Фаворит. Американская легенда - Лора Хилленбранд

Весной 1936-го Фитцсиммонс отправился с Гранвилем на предварительные заезды Тройной Короны. Сухарь оставался на попечении помощника тренера Джорджа Таппена. Турне Сухаря превратилось в сплошное бессмысленное мучение. Он объездил все северо-восточные штаты страны, не задерживаясь на одном месте дольше, чем на две-три недели, участвовал в скачках примерно раз в пять дней и практически каждый раз проигрывал лошадям, которые были слабее него. Как и в свой первый сезон, время от времени он все же дарил тренеру проблеск надежды. Так, он показал вполне приличный результат на ипподроме Ямайка в Нью-Йорке, потом выиграл небольшой денежный приз в Наррагансетт-парк. Эти пристойные выступления перемежались с серьезными поражениями: два отставания на десять корпусов, в одном из которых он держался одним из последних от старта до финиша. Но Фитцсиммонс все больше убеждался, что этого жеребца можно исправить. Он не прекращал попытки заставить Сухаря лучше работать во время утренних тренировок. И даже обещал заплатить один доллар, то есть в два раза больше, чем обычно, любому наезднику, который сможет заставить Сухаря пробежать полмили меньше чем за пятьдесят секунд. «И ни разу никто не заработал этого доллара», – сокрушался тренер.

Этот скакун серьезно озадачивал Фитцсиммонса. Однажды утром на ипподроме Акведук, стоя у заграждения и наблюдая за подготовкой Гранвиля к Кентукки Дерби, репортеры с удивлением услышали, как Солнечный Джим размышлял вслух не о звезде своей конюшни, а о каком-то никому не известном Сухаре. Этот трехлетка, говорил тренер, «довольно неплохая лошадь, конечно, требуется некоторое время, чтобы заставить его шевелиться, но пришлось бы серьезно хлестать его, чтобы он побежал»{94}.

Но пока Фитцсиммонс только начинал интересоваться Сухарем, конеферма Уитли постепенно теряла к нему интерес. Глэдис Фиппс пришла к убеждению, что, даже если Фитцсиммонс и сможет обтесать этого лентяя, жеребец все же слишком мелковат, чтобы перевести его в более прибыльную группу для скачек гандикапа. В гандикапе ему пришлось бы нести большой дополнительный вес. В конюшне ожидалось довольно большое пополнение, и часть лошадей следовало отбраковать. Сухарь возглавлял список на выбраковку, и Фиппс стремилась найти покупателя на эту лошадь. Поскольку это не удавалось, она решила даже сбыть ее для игры в поло{95}. Но покупатель только бросил взгляд на искривленную ногу жеребца – и тут же исчез. В начале весны перед отъездом в Европу Фиппс выставила Сухаря на продажу по цене 5 тысяч в надежде, что его удастся продать до ее возвращения.

Фитцсиммонсу было не до того. В начале мая, за несколько дней до того, как Сухарь заработал 25 долларов, придя к финишу четвертым в скачках на ипподроме Ямайка, Фитцсиммонс отправился с Гранвилем в Черчилль-Даунс, чтобы побороться за денежный приз в 37 тысяч 725 долларов на Кентукки Дерби. Гранвиль имел отличные шансы на победу в этом соревновании. Но он злился и бушевал во время парада участников, а в стартовом боксе вырывался и нервно гарцевал. Когда прозвучал сигнал к началу скачки, лошадь по кличке Хи Дид врезалась в Гранвиля сбоку с такой силой, что тот чуть не упал. Жеребец сбросил жокея Джимми Стаута и промчался галопом по беговой дорожке в гордом одиночестве. В Балтиморе на Прикнесс Стейкс нога Стаута застряла в стремени, но Гранвиль пришел вторым после победителя дерби по кличке Дерзкая Авантюра, в седле которого был блестящий жокей Джордж Вульф. Этот жокей когда-то скакал и на Сухаре. В начале июня, когда Сухарь позорно проигрывал на дешевых заездах в Нью-Гэмпшире, Гранвиль наконец-то оправдал ожидания тренера и выиграл Бельмонт Стейкс в штате Нью-Йорк, последний бриллиант в Тройной Короне. В 1936 году ему присудили титул «Лошадь года». Имея в конюшне такого скакуна, как Гранвиль, Фитцсиммонсу можно было не беспокоиться о Сухаре.

В июне, после провальных поражений в трех стартах подряд, Сухарь появился на Саффолк-Даунс в Массачусеттсе, чтобы побороться с довольно слабыми соперниками за приз в 700 долларов. Там-то он впервые и встретился взглядом с Томом Смитом. Сотни людей ощупывали взглядом фигуру гнедого жеребца. Но никто из них не увидел того, что рассмотрел в Сухаре Смит.

