«На суше и на море» - 80. Фантастика - Геннадий Тищенко

И вдруг нежданно объявился Октем! Много лун прошло с тех пор, как они расстались, — и вот будто из воздуха возник он перед Гераем, сидевшим в нише.

— Вах-хов, друг Октем!? Ты ли это? Я рад, рад… — забормотал ваятель, обняв Октема. И ощутил каменную упругость его мышц. Откуда было знать Гераю, что искусственный белок много крепче природного?

— И я рад видеть тебя, — ласково отозвался Октем. Пристально всматриваясь в лицо ваятеля, спросил: — Что-то гнетет тебя, друг. Чем ты встревожен?

— Беда, Октем… — тихо сказал Герай. Откинув полог, он удостоверился, что никто их не подслушивает. Жрецы молились вдали, у алтаря Энки. — Царь Ура решил навечно оставить меня на Этеменигуре. Не видать мне родных гор и песков!

Октем долго молчал, думал. Потом обронил загадочно:

— Бытие полно неизвестного. Уверен, что смогу помочь тебе.

— Это возможно?! — обрадованно воскликнул Герай.

— Положись на меня. А пока работай, постигай Этеменигуру. Искусство ее мастеров не уступает зодчеству Страны фараонов. А ведь там созданы стобашенный Мемфис, вечные, как само время, пирамиды, храмы и дворцы нильской долины… — Октем замолчал, обдумывая какую-то мысль, повторил: — Бытие таит неожиданности.

Через несколько лун террасы зиккурата огласились криками жрецов:

— Плачьте, сыны Благодатной страны! Умер великий царь! Бог Энки позвал его к себе! Горе нам, живущим!

Весть настигла Октема на полпути в Урук, где он намеревался исследовать систему орошения. И ему пришлось повернуть обратно. Уж он-то хорошо знал, чем грозит кончина царя многим обитателям Этеменигуры, в том числе и Гераю. «Бытие парадоксально, — размышлял он, бешено работая веслом, так что лодка, несшая его по Евфрату, подскакивала на волнах. — Да, конечно, Энки любит божественного царя Ура. Но тут не обошлось без жрецов, приказчиков Энки. Даю голову на отсечение: столь внезапно помог умереть царю-богу его племянник Иди-Нарум. Как же спасти Герая? Что придумать?»

Ваятель стоял в нише, на четвертой террасе, обсаженной финиковыми пальмами, и неотрывно смотрел вниз, на придворных. Под звуки арф они поднимались с первой террасы на третью, к ложу царя.

За толстыми стенами теменоса бурлил, волновался священный Ур. Близился вечер. Горячий ветер из пустынь за Идиглату-Тигром упал. С улиц возле Этеменигуры слышались скорбные голоса. Толпы горожан, воздевая руки, разноголосо кричали:

— Зачем ушел ты от нас, великий царь?!

— Что делать нам, остающимся жить?

Знатных особ рабы несли к Этеменигуре в паланкинах. Ваятель различал цветные накидки из шерсти, отделанные пурпуром розоватого, фиолетового, синеватого отлива, одежду, усыпанную драгоценностями.

Послышались тяжелые шаги, неожиданно появился Иди-Нарум, взял Герая за плечо:

— Скройся, покинь Ур! Скоро выйдет луна, начнется погребальный пир. И тогда будет поздно!

Иди-Нарум дышал часто, шумно. Видно было, что он почти бежал, спешил предупредить Герая. Властное лицо его было угрюмым, озабоченным.

— Почему поздно? — машинально спросил Герай.

— После восхода луны отсюда не уйти. Все лестницы перекроют воины царя, — ответил Иди-Нарум.

— А ты, господин? Разве ты…

— Да, я остаюсь. Обо мне не печалься. — Иди-Нарум скривил губы в загадочной усмешке. — Тебе приуготовано умереть! — он с силой сжал плечо Герая. — Ты — «друг царя», значит, должен последовать за ним, в обитель Энки… Беги с Этеменигуры, пока есть время! Через два дня возвратишься ко мне, ибо я ценю твои знания! Вот знак… — царский племянник протянул ему золотую печатку.

