Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай

Шурджомукхи наблюдала за ними издалека и, как только догадалась, что беседа серьезно заинтересовала обе стороны, послала за Комолой.

— Ну и что же? — спросила та — Пусть себе говорят. Ведь Хоридаши женщина, а не мужчина.

— Так ли? — усомнилась Шурджомукхи.

— Что такое? — удивилась Комола.

— Мне кажется, что это переодетый мужчина. Я сейчас выясню. Но Кундо-то какова!

— Погоди! Я пойду за акацией. Я устрою этому дьяволу блаженство на шипах. — И она отправилась искать акацию.

По дороге Комола встретила Шотиша, который неизвестно где добыл сандаловую пасту тетки и теперь усердно красил себе щеки, нос, подбородок, грудь, живот. При виде его Комола забыла и вишнуитку, и акацию, и Кундонондини, и все остальное.

Тем временем Шурджомукхи позвала служанку Хиру. Мы уже упоминали о ней. Однако не мешает кое-что добавить.

Ногендро и его отец очень заботились о том, чтобы прислуга в доме была добропорядочной. Поэтому оба стремились подыскать на это место женщин из хороших семей. Прислуга в доме Дотто пользовалась уважением и жила в достатке, поэтому многие молодые женщины из благородных, но обедневших семей с удовольствием нанимались к ним в услужение.

Хира, как и многие другие служанки, принадлежала к касте кайастха. Отец Ногендро привез ее вместе с бабушкой из деревни. Сначала у него работала бабушка, а когда Хира подросла, бабушка оставила службу и поселилась в Гобиндопуре, где построила себе собственный домик, а внучка заняла ее место в доме Дотто.

Хира выглядела лет на двадцать. Она являлась самой молодой среди служанок, но выделялась среди них умом и характером.

В Гобиндопуре все знали, что Хира еще девочкой стала вдовой. О ее муже ничего не было известно. Однако за ней не замечали такого, что могло бы вызвать осуждение. Хира была общительна, одевалась как замужние женщины, и платье всегда очень шло ей. Она великолепно выглядела — небольшого роста, с блестящей темной кожей и большими, продолговатыми, как лепестки лотоса, глазами. Лицо ее было прекрасно, как луна, подернутая облаками, волосы длинные, точно змеи. Оставаясь одна, она любила петь, ссорить между собой служанок, пугать в темноте кухарку; ей доставляло удовольствие учить мальчишек любовным тайнам и размалевывать спящих известкой. У Хиры имелось много недостатков. Постепенно вы узнаете о них. Между прочим заметим, что она воровала розовое масло.

Шурджомукхи позвала Хиру.

— Ты знаешь эту вишнуитку? — спросила она.

— Нет, — ответила Хира. — Я ведь никогда не выходила из деревни, откуда мне знать нищую вишнуитку? Можно спросить кого-нибудь из женщин молельного дома. Коруна или Шитала, может, и знают.

— Эта вишнуитка не из молельного дома. Надо узнать, кто она, откуда и что у нее общего с Кундо! Если сумеешь все это точно разузнать, я подарю тебе бенаресское сари и разрешу посмотреть артистов.

При упоминании о бенаресском сари у Хиры заколотилось сердце.

— Когда надо узнать? — только и спросила она.

— Когда хочешь, только имей в виду, чтобы узнать, где она живет, тебе придется следовать за ней по пятам.

— Хорошо, — ответила Хира.

— И еще. Смотри, чтобы она ничего не заподозрила и никто ничего не заметил.

В это время вернулась Комола. Шурджомукхи посвятила ее в свой план. Комоле он понравился.

— Ткни ее там иглами от акации, если сможешь, — добавила она.

— Я все смогу, — ответила Хира. — только одного сари мне мало.

— Чего же ты хочешь? — спросила Шурджомукхи.

— Она хочет замуж. Надо ее выдать замуж, — сказала Комола.

— Хорошо. Пусть будет по-твоему, — согласилась Шурджомукхи, — надо сказать зятю, чтобы он подыскивал тебе жениха. Комола это устроит.

— Ладно, — сказала Хира, — только мне кажется, что жених есть в нашем доме.

— Кто же это? — удивилась Шурджомукхи.

— Яма.

