Журнал «Вокруг Света» №03 за 1960 год - Вокруг Света

Она была собрана из 12 тысяч отдельных металлических частей, скрепленных двумя с половиной миллионами заклепок. На разной высоте было устроено три площадки; на нижней расположились два ресторана, другие предназначались для осмотра города.

Даже тогда, когда строительство было завершено и на верхнюю площадку поднялись первые посетители, башню продолжали считать временным, непрочным аттракционом, который будет разобран после окончания Всемирной выставки.

Но скептики были посрамлены. Оригинальное сооружение Эйфеля выдержало испытание временем. С развитием техники башня стала выполнять разнообразные функции. Сначала она превратилась в маяк для самолетов, затем в радиотрансляционную, а потом и телевизионную вышку. Недавно верхний ярус Эйфелевой башни был реконструирован и приспособлен для передачи цветного телевидения.

За прошедшие десятилетия на башне побывали многие миллионы людей. Поэтому она является доходным «предприятием». Например, только за 1958 год акционеры «Общества Эйфелевой башни» заработали 400 миллионов франков чистой прибыли.

С аквалангом у Полярного круга

Много раз плавал я с аквалангом в Черном, Азовском и Балтийском морях. Но такого подводного пейзажа, как в Белом море, не встречал нигде.

Сколько тут водорослей! Низкорослые зеленоватые фукусы, ветвистые анфельтии, нескончаемые кусты бурых ламинарий, уходящих далеко в глубь моря...

И вода здесь кажется совершенно иной. Это уже не расплавленный малахит, как в Черном море, а бледно-голубые пастельные тона, которые создают впечатление необычайной легкости и воздушности водной толщи.

Вот проплыла фиолетовая медуза, ее «хвост» — щупальца растянулись почти на два метра. Над зарослями ламинарий метнулась тень — это бросилась наутек метровая треска. Рыба здесь ведет себя иначе, чем в наших южных морях. Силуэт аквалангиста она принимает за тюленя — своего страшного врага. Поэтому и держится очень настороженно.

Цель наших наблюдений — рыболовные сети. Они стоят таким образом, чтобы направить идущую вдоль берега рыбу прямо в мешок-ловушку. Патрулируя вдоль сетей, наблюдаем интересные картины. Небольшая треска ткнулась в сеть, но не повернула в сторону ловушки, а, пересчитав ячеи мордой, опустилась вниз, нашла лазейку и... была такова. Стайка сельди, встретившись с сетью, отскочила, словно ее ударило электрическим током, и повернула обратно в море. За час наблюдений только одна треска зашла в ловушку.

Становится холодно, и мы возвращаемся. На берегу нас ждет костер, вокруг которого собрались сотрудники Беломорской биологической станции Карельского филиала Академии наук СССР. Эта станция расположена возле мыса Картеш. По соседству, в ста с небольшим километрах, находится Биологическая станция МГУ. Существование здесь сразу двух станций не случайно: Белое море изучено еще сравнительно слабо.

Обычно исследователи жизни моря привлекают к своей работе водолазов, опускают в глубины фотокамеры, достают морских обитателей и грунт тралами. Подводное плавание с аквалангом обогащает методику наблюдений и позволяет ученым своими глазами увидеть подводный мир. Опускаясь с фото- и кинокамерой, они могут снимать именно то, что их больше всего интересует.

Но возможно ли длительное плавание с аквалангом в холодных северных морях, где даже в жаркие дни температура воды на поверхности не поднимается выше 16°? Оказывается, возможно. Только необходим специальный гидрокостюм из прорезиненной ткани, с рукавами, закрытыми перчатками и мягкими чулками на ногах, позволяющими надевать ласты.

Наш прошлогодний опыт был только первой разведкой. Этой весной мы, группа спортсменов-подводников МВТУ имени Баумана, вернемся на биологическую станцию для наблюдений за икрометанием беломорской сельди.

А. Рогов, плавания инструктор подводного

Ее зовут «Северянка»

Окончание. Начало «Вокруг света» № 1 , 2 .

Мы надели спасательные пояса, в глубочайшие карманы брюк рассовали весь свой багаж — щетки, бритвы, полотенца, фотоаппарат с блицлампой, запасные кассеты. За Станиславом Федоровым и мною с судна «Профессор Месяцев» пришла шлюпка. Дождавшись, когда шлюпку подбросило волной до уровня борта, мы прыгнули в крепкие руки матросов.

Волны швыряли шлюпку, как волейбольный мяч. В полусумраке затухающего июльского дня медленно растворялась «Северянка». Приближался яркий островок корабельных огней.

Рискуя сорваться в ледяную воду, мы ухватились за скользкий борт судна и поднялись на палубу. На корабле, несмотря на ветер, стоял терпкий запах соленой рыбы.

— Не укачало? — заботливо спросил кто-то из темноты.

