Базар житейской суеты. Часть 1 - Уильям Теккерей

И вотъ, по милости этой латыни, Вилльямъ Доббинъ принужденъ былъ считаться самымъ послѣднимъ ученикомъ въ докторскомъ пансіонѣ, гдѣ онъ казался настоящимъ гигантомъ между маленькими шалунами, истощавшими надъ нимъ силу своихъ врожденныхъ остротъ. Вижу будто сейчасъ, какъ идетъ онъ между ними съ своимъ несчастнымъ букваремъ, опустивъ голову въ землю и выдѣлывая преглупѣйшія мины. И чего не дѣлали надъ нимъ днемъ и ночью, въ классахъ и на дворѣ, въ рекреаціонные часы? Запустить ему въ носъ снигиря, то есть свернутую въ трубочку бумажку съ перцомъ, или засыпать ему ротъ табакомъ, когда онъ спалъ, считалось сущею бездѣлицой и самою позволительною шуткой. И все сносилъ терпѣливо бѣдный школьникъ; иѣзгой и загнанный въ дѣтскомъ кругу.

Совсѣмъ другая статья — мистеръ Коффъ. Это былъ денди въ учебномъ заведеніи доктора Свшителя. Онъ пилъ вино, курилъ трубку и храбро дрался съ мальчишками на улицѣ. По субботамъ приводили къ нему верховую лошадку съ щегольскимъ сѣдломъ и посеребреной уздечкой. Дома въ его комнатѣ стояли огромные ботфорты, въ которыхъ онъ по воскресеньямъ ѣздилъ на охоту. У него были золотые часы съ репетиціей, и серебряная табакерка, такая же какъ у самого доктора Свшителя. Онъ ѣздилъ въ оперу, и тономъ знатока судилъ объ актерахъ и актрисахъ. Мистеръ Коффъ, что называется, собаку съѣлъ въ латинскомъ языкѣ, и могъ забросать васъ цитатами изъ Горація и Сенеки. Онъ писалъ греческіе гекзаметры, и сочинялъ французскіе стихи. Все зналъ мистеръ Коффъ, и не было для него тайнъ въ области искуства и науки. Носился слухъ, будто онъ въ состояніи за-поясъ заткнуть самого доктора Свиштеля.

Среди школы мистеръ Коффъ былъ, въ нѣкоторымъ смыслѣ, трех-бунчужнымъ пашою, и подъ его безконтрольной командой состояли всѣ юные питомцы. Одинъ чистилъ сапога мистера Коффа, другой бѣгалъ для него въ лавочку за колбасой, третій имѣлъ непосредственный надзоръ за его гардеробомъ, четвертый подавалъ ему шары, когда играли въ криккетъ, и такъ-далѣе, все въ этомъ родѣ. Одинъ кукушка-Доббинъ состоялъ постоянно подъ его опалой, и мистеръ Коффъ презиралъ его до такой степени, что даже не требовалъ отъ него услугъ, кромѣ весьма рѣдкихъ случаевъ, когда ему лѣнь было позвать къ себѣ достойнѣйшаго слугу.

Но вдругъ произошло совершенно-неожиданное столкновеніе между этими двумя юношами, альфой и омегой докторской школы. Это случилось такимъ образомъ: Кукушка сидѣлъ одинъ въ класной комнатѣ и сочинялъ письмо домой; въ это время Коффъ, воротившійся съ прогулки, вынулъ изъ кармана деньги, и приказалъ ему бѣжать въ мелочную лавку для покупки тминной коврижки.

— Не могу, сказалъ Доббинъ, мнѣ надобно докончить письмо.

— Ты не можешь? сказалъ Коффъ, вырвавъ документъ изъ рукъ ослушника, ты не можешь?

Документъ содержалъ въ себѣ черновое письмо, набросанное весьма неискусною рукою, гдѣ граматическія ошибки рельефно перемѣшивались съ каплями слезъ, пролитыхъ на бумагу: бѣдный юноша писалъ къ своей матери, которая любила его нѣжно, хотя была женою мелочного лавочника и жила въ скромномъ домикѣ на Великорѣцкой улицѣ.