3 августа 1936 года Марсела и Чарльз Ховарды сидели в частной ложе на ипподроме Саратога и осматривали площадку, где выставляли лошадей, заявленных на клейминговые скачки, по цене в 6 тысяч долларов. Они приехали в город, чтобы принять участие в торгах от имени Бинга Кросби, и решили заехать на трек, чтобы сделать ставки в нескольких заездах. Чарльз указал Марселе на довольно неказистую лошадь и спросил, что она думает по поводу этого животного. Марсела сказала, что бьется об заклад на бокал прохладительного напитка, что эта лошадь проиграет{96}. Чарльз принял вызов, и они наблюдали, как жеребец вел весь забег от старта до финиша. Марсела купила мужу лимонад. Позже днем они сидели в клубе, и вдруг, повинуясь интуиции, Ховард связался со Смитом и сказал, что хочет, чтобы тот взглянул на одну лошадь из конюшен Фитцсиммонса. Смит отнесся к предложению скептически. В ту весну он посмотрел уже около двух десятков лошадей и ни одну не одобрил.

Смит пришел в Уитли, представился Фитцсиммонсу и сказал, что хочет посмотреть лошадь, о которой говорил Ховард. Тренер вывел коня из конюшни. Смит сразу узнал жеребца. Это был Сухарь. Смит видел и поврежденные колени, и выпирающие ребра, и общую изможденность. Но он увидел и еще кое-что. И отправился разыскивать Ховарда. «Лучше приезжайте, посмотрите сами{97}», – сказал он.

Когда два конюха вывели Сухаря из конюшни, он толкнул Ховарда головой в плечо. Смит выразил свое мнение в четырех фразах: «Дайте мне этого коня. В нем есть характер. Я смогу исправить его. Я уверен»{98}.

Это было удивительно дерзкое заявление. Том Смит был никому не известным тренером, проработавшим всего год в крупной конюшне. А Фитцсиммонс – бесспорный лидер общенациональных рейтингов. Уж если Солнечный Джим не смог заставить лошадь побеждать, этого не мог сделать никто. Мало кто из тренеров, даже самых самоуверенных, решался купить лошадь у мастера. Для Смита зайти в такую конюшню было все равно что пойти в собор. А сказать Фитцсиммонсу, что сможешь исправить его работу, и вовсе звучало святотатством. И это было не единственное, что вызывало беспокойство. Ховард прислал ветеринаров, чтобы осмотреть Сухаря. Их прогнозы оказались нерадужными. Осмотрев его ненадежную левую переднюю ногу, они вынесли осторожный вердикт, что лошадь «пригодна к использованию». Но Смит знал, что в нем скрыт огромный потенциал.

Сухарь, боднув головой Ховарда, всколыхнул в душе мужчины теплую волну сентиментальности. «Я влюбился в этого коня, – сказал позже Ховард, – тут же и тотчас!»{99} Марсела была согласна и даже уговаривала мужа не откладывать покупку. Но Ховард-делец все еще колебался. Он связался с совладельцем жеребца, Огденом Миллзом, и предложил ему 8 тысяч долларов, но с одним условием: Сухарь должен хорошо выступить в следующем заезде[2]{100}.

В день, когда должны были состояться скачки, лил сильный дождь. Фитцсиммонс уже подумывал снять Сухаря с соревнований. Но владельцы остальных лошадей тоже не горели желанием заставлять питомцев месить грязь. Весь день тренеры снимали своих лошадей с участия в забегах. Ко второй половине дня в списке участников осталась только еще одна лошадь. Фитцсиммонс решил, что ему терять нечего. Ховард ради развлечения поставил на Сухаря 100 долларов и уселся на трибуне понаблюдать за забегом. Смит пришел в ужас. Он уже видел прошлые выступления Сухаря и знал, что эта лошадь не особенно хорошо бежит по раскисшему треку. Тренер, снедаемый беспокойством, стоял возле трека.

Сухарь слишком медленно набирал скорость на старте и все больше отставал. К середине дистанции он отставал уже на десять корпусов. Смит был в отчаянии. Но вот Сухарь ускорил темп. С трудом продираясь по жидкой грязи, он начал сокращать дистанцию. Жеребец мчался изо всех сил и вскоре обошел соперника. Это был не такой уж серьезный забег, тем не менее это была победа. Ховард остался доволен: у лошади действительно был характер[3].

«Я не могу описать, что чувствовал, глядя на него{101}, – говорил позже Ховард, – но я точно знал, что у него есть данные. Мы с Томом хорошо понимали, что впереди нас ждут серьезные проблемы. Мы должны были восстановить лошадь – и физически, и в плане психологии. Но вот душу переделывать не нужно, если она уже там есть, огромная, как мир».

Смит облегченно вздохнул. Спустя годы он содрогался при мысли, как легко мог упустить, потерять лошадь в тот дождливый день.

Ховард сообщил Миллзу, что договор по-прежнему в силе. Миллз обдумывал это предложение. Фитцсиммонс сильно привязался к жеребцу и сомневался, нужно ли его продавать. Сухарь ведь мог выиграть и еще какой-то приз{102}. Он так и не поделился с Миллзом своими сомнениями и впоследствии очень об этом сожалел. Ховард встретился с Миллзом в паддоке ипподрома Саратога.