Гнев. История одной жизни. Книга вторая - Гусейнкули Гулам-заде

— Ничего. А почему вы до сих пор не спите?

— Ждем тебя,— вступает в разговор Аббас.— Говори...

У меня чудесное настроение. Хочется петь и веселиться. Под стать моему настроению и теплая, уже совсем летняя ночь: озорно мерцают звезды, где-то далеко слышна песня. Слов не разобрать, но мотив веселый, задорный. И плывет этот мотив над уснувшим Мешхедом, словно легкое, прозрачное облако в погожий день по чистой лазури неба...

— Так где ты был?— нетерпеливо спрашивает Аббас.

— У Таги-хана,— отвечаю я и невольно улыбаюсь.— Разве не слышали?

Моя улыбка раздражает их. Они не могут понять, чему я радуюсь.

— Что-нибудь приятное сказал тебе генерал?

— Нет, друзья,— я бросаю взгляд на распахнутые окна казармы, за которыми спят солдаты нашего эскадрона, и понижаю голос,— ничего особенного: говорили о скачках на будущей неделе. А улыбаюсь я вот почему... Сейчас случайно встретил дальнего родственника, который говорит, что Парвин-ханым ждет меня. Просит приехать, вах!.. Обвенчаться. Вот я и улыбаюсь...

Аббас и Рамо посмеиваются и молча уходят: я им уже порядком надоел со своей Парвин. Но что делать! Не могу и часа побыть, чтобы о ней не вспоминать. Правда, говорят: в любви, как и в горе,— с кем-нибудь поделишься, на душе легче становится.

На следующее утро, чуть свет, меня зовут к телефону. Подхожу.

— Алло. Говорит Бехадер.

— Ождан Гусейнкули-хан слушает вас, господин полковник!

— Вы мне как раз и нужны были,— слышится в трубке.— Сегодня будете сопровождать его превосходительство губернатора Хорасана Кавам-эс-Салтане. Немедленно человек пятьдесят джигитов отправьте куда следует. Вы несете личную ответственность за все. Вам понятно?

— Слушаюсь, господин полковник!

Через несколько минут эскадрон «Молния» появился у дома губернатора. Широко распахиваются ворота, из глубины двора, мягко шурша шинами, выезжает автомобиль.

— Эскадрон, сми-ир-но!

Кавам-эс-Салтане приветливо машет нам рукой и что-то говорит шоферу. Автомобиль останавливается.

— Вы здесь старший, господин ождан?— обращается ко мне губернатор.

— Так точно!

— Вам объяснили, что вы должны делать?

— Так точно, господин губернатор!— бодро отвечаю я и чувствую: на моем лице блуждает ехидная, злорадная улыбка.

— Вот и прекрасно! Слава аллаху!— Кавам-эс-Салта-не, кажется, не придал значения выражению моего лица.— Выполняйте задание, господин ождан.

— Слушаюсь!

В Ахмедабаде, в живописном дачном местечке в окрестностях Мешхеда сегодня торжества по случаю новруза. От Мешхеда до Ахмедабада нет и фарсаха пути, но дорога очень пыльная, утомительная. Я смотрю на бурые от пыли лица своих джигитов и думаю: «Дай этим ребятам волю, они такие б именины устроили тебе, господин губернатор!..»

...За праздничным столом текут испанские, французские вина и коньяки. Один за другим раздаются тосты.

— Я поднимаю бокал и пью за вечную дружбу Ирана и королевы Великобритании!— слышится вкрадчивый возглас.

Между тем мы оцепили дачу плотным кольцом. Я объезжаю эскадрон, из-за высокого каменного забора слышны возбужденные голоса подвыпивших фаворитов губернатора. Мой Икбал гордо вышагивает по извилистым узким улочкам.

Где-то здесь, в Ахмедабаде враги расстреляли Ходоу-Сердара. Может быть на одной из этих глухих улиц?!

«Ты еще ответишь, кровавый губернатор, за это!» — хочется крикнуть мне пирующим негодяям.

...В Мешхед мы возвратились под вечер. Над городом висели тяжелые тучи. В горах то и дело вспыхивали молнии и погромыхивало, но дождя не было.

Наша процессия следует по проспектам и улицам Мешхеда. Подвыпивший Кавам-эс-Салтане истуканом сидит в открытом автомобиле. Я ближе всех к нему. Мой Икбал натягивает поводья,— готовый вырваться вперед, обогнать автомобиль.

От самого Ахмедабада я изучаю складки на жирном бритом затылке губернатора. Гнев переполняет мое сердце...

У здания, в котором разместился штаб девятого режмана хорасанской жандармерии, нас останавливает повелительный окрик Таги-хана. — Стой!

Генерал вышел на балкон и поднял правую руку. Машина остановилась. Кавам-эс-Салтане раз за всю дорогу медленно повернул голову в сторону Таги-хана. Лицо повелителя выражало полнейшее недоумение. Я видел, как быстро-быстро задергалось в нервном тике верхнее веко правого глаза Кавам-эс-Салтане.

