Поздняя осень в Венеции - Райнер Мария Рильке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
я тот, кого не помнит никто;
проказа мной овладела;
трещотка — моя снасть,
чтобы возвещать напасть
людским ушам то и дело,
а люди мимо спешат,
и деревяшки их не страшат;
чужих забот и чужих утрат
люди знать не желают.
А где моя трещотка трещит,
там дома я; трещотка — мой щит.
Всю жизнь я с нею наедине.
Никто не сунется ко мне,
так она верещит.
И я куда ни пойду, я один.
Ни женщин поблизости, ни мужчин,
ни детей беззаботных.
Пугать не хочу животных.
О фонтанах
Вдруг явственно фонтаны мне предстали;
каждый был кущей в дебрях из стекла;
скажу о них, как о слезах печали
в больших мечтах тоски моей текущей
и забывающей, что жизнь прошла.
Но как забыть прикосновенье длинных
небесных рук, в которых вещи целы,
когда я видел вечер средь равнинных
пространств и восхождение старинных
садов, когда в печалях беспричинных
девичьим песням грезятся пределы,
где в сумеречной бледности мотив
присутствует, себя осуществив,
и отражается в прудах бестинных.
Я помню, что подобен я фонтанам,
и нечего мне в жизни больше ждать;
во взлете и в паденьи беспрестанном
в конечном счете все же ниспадать.
Я знаю: эти струи — ствол ветвистый;
я знаю малый пламень голосистый
и пруд седой, необозримо мглистый,
в котором берег отразился кромкой,
а небо на закате тенью ломкой
сторонится обугленного леса,
не свод, не полог, но и не завеса,
имеющее вряд ли мир в виду…
А как не вспомнить, что звезда звезду
находит, мертвым камнем застывая
в галактиках, где лишь сквозь слезы льду
дано прозреть? Вдруг даль небес живая
мы для других, загадка вековая
их вечеров? Не нас ли воспевая,
там славы достигают их поэты?
Молитвенно, быть может, к нам воздеты
оттуда руки? Но и для проклятья,
соседи Бога среди бездн пустынных,
не лишены мы тоже вероятья;
что если к нам они взывают с плачем,
как будто мы от них свой образ прячем,
и если бы не свет от их божниц,
не различали бы своих мы лиц.
Читающий
Читал я долго, и в теченьи дня
дождь за окном не мог отвлечь меня.
Я даже ветер слышать перестал,
так я читал.
И на листах я видел, как на лицах,
раздумия, как будто тяжело
им оттого, что жизнь мою влекло
буксиром время в собственных границах,
и в сумерках от времени светло,
лишь вечер, вечер, вечер на страницах.
Наружу не гляжу, но рвутся строки,
чтобы словам соскальзывать, катиться
и медлить перед тем, как распроститься,
и знаю я тогда, что сад — частица
пространств, где прояснились небеса
и солнце обещает возвратиться.
И летняя так наступает ночь,
и человек встречает у обочин
дорог другого, так сосредоточен,
так пристален в общении, так точен,
что сказанное можно превозмочь.
От книги оторвусь, весь мир читая,
который так велик и так знаком,
что нет ему, как мне, конца и края,
и это разве только первый том
читаю я, себя в него вплетая.
Мои к вещам приноровились взоры,
в неизмеримом находя повторы,
и тянется земля уже туда,
где с небесами совпадут просторы,
и дом последний — первая звезда.
Созерцающий
В деревьях вижу я на заре
вихри, грозящие лесу и лугу,
и стонут окна с перепугу,
и вслушиваюсь я в округу,
тоскуя по дальнему другу
и по неведомой сестре.
Обрушивается на местность
вихрь, формы новые творя,
и вековая неизвестность,
просматривается окрестность,
как вечный стих из Псалтыря.
Над мелочами в постоянном
бореньи верх берем подчас,
а нам в смиреньи покаянном
к вещам примкнуть бы в безымянном,
и с ними вихрь возвысит нас.
Овладеваем пустяками,
и принижают нас они,
а высящегося веками,
попробуй вечного согни!
В эпоху Ветхого Завета
так ангел схватывал борца,
чьи жилы струнам из металла
уподоблял, чтоб трепетала
в них музыка или примета
вторгающегося в сердца.
И если ангел одолел
в единоборстве человека,
нужна сраженному опека;
взыскует он, покуда цел,
руки, которой, поврежденный,
в себя был вправлен и постиг:
растешь, все глубже побежденный
Тем, Кто все более велик.
Из ночного ненастья
Восемь листов с титульным
Титульный лист
Ночь, вихрь, клубящаяся мгла,
чьи клочья уносятся прочь;
ночь в складках времени залегла,
ночи не превозмочь.
И как небесных звезд ни тревожь,
ночь ширится, тучи клубя;
мрак ее на меня не похож
и не похож на тебя.
Горящие лампы бросает в дрожь
вопросом: наш свет — ложь?
И существует одна только ночь
тысячелетьями…
<1>. «В такие ночи в переулках мрачных…»
В такие ночи в переулках мрачных
потомков повстречаешь ты невзрачных,
к ним примыкая незаметно
средь начинаний неудачных
и заговаривая с ними тщетно,
для них давно не существующий,
ты не у дел
уже истлел.
Но, как мертвые, молчаливы
грядущие, хоть они грядут,
а будущего еще нет;
время — море; под воду лица
опускаются, а там утраты,
но оттуда выныривают вскоре,
не разглядев их, где рыбы в
