«Тойота Королла» - Эфраим Севела

Он умолк. И никто не произнес ни слова. Повисла гнетущая тишина, подчеркнутая приглушенным ворчанием океана за стенами дома.

— Вы меня напугали, — тихо протянула Майра. — Я с вами ни в чем не согласна… Но мне страшно.

— Ну, тогда я вас постараюсь рассмешить, — осклабился Антон, наливая водки в свой бокал. — Вот выпью… и рассмешу.

Он выпил, вытер рот с бородой тыльной стороной руки и, снова не закусив, сказал:

— Помните, несколько лет тому назад в Нью-Йорке случилось событие, окрещенное газетами таким нейтральным английским словечком «блэкаут». В многомиллионном городе вдруг выключилась намертво электрическая сеть. Весь Нью-Йорк погрузился в непроглядную тьму на много часов, пока искали причину аварии и старались ее устранить. Всем известно, что произошло в богоспасаемом прогрессивном городе Нью-Йорке. Оплаканный и заласканный либералами всех мастей черный Гарлем вышел на погруженные во тьму улицы и деловито стал вышибать витрины магазинов и тащить оттуда все, что попадало под руку. Начался форменный погром. Черный Нью-Йорк, как по сигналу, вцепился в глотку белому Нью-Йорку. И нью-йоркской полиции, чрезмерно кастрированной либерализмом, пришлось схватить и бросить за решетку три тысячи «несчастненьких» бандитов и таким путем предотвратить назревавшее кровопролитие. Ущерб, нанесенный городу в одну ночь, достиг чуть ли не миллиарда долларов. Эту сумму пострадавшим от погрома никто не возместил. Ни негры, орудовавшие дубинками, ни забившиеся от страха под кровати либералы. Вот она, дань моде — миллиард долларов. И ночь животного страха.

Но не об этом хотел я вам поведать и насмешить. Это присказка. И ничего в ней смешного не наблюдается. Но юмор, на мой взгляд, все же был.

Мы тут, когда обсуждали нью-йоркские страсти-мордасти, высказывали предположения по части технических последствий «блэкаута». Сколько людей застряло в лифтах между этажами, как потекли, разморозившись, продукты в холодильниках. Какая духота объяла обитателей квартир с замершими кондиционерами. И какой многоголосый вопль издали одновременно тысячи нью-йоркских женщин, в ляжках которых замерли электрические вибраторы в самый сладкий миг, накануне оргазма. Сотни тысяч неудовлетворенных и посему разъяренных тигриц! Вот кто мог разнести город вдребезги? Похлеще черного Гарлема! Картина, достойная пера современного Апулея!

— Вы жуткий тип! — не без кокетства отмахнулась от него Майра. — Чем уж эти жалкие вибраторы вам стали поперек горла? Уверяю вас, не от хорошей жизни женщины прибегают к их помощи.

— Вот! Вот! — завопил Антон, тыча указательным пальцем чуть ли не в лицо ей. — Не от хорошей жизни, говорите? Но как же вы умудрились самый высокий в мире жизненный стандарт довести до такого нравственного состояния, чтоб свою импотентность объяснять и оправдывать нехорошей жизнью?

В России, на моей несчастной и в то же время прекрасной родине, злой гений коммунизма завалил страну самыми сложными баллистическими ракетами с ядерными боеголовками, затопил ее по макушку водкой, но не может обеспечить население элементарной электробритвой или холодильником, не говоря уже о хлебе или мясе; русские женщины понятия не имеют о вибраторе. И не только потому, что промышленность еще не освоила этот простой, как амеба, электроприбор. И даже не потому, что механический онанизм противоречит социалистической нравственности.

Русским женщинам, сексуальней которых нет в мире — и я это понял, к сожалению, поздно, когда навсегда покинул Россию, — вот этим самым женщинам, работающим как лошади и простаивающим часами в очередях в полупустых магазинах, чтобы достать хоть что-нибудь поприличней и натянуть это на свое тело, им вибратор попросту не нужен. И уверяю вас, не потому что головы их отягощены другими заботами.

Они, в отличие от американок, еще не износились сексуально. Их женское естество еще не притупилось и сохраняет пленительную свежесть первозданности. Их мозг, их нервная система не подверглись анестезин порнографической литературой и фильмами, и посему они любят мужчину еще по-первобытному, так сказать, примитивно, с болью, страданиями, отдаваясь до конца, самозабвенно и испытывая при этом несказанную радость и наслаждение.

К чему им вибратор? Да одна мысль о нем оскорбила бы их женственность. Я никогда не слышал от русской женщины в постели словоблудных разговоров об оргазме, она никогда не выражает своих опасений, достигает ли она его, желанного, или нет. Потому что оргазм для нормальной, здоровой женщины естествен, как дыхание. Он наступает сам, без понуканий и заклинаний.

