Заря коммунизма (СИ) - Маргарита Вольная

— Ничего!

— Ты стонала во сне, — тревожно проговорила Новосёлова.

— Просто плохой сон.

Лида посмотрела на озадаченного Игоря, который с любопытством заглядывал в комнату, и нахмурилась. Вот из-за кого ей пригородилась всякая чушь! Жених нашёлся!

Люда приоткрыла форточку, откуда влетел тёплый воздух из сада и наполнил комнату запахом трав.

— Ты чего хотел? — строго спросила Новосёлова.

— А где Маша? — ответил тот.

— Маша? — растерялась девочка, обернулась к углу, где стояла кровать одноклассницы, и обратилась уже к Лиде: — А где Маша?

— Откуда я знаю, — плохо ворочая языком, проговорила та. — Наверное, в туалете. Она постоянно жалуется на живот…

— Врать нехорошо. Вчера туалет, сегодня. Придумали бы что-то более оригинальное.

— У нас тихий час, можно я посплю? Никуда не денется твоя Маша.

— Я должна немедленно сообщить Валентине Михайловне.

Люда развернулась и затопала к двери, но Козичева внезапно бросилась за ней:

— Не надо никому сообщать!

— Тогда говори, куда она пошла. Я немедленно верну её, пока никто не заметил!

— Я не знаю, но она скоро придёт.

Игорь Корзухин смутно слышал разговор, но уловил самое важное. Парень расстроился и отошёл от интерната. Конечно, чего он хотел? Такая симпатичная девочка наверняка с кем-то дружит, а он-то размечтался…

— Лида, покрывая Машу, ты и сама становишься на неверный путь! Есть порядок! Он один для всех! Сейчас — тихий час, значит, все должны его придерживаться.

— Ладно ей ты не веришь, но мне веришь? Она успеет вернуться до того, когда мы пойдём на поле.

— А если нет?

— Успеет, — твёрдо заявила Лида и ощутила такую усталость, что хоть падай. Спорить с непрошибаемой Новосёловой она больше не могла.

— Хорошо. Но если она опоздает, я немедленно расскажу Валентине Михайловне.

А Маша, точно воришка, пробиралась к нужному дому задами усадеб, где уже взошла кучерявая картошка. Там её никто не видел, а если и видел, то не узнал. Девочка спокойно приблизилась к калитке, запрокинула руку и открыла шпингалет. Затем она быстро пробежала по знакомому саду мимо беленых яблонь, слив и груш, аккуратных грядок и цветов и остановилась напротив зеленого дома с белыми наличниками. На пороге, отдыхая от дел, сидела в синем халате Аграфена Степановна, родная бабушка по отцу. Она задумчиво грызла семечки и едва не подавилась, когда увидела перед собой внучку.

— Маша! Ты что?!

Девочка бросилась к ней и впервые сама, без просьб и уговоров, обняла женщину.

— Что случилось? Господи ты боже мой! — Аграфена Степановна бросила семечки в эмалированную жёлтую миску и прижала дрожащую внучку к себе.

— Забери меня оттуда…

— Расскажи, не томи! У меня сейчас сердце разорвётся!

— Пожалуйста, забери! Я больше не могу там находиться!

Маша отстранилась и посмотрела на бабушку глазами, полными слёз.

— Так дела не делаются. Сперва расскажи, а потом будем думать!

— Ты всё равно не поверишь…

— Пошли в дом. Пошли-пошли! — поторопила женщина, видя, что девочка сомневается.

Они поднялись по ступеням, оказались на солнечной терраске, где висели ситцевые занавески и стояли вёдра с водой, и перешли в столовую. У стены напротив стоял полосатый сервант, где тускло мерцал хрусталь, рядом — невысокий холодильник «ЗИЛ», на котором тикали часы, а сбоку — стол и венские стулья с округлой спинкой. Бабушка убежала на кухню и быстро собрала поесть, а затем вернулась и расставила угощенья перед гостьей.

— Ты что-нибудь знаешь о жизни Галины Александровны? — спросила Маша, когда немного успокоилась и развернула конфету «Золотой ключик».

— О секретаре колхоза?

— Да, о ней.

— Да ничего такого. А что тебя интересует? — Аграфена Степановна взволнованно следила за поникшей внучкой. — Она сказала тебе чего? Отругала?

— Нет… Она… Понимаешь… — И тут Маша вспомнила их первую встречу и неприятный разговор. — Она намекнула, что отец меня бросил…

— Чего она намекнула?! — повысила голос женщина и нахмурилась. — Я ей дам за такие намёки! Ишь чего удумала! Если девка без мамки осталась, так теперь можно напраслину наводить?!

— Это же не так, правда? Папа не бросил меня?.. Она сказала, что мужчины не умеют переживать… Что он попросил, чтобы его подальше от меня отправили…

Аграфена Степановна фыркала, сопела, крутилась на стуле, словно сидела на горячей сковороде, то скрещивала на груди руки, то клала их на стол. Маша затаила дыхание и ничего не понимала — неужели папа правда её бросил и сбежал? Или всё это ложь, поэтому бабушка так и возмущается?

— Вот что, Маша, никого не слушай! Папа должен был на север этот ещё два года назад уехать, но его оставили из-за Татьяны.

Имя матери больно отозвалось в девочке, и она с трудом сдержалась, чтобы не заплакать.

— Уж не знаю, какими правдами-неправдами ему удалось начальство упросить, а упросил. Оставили. Но с условием, что как только всё закончится, — в этот миг бабушка взяла внучку за руку, — он немедленно покинет Москву.

— Ты не врёшь? — пропищала девочка и доверчиво заглянула женщине в глаза.

— Чес-с-стное слово!

— Значит, он вернётся за мной?

Аграфена Степановна поджала губы, и Маша устыдилась. Ну зачем она обижает бабушку? Зачем открыто говорит, что ей здесь плохо? Да, они виделись нечасто, да, не нашли общего языка, да, были из разных миров и не понимали друг друга, но эта пожилая женщина сделала всё, чтобы девочке, выросшей в городе и никогда не знавшей сельской жизни, было хорошо.

— Я не это имела в виду… Я просто… Мой дом в Москве… Я не хотела ничего такого…

— Понимаю, чего ж не понять, — немного расслабилась бабушка. — Папа любит тебя и ни за что не оставит здесь жить. Я точно знаю. Он это от безысходности… Мать твоя из детдома, и тебе такой участи никто не желал! Да и на севере условий никаких, мороз да вечная ночь! Чего там девке молодой делать?

— Значит, Галина Александровна наврала. Но зачем?

— А зачем люди гадости друг другу делают? Зачем мне теть Нюра на огород огрызки кидает? Зачем поносит меня по всему селу? Зачем малину мою ворует?

Маша опустила голову. Сказать или не сказать? Ведь не поверит… Девочка перевела взгляд под потолок и осмотрела небольшую икону Божьей Матери.

— А ещё, — решилась внучка, — секретарь странно себя ведёт. Она ночью ходит у интерната и пугает нас…

— Что значит — пугает? — насторожилась Аграфена Степановна, и её лицо сделалось непривычно мрачным и серьёзным.

— Она… бегает за нами… По деревьям лазает…

— По деревьям, говоришь?

— Забери меня оттуда, бабушка, пожалуйста! — взмолилась девочка, вспоминая, сколько ужаса пережила, и схватила женщину за руки.

— Вот что… Вот