Все вместе мы подняли шлюпку и закрепили ее просмоленными шкертами. Владислав Пахоруков, инженер-гидролог экспедиции, разместил нас в каютах и пригласил на воскресный чай. В камбузе у кока была устроена пекарня, и после приевшихся галет и сухарей мы с удовольствием отведали свежего хлеба.

Потом Пахоруков через коридор и лесенку, круто обрывающуюся вниз, повел нас в кают-компанию. Кают-компания походила на чертежную. На стульях, на столе были разложены листы ватмана, и люди, вооружившись линейками, вычерчивали карты.

— Знакомьтесь, — проговорил Пахоруков, — это сотрудники нашей океанографической, биологической, ихтиологической экспедиции, или, говоря попросту...

Следопыты моря

Среди сотрудников экспедиции были известные в Заполярье ученые: гидролог Борис Владимирович Истошин, кандидат географических наук Аркадий Павлович Алексеев, кандидат биологических наук Елена Александровна Павштикс. Возглавлял экспедицию Иван Григорьевич Юданов, заведующий лабораторией сельди Полярного института.

О Юданове я слышал года два назад в Салехарде, где собирал материалы по истории этого старейшего в Сибири города, бывшего Обдорска. Отыскивая в библиотеке нужные книги, я натолкнулся на чрезвычайно редкую монографию о Салехарде. Автором ее был Юданов.

Оказывается, Иван Григорьевич после окончания Тимирязевской академии долгое время проработал в Нарыме и Салехарде.

Он первым в стране занялся разгадкой трагической судьбы обской рыбы. Там, где Обь пробивала себе путь через тайгу, рыба в реке задыхалась. Это случалось зимой. Под панцирем льда ей не хватало кислорода. После кропотливых исследований Юданов пришел к выводу, что виновниками ее гибели являются таежные реки. Вода этих рек насыщена гуминовыми веществами, сильно поглощающими кислород. По инициативе ученого были приняты меры, чтобы спасти от гибели обскую рыбу.

В 1937 году Юданов переехал в Мурманск и занялся изучением морской фауны. Своими исследованиями миграций сельди он немало содействовал развитию сельдяного промысла в Атлантике.

Ценные исследования провел в Норвежском и Гренландском морях и другой старейший работник Полярного института — Борис Владимирович Истошин. Он не пропускал ни одной крупной экспедиции, а длились они иной раз по 8—10 месяцев, собирал многочисленные данные по гидрологии, систематизировал разрозненные материалы о течениях Атлантики. Но сейчас ученых больше всего занимала загадка с двадцатью восемью селедками. Каждый строил свои предположения и сомневался в них.

— Что думают об этом на «Северянке»? — спросил нас Юданов.

— Меня, собственно, послали как раз затем, чтобы спросить вас, — рассмеялся Федоров, уклоняясь от ответа.

— Трудно сказать, — проговорил Юданов. — По-моему, причину неудач в поисках сельди надо искать в эхолотах. Часа два назад наш гидроакустик опять обнаружил рыбу, выметали мы сеть и бредем сейчас малым ходом. Что-нибудь да попадется... Верно я говорю? — спросил Иван Григорьевич, повернувшись к гидроакустику судна Володе Губаренко.

— Кто знает... — пожал тот плечами. — Теперь я и сам разуверился в эхолотах. Иногда вдруг как начнут они сельдь писать — только держись. А придешь — нет ничего. Вот и гадай...

Ночью разразился шторм. Волны с размаху били по борту. Судорожно вздрагивал весь корпус. Корабль кланялся морю. Высокий нос его зарывался в волны. По палубе металась зеленая вода, взлетала шумными фонтанами к флаг-мачте.

Нам с Федоровым не спалось. Но не от шторма. На «Северянке», ходившей в каких-нибудь двух кабельтовых от судна, экипаж жил по московскому времени. Там уже играли подъем: часы показывали 6 утра. Мы все еще жили ритмом «Северянки». Но на корабле, как и на всех рыболовецких судах Атлантики, пользовались временем по Гринвичу, отстающим на 3 часа от московского.

Мы поднялись на мостик и замерли — таким жутким было штормовое море. Изредка из-за туч прорывался луч солнца, он бежал, приплясывая по волнам, и угасал, обрубленный новой тучей. Маятником раскачивался фонарь на мачте, и из косматой мглы подмигивал ему прожектор «Северянки». Сейчас мы глядели на нее со стороны. Вода заливала не только корпус, но и высокий штормовой мостик, который перед громадой волн казался нам спичечным коробком, поставленным вертикально. Какая слабая и неказистая на вид наша «Северянка» перед стихией ревущего океана, как сильно ее мотает шторм! И даже не верилось, что с этим вот скромным кораблем связана яркая страница в мировой океанографии. О значении «Северянки» французский журнал «Сьянс э Авенир» писал: «Большая заслуга Советского Союза в том, что он первый — да, первый — вышел за пределы обычных океанографических исследований на поверхности. «Северянка» удивила океанографию, начав изучение моря «в» самом море, а не только «на» море. Она предприняла наблюдения рыбных косяков, спустившись к самим рыбам...»