«Нет»

В сумерках Кундонондини сидела в саду у большого пруда. Вода в нем была прозрачная и синяя, как индиго. Читатель, может, помнит, что за прудом раскинулся огромный сад, в котором находилась беседка, увитая лианами. Из беседки к пруду спускалась широкая лестница, выложенная большими камнями. По обеим ее сторонам росли два старых дерева бокул. Под одним из этих деревьев на ступеньках сидела Кундонондини, молча всматриваясь в гладкую поверхность пруда, отражавшую небо, усыпанное звездами. Кое-где в сумерках неясно темнели ярко-красные цветы. С трех сторон пруд окружали ровной, темной в полумраке стеной манговые и кокосовые пальмы, заросли лимонов, личу, бел, кун и диких яблонь. Время от времени птицы криками нарушали безмолвную тишину. Прохладный ветерок слегка шевелил голубые лотосы, высоко над головой Кундонондини шептался с цветами бокул, разнося далеко вокруг их тонкий аромат. Деревья осыпались, покрывая цветами землю. Бесчисленные кусты моллика, джутика и камини наполняли воздух чудесными запахами. В темноте над зеркальной гладью пруда то вспыхивали, то гасли огоньки светлячков. Кричали летучие мыши, выли шакалы, преследуя добычу. В небе плыли заблудившиеся облака, грустно падали звезды. Кундонондини находилась во власти печальных дум.

«Все умерли, — думала она, — мама, брат, отец. Отчего же я не умерла? Зачем я оказалась здесь? Правда ли, что человек умирает и превращается в звезду?» Кундо уже забыла сон, который видела в ночь смерти отца, она давно не думала о нем. В ее сознании жили лишь слабые воспоминания. И сейчас она вспомнила, что видела когда-то во сне мать, и та звала ее стать звездой.

«Верно ли, что человек становится звездой? — размышляла Кундо. — Значит, отец, мать и брат превратились в звезды? Но где же эти звезды? Эта? Или вон та? Кто какая звезда? Как узнать? Где вы? Отзовитесь! Сколько я выплакала слез! Что в них проку! Видно, такая уж моя доля... А ведь мама...

Прочь, прочь эти мысли... разве нельзя умереть? Но как? Утопиться! Да! И превратиться в звезду. Тогда каждый день я буду видеть — кого? Почему я не могу произнести вслух — кого? Ведь крутом никого нет, никто не слышит. Только один раз. Никого нет, назову... Ногендро! Ногендро, Ногендро, Ногендро! Мой Ногендро! Мой свет! Ногендро мой! Но кто я ему? Ногендро принадлежит Шурджомукхи... А кто я? Ах если бы он был мой муж... Прочь. Лучше утопиться. Если сегодня утоплюсь, завтра мой труп всплывет, и все узнают, узнает Ногендро... Ногендро! Еще раз — Ногендро, Ногендро! Что он скажет, когда узнает? Нет, утопленницы страшны, как ведьмы, и он увидит... Нет. Лучше отравиться! Но как? Каким ядом? Где его взять? Кто мне его даст? А если и дадут — смогу ли? Смогу, только не сегодня... хоть еще раз увидеть... он меня любит. Разве Комола не сказала это? Да, сказала. Но правда ли это? Откуда Комола знает? Несчастная, я даже не могу ни о чем спросить. Любит? За что? За красоту лица или души? Красота, надо взглянуть... (Кундо пыталась рассмотреть свое отражение в черном зеркале пруда, но, так и не увидев ничего, вернулась на прежнее место.) Нет, нечего думать о том, чего нет. Шурджомукхи красивее меня, и Хоромони красивее, и Бишу, и Мукта, и Чандра, и Прошонна, и Бама, и Промода, даже служанка Хира лучше меня. Хира красивее меня? Да! Что же из того, что она смугла? Лицом она красивее. Но бог с ней, с красотой! А душа? Надо подумать... Что подумать? Кто знает! Я не хочу умирать, вот о чем я думаю. Все остальное — притворство! И я притворство принимаю за правду! Я должна ехать в Калькутту, но ведь я не поеду... я не могу ехать... не могу... не могу! Что же мне делать? Если Комола говорит правду, значит, я причиняю зло людям, которые сделали мне столько добра. Я понимаю, как тяжело сейчас Шурджомукхи. Как бы то ни было, я должна ехать. Но я не могу. Утоплюсь... Если уж так суждено... утоплюсь! О отец! Неужели ты оставил меня здесь для того, чтобы я утопилась!..»