— В чем дело?

Перед губернатором в тот же миг вырос полковник Бехадер. В руках у него маузер.

— Вы арестованы!

— Я губернатор Хорасана Кавам-эс-Салтане!— затылок его налился кровью, но в голосе, вместо былого высокомерия, уже слышен испуг.— Вы, наверное, обознались, полковник...

— Нет, я не обознался. И кто ты такой — тоже знаю. Вытряхивайся, сейчас же!..

И Бехадер бесцеремонно взял его левой рукой за воротник.

— Вы за это ответите, негодяй,— Кавам-эс-Салтане потянулся было к оружию, но сидевший рядом с ним шофер резко ударил губернатора по руке и бесцеремонно извлек из его кармана револьвер.

Кавам-эс-Салтане в беспомощной злобе заскрипел зубами, блеснул из-под косматых бровей белками глаз и подчинился требованию полковника.

— Разоружить телохранителей!— приказываю я Аббасу, Рамо и еще нескольким солдатам.

— Есть разоружить!

— Господин ождан!— торопливо заговорил шофер.— Они сами сдадут оружие. Я уже предупредил их...

Шофер улыбается. Мне понравился этот парень. Действовал минуту назад он очень решительно. Молодчина! Чего доброго, этот английский прихвостень Кавам-эс-Салтане еще бы начал стрелять.

Все четыре телохранителя губернатора Хорасана и в самом деле безропотно сдали оружие.

В ту же ночь войска жандармерии оцепили Мешхед... «Молния» была передана в личное подчинение полковнику Бехадеру. Всю ночь на улицах и площадях города слышались подозрительная возня, перекличка военных, цокот копыт: мы завершали операцию. К утру были арестованы все приближенные Кавам-эс-Салтане.

В здании губернаторского управления мы обнаружили целый оружейный склад: тысячи винтовок и пулеметов английского производства, множество ящиков с боеприпасами, а вездесущий Рамо вскрыл замурованный в столе ящик:

— Что-то очень важное спрятал от постороннего глаза Кавам-эс-Салтане!— крикнул он и принялся вскрывать ящик.

Аббас поспешил на помощь. Вдвоем они справились с этой операцией довольно легко.

— Господин ождан!..— от удивления, восхищения или изумления Рамо не сказал больше ни слова.

Я поспешил к друзьям и увидал настоящее диво — ящик доверху был набит золотыми монетами. Никто из нас никогда не видел столько золота.

...Через несколько дней нашему эскадрону «Молния» было поручено конвоировать арестованного губернатора из Мешхеда в Тегеран. Таков был приказ Таги-хана.

— Тут какая-то ошибка! Этому негодяю того и нужно, чтобы попасть в Тегеран!— возмущался Аббас.— Там его выручат англичане.

— Приказ — есть приказ,— говорю я.

— Этого мерзавца нужно к стенке поставить,— не унимается Аббас.— И не в Тегеране, а здесь... в Мешхеде.

— Не имеем права. Мы подчиняемся Тегерану, главному управлению жандармерии.

Но Аббаса не так-то легко переубедить. В глубине души и я согласен с ним, но что поделаешь: Таги-хан приказал!..

И опять знакомая картина: хищный Кавам-эс-Салтане едет в открытом легковом автомобиле, и джигиты третьего эскадрона глотают пыль, сопровождая его холеное тело...

На привалах, когда у автомобиля встают четыре часовых, а остальные джигиты располагаются на отдых, Кавам-эс-Салтане, насупившись, молчит и смотрит в одну какую-то точку в пространстве. Вид у него угнетенный, подавленный.

На двенадцатый день мы прибыли в Шахруд. Это — полпути до Тегерана. В Шахруде мы получили из главного управления жандармерии приказ: сдать арестованного казакам, а самим возвращаться в Мешхед. Делать нечего, надо подчиняться. Мы переночевали в Шахруде, отдохнули и отправились назад.

Позже мы узнали, какую злую шутку сыграл с нами Тегеран. По прибытии Кавам-эс-Салтане в столицу премьер-министр Сейд-зия-эд-дин Таба-Табаи передал ему кабинет.

— Слышал?— на скулах Аббаса ходят желваки. — Я же говорил!..

Мне нечего было ему сказать. Он прав. Мы виновны в том, что заклятый враг, трудового иранского народа остался цел и невредим. Больше того, он возглавил реакционное правительство!..

В Сабзеваре мы получили приказ Таги-хана: оставаться там до особого распоряжения.

Хорасан, словно вулкан перед извержением, клокочет и гудит. Чаша народного терпения переполнена. Гнев простых иранцев дает о Себе знать. В разных районах вспыхивают волнения.

Из Мешхеда поступают сообщения о схватках горожан с полицией. Только что Таги-хан известил: «Из Тегерана движется казачья армия. Правительственные войска, расквартированные в Боджнурде, Ширване и Кучане, также готовы выступить на Мешхед. Готовьтесь!..»