Женщины, которых я знал в моей молодости, могли кончить, танцуя, задолго до постели, поникнув в нежной истоме на моем плече.

— Он не врет? — резко повернулась ко мне Майра . — И вы знали таких женщин в России?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

— Не верю обоим. Ностальгические сказки. Круговая порука самцов-националистов.

— Прелестно, дитя мое! — в восторге воздел руки к потолку Антон. — Самец-националист! Вы, ангел, нашли изумительное определение. Его можно вставить в словарь современной абракадабры вслед за не менее чудным словечком — национал-социалист.

— Я не понимаю, что тебя обидело? — с невинным видом спросил я Майру. — Антон противопоставил русских женщин разлагающейся, по твоему же убеждению, Америке и отдал свое предпочтение первым. Я был уверен, что это обрадует тебя.

— Речь сейчас идет не о политических взглядах, — резко сказала Майра. — А о сексе. И о женщинах. Я — американка и женщина и не позволю вам вешать всех собак на моих соотечественниц. Уж их-то, американских женщин, я знаю лучше, чем вы.

— Не уверен, — замотал головой Антон. — Только, пожалуй, если вы… лесбиянка.

— Допустим, — без паузы выпалила Майра.

— О! — Антон комично скривил губы в гримасе удивления. — Это некоторым образом меняет дело, но не настолько, чтоб отдать вам в руки полный приоритет в данном вопросе. Я — не гомосексуалист и поэтому имею какое-то представление об американских женщинах. Прожив в этой стране почти столько лет, сколько вам, дитя мое, от роду. Ну немного меньше. Плюс-минус десять лет дела не меняет. Я, прелесть моя, ни в коем случае не хочу оскорбить американских женщин. Тем более, зная их чрезмерную чувствительность в этом вопросе. Наоборот. Я хочу выразить мое глубокое соболезнование им. Я ношу по ним, беднягам, траур.

— Только без клоунады, — нахмурилась Майра.

— Я не паясничаю, — добродушно возразил Антон. — Я плачу. Скупыми мужскими слезами. Возможно, от моей слезы несет алкоголем, но это искренняя слеза. Поверьте мне.

Американские женщины стали жертвами упадка Римской империи — сиречь Америки. И они, как ничто иное, иллюстрируют этот крах массовым неврозом, потерей натурального вкуса, жадной, безотчетной погоней за наслаждениями, обманчивыми, пустыми и выпотрошенными, от которых ни радости, ни удовлетворения.

Когда-нибудь, если на руинах этой империи возникнет что-нибудь живое, в тамошнем историческом музее, в отделе нашего с вами времени, будет выставлен, как главный экспонат, символ крушения американского образа жизни — маленький электрический вибратор. Поверьте мне. Я не преувеличиваю. Так и будет.

В современной Америке сформировалось поколение психопаток и онанисток, женщин, обворовавших самих себя в своем стремлении уйти из-под власти мужчин. Ушли. С презрением отвергли мужчин. Горячему трепету живого, полнокровного члена предпочли мертвый, холодный пластик, страстному дурману шепота мужских губ — бездушное жужжание электрического двигателя. И я их в какой-то мере понимаю. Американские мужчины, выпотрошенные погоней за деньгами, несомненно, толкнули своих женщин к вибратору. А уж вибратор, в свою очередь, опустошил их, наложил привкус синтетики на такой нежный и естественный акт, как совокупление. В целом же произошла необратимая деградация всего общества. Он склонился к Майре и ласково заглянул ей в глаза:

— Ну что, дитя мое? Нагнал на вас тоску старый и пьяный дурак? Возможно, я и сгустил краски. Но в целом, поверьте мне, это сущая правда.

— Тошно мне, — сказала Майра. — Хочется на воздух.

— Уж этого-то добра у нас навалом. Милости просим! Природа почти в первозданном виде. Пошли к океану!

— Поздно, — возразил я.

— Ложитесь спать, — пожала плечами Майра. — Мы пойдем с Тони.

— Он ревнив. Я его знаю, — погрозил мне пальцем Антон. — Пойдет за нами как миленький. И правильно сделает. А то ведь умыкну девицу, невзирая на дружбу. Будем купаться, друзья мои! А? При луне! В Тихом океане. Жить так жить!

— Я не полезу в воду, — сказала Майра. — У меня нет с собой купального костюма.

— На кой черт вам купальник? — взревел Антон. — Нагишом! В натуральном виде! Что может быть прекрасней!

— Красота-то какая! — вырвалось у Майры, когда мы вышли вслед за Антоном из дома. И я замер при виде открывшегося зрелища.