танака с годами затоптал вожделенную страсть к Сэидо, распустив непорочное дерево самурайской верности.

Ξ

Я открыла глаза и сладко потянулась, дав волю возникшим мыслям.

– Я дома? Интересно, как я сюда попала? Должно быть, Танака-сан позаботился обо мне. Он такой хороший и добрый, а не женат. Почему? Вот вырасту и пойду за него!

Я бесшумно встала и причесала гребешком волосы. На затылке слегка побаливало местечко, которое за волосы тянула Изуми, когда играла со мной в охотника и собаку. Мои братья и сестры совсем меня не любят. Танака мне всегда говорит, что они не виноваты в этом. Что они так добиваются любви и внимания отца и матери, которые так щедро достались мне. Я ему верю и стараюсь не злиться на сестер и братьев. Правда, все равно очень обидно, особенно вначале.