Герай отвел его руку, спросил:

— Ты, господин, родственник царя. Значит, тоже уйдешь за ним?

— Я служу не царю, а богу Энки! — пренебрежительно сказал Иди-Нарум. — Это я могу заставить всех, кому надлежит, выпить напиток смерти.

— Но и тебе надлежит уйти в конце концов вслед за царем. Разве не так?

Иди-Нарум молчал, сжимая в руке печатку. Он думал о заветном:

«Вот пришел мой день. Мне удалось отправить дядю-царя к Энки. Тонкий яд с засахаренным миндалем… А впереди самое трудное: как сохранить жизнь царице Инниру, чья красота будоражит кровь и разум? Ведь она обещала стать моей женой!..» Перед ним стояло ее прекрасное лицо, в ушах звенел вкрадчивый низкий голос: «Мы будем править вместе». Иди-Нарум покачал головой: «Нелегко спасти тебя, Инниру, от чаши забвения. Жрец-виночерпий не мой человек. Не пойму, кому он служит. Я не успел еще убрать его».

И теперь он мучительно размышлял, глядя на рощу у подножия Этеменигуры. Там работали сотни полуголых рабов, спешно возводивших царское погребение — несколько обширных камер в грунте, наклонные коридоры, ниши. Глухо стучали кирки, вздымая красную пыль; мелькали руки, мотыги, заступы. Едва рабы заканчивали камеру или коридор, как служанки в ярко-красных платьях торопливо застилали влажные полы цветными циновками. Надсмотрщики торопили изнемогших рабов, ибо мертвый царь тоже спешил.

Наблюдая за толпой знати и придворных у ложа царя, Герай с презрением думал: «Что они чувствуют, что у них на душе в этот час? Вот они богато жили, сладко ели и пили, мучали рабов и бедняков, принуждая возводить холмы-зиккураты, храмы и дворцы. А теперь покорно уйдут в небытие, испив на тризне чашу забвения! Глупцы. Или смерть для вас — праздник?» Сын вольных просторов, он не понимал, точнее, не принимал мрачных обычаев Благодатной страны, осуждал робких людей Двуречья. Как можно сносить такое зло и не сделать даже попытки подняться на борьбу за свободу?

Он покосился на Иди-Нарума: «А ты, почтенный, не так глуп, как бараны в пышных одеждах, что служат царям. Ты-то покорно не выпьешь напиток забвения. Ты хочешь жить, чтобы стать царем вместо дяди? И даже мечтаешь взять в жены Инниру… Ту самую госпожу, что я встретил в первый день. Она и со мной вела темную игру. Нет, надо узнать, чем все это кончится».

— Я остаюсь на Этеменигуре, — твердо сказал Герай. Иди-Нарум притянул его к себе, жестко спросил:

— Ты жаждешь смерти?

— Я чту волю царя и обычай, — с усмешкой ответил ваятель.

Иди-Нарум в досаде хлопнул себя по бедрам и, повернувшись лицом к востоку, где висела на небе огромная медная луна, простер к ней руку:

— О боги! Он просто глупец!

Внизу торжественно зазвенели арфы, им вторили флейты. Мерно забухали бубны, гнусаво запели рога. Вдоль лестницы, ведущей к ложу царя, зажглись светильники и факелы. Придворные подняли ложе на плечи, и оно поплыло в воздухе, мерцая инкрустациями из лазурита и золота. Хор жрецов пел:

О господин, уходишь ты в обитель Энки!Лев Благодатной страны, зачем покинул ты Ур?

Сгибаясь под тяжестью царского ложа, придворные ступали медленно, осторожно. Ваятель шагнул к лестнице, чтобы влиться в живой поток, ползущий по широким ступеням, — туда, где в свете факелов сверкали золото и серебро украшений, полированная медь шлемов, копья, бусинки ожерелий… Иди-Нарум преградил ваятелю путь.