Убийство Деда Мороза - Пьер Вери

— Я же вам говорю, что нет!

— Что ж, ладно. Высылаем к вам машину с людьми. Кажется, у вас там чертовски плохая погода?

— О, всего лишь небольшая изморось! Так, туман! — бросил измученный мэр.

— Да! Странно! Мне казалось, напротив… В конце концов… Если понадобится, вам можно позвонить? Очень хорошо, господин мэр! Доброй ночи, господин мэр.

— Идиот! — заявил господин Нуаргутт, вешая трубку.

Через десять минут раздался звонок.

— Это из Нанси, господин мэр. По вашему делу… Я вам забыл сказать, только что… По возможности, для облегчения следствия, пусть никто не прикасается к трупу. Следует все оставить, как есть. Если остались отпечатки следов, лучше всего прикрыть их мешками, тряпками…

На мгновение мэру вспомнилась картина урагана, который перепахивает равнину, прорывает снег, взметая его с земли, гнет стволы елей, сносит все на своем пути. Он рассмеялся.

— Что вы говорите? — послышался далекий голос. — Я вас плохо слышу.

— Я говорю, непременно, — отозвался мэр, разъяренный и рассмешенный разом. — Мы укрепим тряпки над следами камешками, рассчитывайте на меня.

Он повесил трубку и во второй раз пробормотал:

— Идиот.

По своему положению должностного лица в ожидании прибытия «этих господ из Нанси», мэр взял расследование в свои руки и решил собрать первые показания. Он поднял с постели учителя Вилара, чтобы тот вел протокол. Заодно он послал на розыски Гаспара Корнюсса. Прежде всего предстояло выяснить, при каких обстоятельствах накидка Деда Мороза перекочевала с плеч фотографа на плечи туриста в брюках для гольфа.

Корнюсс спал мертвым сном в своем домике над улочкой. Пришлось барабанить ему в дверь и долго выкрикивать его имя, стоя на ветру под окном, прежде чем удалось добудиться. Его первыми словами были:

— Ох, я слишком много выпил! Слово Корнюсса, я перебрал.

Он запустил руки в спутанные волосы и тихонько смеялся, а его глаза осьминога слезились со сна. Понадобилось несколько раз повторить рассказ о ночном происшествии, прежде чем он понял.

— Убитый? Вы шутите? Убитый в моей накидке? Шутники несчастные, — бормотал он. Мэру он заявил:

— Господин Нуаргутт, я совершил свой обход, как обычно. В ризнице господин кюре доставал раку. Ребята в комнате наверху пели свои гимны. Я спросил, не опоздал ли. Мы с господином кюре поболтали обо всем понемногу. Ну что я могу сказать, господин мэр. Я поднялся наверх, почтальон вручил мне письма, я играл мою роль вместе с Виркуром, изображавшим Деда с Розгами. Они оба здесь, и могут подтвердить.

Оба подтвердили. Учитель записывал. Мэр величественно слушал, не прерывая.

— Потом я снял накидку, шапку, бороду и парик — в ризнице, чтобы дети ничего не заметили. Я сунул вещи в шкаф, а после полуночной мессы отправился спать, потому что, честно говоря, перебрал.

А, вот-те на! — воскликнул кто-то.

— Тихо! — потребовал господин Нуаргутт.

— Господин мэр, дело в том…

— Что такое, Тюрнер?

— Ну… тут такое дело… Нет! Ничего, господин мэр.

Ювелир колебался, поглядывая в смежную комнату, где лежал покрытый накидкой труп неизвестного. Как бы против воли, Тюрнер прошептал:

— Это, пожалуй, уж слишком!

Мэр заметил движение его губ.

— Слушайте, Тюрнер! Кажется, вы знаете больше, чем хотите сказать. Если вы что-то заметили в рассказе Корнюсса, заявите об этом прямо. Дело, которое мы пытаемся разобрать и без того, черт возьми, достаточно туманное. Сейчас не время для умолчаний.

— Я только хотел задать один вопрос Корнюссу, господин мэр.

— Хорошо, говорите.

Ювелир и фотограф повернулись друг к другу.

— Корнюсс, ты утверждаешь, что когда пришел в ризницу и господин кюре доставал раку, ничего не произошло?

— Ничего!

— Ты ничего особенного не говорил? Ты уверен?

— Я спросил: «Я не опоздал?»

— Я не об этом. Я говорю о камнях.

— Камнях?

— Бриллианты! Ты не говорил, что они тебе кажутся странными, словно бы меньше блестят?

— Я? Я это сказал? Да никогда в жизни! Что за вздор ты несешь?

— Я вздор несу? Значит, господин кюре не приходил за мной, я не являлся в ризницу, не осматривал камни, не сказал: «Эти камни фальшивые»? Очевидно, все это мне приснилось?

Гаспар Корнюсс смотрел на Тюрнера с бесконечным изумлением.

— У него бред! — воскликнул он. — Здесь нет ни слова правды! Это все придумано! Тюрнер с ума сошел.

— Смотрите-ка! Теперь я сумасшедший! Ну, знаешь, до сих пор я считал тебя старым дураком, — возмутился ювелир, — но теперь я думаю, не являешься ли ты порядочным негодяем. Клянусь, я сказал правду, господин мэр. Бриллианты раки святого Николая были украдены! Вы можете пойти сами посмотреть. Это граненое стекло. Пятьдесят франков за оба, вот чего они стоят, и это еще красная цена. Я сказал об этом господину кюре. Разговор происходил в ризнице, в присутствии Корнюсса!