— Ты шутишь, кукушка, или нѣтъ?

— Я говорю серьёзно.

— А почему, желалъ бы я знать? Развѣ ты не можешь написать въ другое время это глупое письмо?

— Отдай письмо, Коффъ; честный человѣкъ не долженъ отрывать чужихъ тайнъ.

— Какъ? Ты смѣешь меня учить?

— Я говорю только отдай письмо.

— А я говорю: ступай въ лавку.

— Не пойду.

— Такъ ты не пойдешь! вскричалъ Коффъ, засучивая рукава своей куртки.

— Коффъ! Не давать воли рукамъ, или я задамъ тебѣ такого туза… заревѣлъ взбѣшенный Доббинъ, и тутъ же схватилъ свинцовую чернильницу, изъявивъ такимъ образомъ рѣшительную готовность вступить въ отчаянную битву.

Мистеръ Коффъ пріостановился, опустилъ рукава, засунулъ руки въ карманы и, сдѣлавъ кислую гримасу, вышолъ изъ комнаты. Съ этой поры онъ уже никогда не приходилъ въ личное соприкосновеніе съ Доббиномъ, и только дозволялъ себѣ издѣваться надъ нимъ изподтишка. Эту сцену глубоко сохранилъ онъ въ своей душѣ.

Черезъ нѣсколько времени послѣ этого свиданія, случилось, что мистеръ Коффъ проходилъ мимо Вилльяма Доббина, лежавшого подъ деревомъ на заднемъ дворѣ и углубленного въ чтеніе «Арабскихъ Ночей», которыми онъ наслаждался всякій разъ, какъ товарищи оставляли его въ покоѣ. Въ этомъ фантастическомъ мірѣ привольно развивались его мысли и чувства, независимо отъ латинской граматики и математическихъ фигуръ, и на этотъ разъ онъ забылъ, казалось, весь свѣтъ, совершая мысленное путешествіе съ матросомъ Синдбадомъ по Жемчужной Долинѣ. Пронзительный крикъ, раздавшійся въ нѣсколькихъ шагахъ, вывелъ его изъ этой мечтательной страны, гдѣ только-что нашолъ онъ красавицу Перибану съ ея волшебнымъ принцемъ. Доббинъ открылъ глаза, и увидѣлъ передъ собой Коффа, который тузилъ мальчишку.

Мальчишка былъ тотъ самый, что принесъ въ пансіонъ роковую вѣсть о зеленой фурѣ; не Доббинъ не питалъ вражды въ своей душѣ, по крайней мѣрѣ, противъ безсильныхъ малютокъ.

— Какъ ты смѣлъ разбить бутылку? кричалъ Коффъ маленькому пузырю, размахивая надъ нимъ жолтой палочкой, употреблявшейся въ игрѣ «криккетъ».

Мальчишкѣ приказано было перелѣзть черезъ заборъ задняго двора, пробѣжать четверть мили до ближайшого погребка, купить въ долгъ бутылку ананасового пунша, и, воротившись назадъ, опять перелѣзть черезъ заборъ на задній дворъ, гдѣ молодые джентльмены продолжали играть въ криккетъ. Перелѣзая черезъ заборъ, юный питомецъ поскользнулся, сорвался, упалъ, и бутылка разбилась въ дребезги; и пуншъ пролился, и панталоны его забрызгались, и онъ предсталъ передъ своего господина со страхомъ и трепетомъ, склонивъ передъ нимъ свою повинную головку.

— Какъ ты смѣлъ, негодный воришка, явиться переда мной въ такомъ видѣ? А! ты вздумалъ попробовать сладенькій пуншъ, и притворился, будто разбилъ бутылку? Я тебя проучу. Протяни свою лапу.