— Клянусь, что нет! — прорычал фотограф, заикаясь от ярости. — Ничего этого не было. Во всяком случае, господин мэр, не в моем присутствии. И уж если кто-то украл камни, так это он! Ювелир, ты грабитель!

— Хорошо, — сказал Тюрнер. — Остается спросить господина кюре.

— Господин кюре очень болен, — вмешался доктор Рикоме. — Он перенес сильное потрясение, и я боюсь…

— Черт! — торжествуя, крикнул Тюрнер. — Причиной послужила кража бриллиантов! В таком случае, пусть сходят за Каппелем. Он не слышал разговора, но я знаю, что господин кюре сообщил ему о краже.

Срочно вызванный Каппель немедленно прибыл, оставив у ложа аббата Фюкса мадемуазель Софи Тюрнер, вызвавшуюся помочь. Показания ризничего полностью совпали с показаниями Тюрнера. Каппель уточнил, что кюре просил временно скрыть кражу, чтобы не портить праздник Рождества огорчительной новостью. Он ни словом не упомянул ни о маркизе де Санта-Клаус, ни об истинных причинах его пребывания в Мортефоне; маркиз, узнав об убийстве и предвидя расспросы, объяснил Каппелю, что раскрытие его «инкогнито» мало того, что не поможет прояснить тайну, но усложнит розыски. Зато о нападении 6 декабря и о предшествовавшем ему письме Каппель рассказал.

Воцарилась гнетущая тишина. Все взгляды обратились на Корнюсса. Фотограф тяжело дышал. Вдруг он замолотил кулаками по столу, за которым сидел мэр. Он был в ярости.

— Это подстроено! Они оба сговорились. Головой клянусь, я не видел и не слышал ничего из того, о чем они рассказывают. В конце концов, господин мэр, вы же меня знаете. Я родился в Мортефоне и за исключением лет службы в армии никогда не уезжал отсюда. Может, меня всегда и держали за дурака, как говорит Тюрнер, пусть так, но я честный человек.

Последовала яростная сцена. У Корнюсса были свои приверженцы, у Тюрнера и Каппеля — свои. В полной неразберихе люди осыпали друг друга бранью. Совершенно выведенный из себя господин Нуаргутт вздымал руки к небу и тщетно требовал тишины. Учитель бросил свои бумаги, на минутку вышел из комнаты, вернулся и решительно поднялся на возвышение, вежливо, но твердо отстранил мэра, сказав для проформы:

— Вы позволите, господин мэр?

Чувствуя себя не на высоте, мэр с облегчением уступил место. В ту же секунду шум сменился полной тишиной. Широким театральным жестом преподаватель потряс красной накидкой.

— Друзья! — бросил он звучным голосом. — За этой дверью лежит умерший! Отвратительное преступление совершено среди нас. Мы все здесь честные люди и пока вы ссоритесь, убийца пользуется этим, чтобы бежать, обеспечить себе безопасность, уничтожив улики, которые могут направить справедливость по верному следу.

Эти слова произвели потрясающее действие.

— Здесь какое-то недоразумение! — продолжал Вилар. — Это же бросается в глаза! Но недоразумение быстро разъяснится. Как только господин кюре сможет отвечать на вопросы, он скажет, что же в действительности произошло в ризнице.

— Если аббат Фюкс спокойно проведет ночь, — вмешался доктор, — завтра же утром его можно будет расспросить.

— Спасибо, доктор. Вы слышали, друзья мои, — завтра же утром… Через несколько часов… Немного терпения! До сегодняшнего дня в течение многих лет мы по справедливости считали наших сограждан Каппеля, Тюрнера и Корнюсса порядочными людьми, неспособными на бесчестный поступок. Вероятно ли, что кто-то из них, внезапно перечеркнув достойное прошлое, украл бриллианты? Я отвечаю — нет! И я спрашиваю — не является ли знаменательным, что завернутый в накидку труп неизвестного нашли у входа в подземный ход? Каково объяснение? Я вижу одно, очень простое, которое все согласовывает, и предлагаю вам поразмыслить над ним. Неизвестный надел накидку, бороду и парик потому, что в таком костюме ему было проще всего выдать себя за Корнюсса. Я убежден, что Корнюсс не крал бриллиантов. В то же время, я в равной степени уверен, что Каппель и Тюрнер говорят правду. Друзья мои, наши сограждане стали жертвами мошенничества. Я предлагаю вам версию, способную примирить Каппеля и Тюрнера с Корнюссом. Человек, проникший в ризницу в костюме Деда Мороза, не Корнюсс, а незнакомец. Это он украл бриллианты. Добавлю, что у него должен был быть сообщник. Этот сообщник и убил его у подземного хода, которым они собирались бежать. Отсутствие на убитом бумаг, удостоверяющих личность, доказывает, что его одежда была тщательно обыскана. Сделать это мог только сообщник после убийства, причиной которого явилась, надо ли говорить об этом, алчность. Убийство избавляло от необходимости делить добычу! Это извечная история о каштанах, вытащенных из огня, рассказанная в известной басне Лафонтена.