И жолтая палочка взвизгнула въ воздухѣ, и тяжолый ударъ поразилъ дѣтскую ладонь. Послѣдовалъ ужасный стонъ. Доббинъ бросилъ книгу и поднялъ глаза. Принцъ Перибану прошмыгнулъ въ сокровенную пещеру съ принцомъ Ахметомъ; матросъ Синдбадъ взвился въ облака на волшебныхъ крыльяхъ, и честный Вильямъ Доббинъ увидѣлъ передъ собой явленіе вседневной жизни: большой парень колотилъ малютку безъ всякой видимой причины и безъ достаточного основанія.

— Ну, теперь другую лапу, ревѣлъ Коффъ, хорохорясь передъ мальчишкой, которого лицо страшно корчилось отъ нестерпимой муки.

Доббинъ задрожалъ и съежился въ своей узкой курткѣ.

— Вотъ тебѣ, вотъ тебѣ, маленькой чертёнокъ! вскричалъ Коффъ, и жолтая палочка опять хлопнула по дѣтской ладони.

Еще разъ взвизгнула палка, и Доббинъ быстро вскочилъ съ мѣста. Зачѣмъ и для чего, я не знаю хорошенько. Можетъ-быть, ему жаль стало бѣдного мальчика, или въ душѣ его возникла мысль помѣрять свой силы съ этимъ школьнымъ буяномъ. Какъ бы то не было, онъ вскочилъ и закричалъ:

— Прочь отсюда! Не смѣй трогать этого ребенка, или я тебя…

— А что ты мнѣ сдѣлаешь, болванъ? спросилъ изумленный Коффъ, остановленный такъ неожиданно въ своей пріятной экзерциціи. Ну, чертёнокъ, протяни теперь обѣ руки.

— Остановись, Коффъ, или я проучу тебя такъ, что ты всю жизнь не забудешь! вскричалъ Доббинъ, отвѣчая только на первую часть сентенціи Коффа.

Маленькій Осборнъ, задыхаясь и проливая горькія слезы, смотрѣлъ съ величайшимъ изумленіемъ и недовѣрчивостью на странного богатыря, который съ такою непостижимою смѣлостію вызвался защищать его. Изумленіе Коффа тоже не имѣло никакихъ границъ. Представьте себѣ какого-нибудь великана въ мѣдной бронѣ, готового ополчиться противъ маленького героя, и вы поймете чувствованія Реджинальда Коффа.

— Послѣ класовъ мы раздѣлаемся, сказалъ онъ, бросивъ на своего противника такой взглядъ, который ясно говорилъ: «Сдѣлай свое завѣщаніе, и поспѣши въ этотъ промежутокъ времени проститься съ своими друзьями.».

— Хорошо, быть по твоему, сказалъ Доббинъ. Осборнъ я беру тебя подъ свое покровительство.

— Покорно васъ благодарю, отвѣчалъ юный джентльменъ, повидимому, забывшій на этотъ разъ, что папенька его имѣетъ собственную карету на Россель-Скверѣ.

Наступилъ роковой часъ. Битва, по всѣмъ правиламъ боксированія, должна была производиться на заднемъ дворѣ среди площадки, гдѣ обыкновенно играли въ криккетъ. Никто не сомнѣвался, что кукушка-Доббинъ, не принимавшій почти ни раза дѣятельного участія въ гимнастическихъ упражненіяхъ своихъ товарищей, будетъ побѣжденъ и отступитъ позорно. Увѣренный въ своихъ силахъ, учоный Коффъ выступилъ на середину, веселый и довольный, какъ-будто собирался танцовать на одномъ изъ баловъ своего отца. Онъ вдругъ подбѣжалъ къ своему противнику и влѣпилъ ему ловкихъ три удара по плечамъ и по груди. Доббинъ зашатался и чуть не упалъ. Площадь огласилась громкими рукоплесканіями; и каждый въ эту минуту готовъ былъ преклонить колѣно передъ героемъ, одержавшимъ побѣду.