Блокадный дневник Лены Мухиной - Лена Мухина

Сегодня целый день время от времени раздавались одиночные выстрелы. Сегодня я пошла к Люсе. Как у ней скучно. Она ни о чем первая не заговаривает. То ли дело Тамара. Правда, когда я Тамару мало знала, она тоже казалась мне скучной, малоразговорчивой. Но теперь, когда мы так сблизились, мы болтаем все время, не выискивая специально темы для разговора. Но Люсю я знаю хорошо. Просто она по натуре такая. Нет, Тамара, вот кто настоящий друг. Когда вчера вечером мы подошли с ней к моему дому, я ей откровенно призналась:

— Тамарочка, когда мы с тобой опять встретимся. Ведь ты у меня единственная.

— И ты у меня тоже единственная.

— Ну как же, а Надя, а Лева?

— Ну, Надю я совсем не вижу, а Лева — это так только. Я ему совсем и не нужна. Он теперь занимается в своем техникуме.

— Ты давно его не видела?

— Да, с 31-ого. Я теперь ни за что первая не буду напрашиваться. А то потом еще раскаиваться придется.

Тамара засмеялась.

— Не правда ли, как глупо так говорить, — сказала она. — Знаешь, — продолжала она, — может быть, я ему совсем и не нужна. Может, он только из-за вежливости говорит мне каждый раз перед моим уходом, чтобы я опять приходила.

— Да нет, Тамара. Просто он хорошо к тебе относится и ему приятно, когда ты к нему приходишь.

— Да нет. Просто ему было скучно. А теперь он занимается, ему не скучно. Вот уже сколько времени прошло, а он не звонит мне. Конечно, придти ко. мне он не придет, но позвонить он мог бы, если [бы] захотел. Значит, не хочет.

— Ну что ты, Тамара!

— Что ты, что ты. Когда он захотел, позвонил мне. Попросил придти. Мы тогда с ним в кино пошли.

— Ну, так он тебе звонил. Так в чем же дело?

— Звонил. А только когда. Когда я приехала.

— Ну, так у тебя хоть это. А у меня и этого нет. Тамара не обратила особого внимания на эти слова.

А в них я заключила многое. Вот у Тамары есть настоящий товарищ. Товарищ, так как он захотел увидеть Тамару, он ей позвонил, он ее позвал.

У меня есть тоже так называемый «товарищ». Но какой он мне товарищ, если он даже забыл о моем существовании. Мы так давно не виделись, и его это даже не беспокоит. Такие люди не называются товарищами. У него нет телефона, хорошо, он мог бы передать записку мне через Тамару. Пригласить меня к себе или самому придти. А зачем он так просто удерживает за собой звание «товарища».

Мое мнение такое: или отрекись от этого звания, или будь достоин его. Слово товарищ — это не пустой звук. И он обязывает [к] кое-чему.

Сегодня МЮД{39}. Всеобщий воскресник. Мама тоже работает. По радио сегодня транслировали митинг женщин из Москвы. Я слышала взволнованные голоса Барсовой, Марины Расковой, Долорес Ибаррури{40}, немецкой писательницы, румынской женщины и многих других.

Глубоко волнующие слова!

Говорят, что вчера в 12 часов вечера на Старом Невском были сброшены бомбы, которые разрушили 3 здания{41}. Пока я жива, а что будет дальше — неизвестно.

С утра была небольшая воздушная тревога. Вчера я дочитала книгу Водовозовой «История одного детства»{42}. Люся дала мне книгу — роман Густава Эмара «Курумилла»{43}.

Сегодня, как всегда, мама пришла в 7 часов. Она принесла помидоры, капусту, и мы сели обедать. Не успели мы съесть и 3-ех ложек, как завыла зловеще сирена. Мы продолжали спокойно есть, только приоткрыли слегка окно. Но не успели мы и 2-ух ложек съесть, как послышались первые залпы зениток, потом еще и еще и все ближе и ближе, потом что-то застрекотало. И наконец больше оставаться в комнате было невозможно. Мама побежала узнать, в чем дело. У меня глаза от страха расширились, я вскочила как ужаленная, потому что творилось что-то непонятное, был такой грохот, шум, что казалось, что само небо раскалывается. Я уже подумала, что рвутся бомбы, что наступил конец. Я схватила пальто, дрожащими руками стала его натягивать, нахлобучила берет и помчалась в бомбоубежище. По лестнице горохом сыпались люди, одни в охапку тащат детей, другие тянут старух. А на улице что-то творится, какое-то страшное. У меня в голове только одно: скорей вниз, там спасенье.

В бомбоубежище полно народу. Кое-как мы протолкались во 2-ую комнату и там сели. А за стеной все грохотало и гремело, несмотря на то что в бомбоубежище было очень шумно.

Когда совсем стихло, мама пошла домой, так как устала и была голодна. Ушла домой и Ака. Я осталась. Вскоре мама пришла и, наклонившись к нам, чтоб другие не слышали, сказала, что недалеко огромный пожар, так как столб дыма закрыл половину горизонта. Вскоре был дан отбой. Я помчалась на улицу. Выбежав на двор, я заметила, что на дворе совсем сумрачно. Все смотрели наверх, я тоже посмотрела и ужаснулась. Клубясь и извиваясь, по небу расползалось облако дыма, подобно грозовой туче. Зловещее и грозное, оно представляло величественную картинку, оно напоминало извержение вулкана. Никогда я не видела ничего подобного. Я побежала к Ивановской улице{44}. На улице все суетилось. Все куда-то торопились, взмахивали руками. Мальчишки, парни, подростки, расталкивая прохожих, целыми толпами устремились туда, откуда надвигалась эта страшная туча. В воздухе пахло гарью. Я дошла по Ивановской на улицу Правды и немного продвинулась по ней. В просвете между домами я увидела, что внизу этот дым был багрово-красным, он клубился и медленно полз по небу. По Звенигородской машина за машиной мчались пожарные части. Какая-то женщина мимоходом заметила, что «это» за Александро-Невской лаврой, километрах в 3-ех отсюда.

— Химический завод горит. Там, где лаки, краски…{45} — сказала она и побежала дальше.

Я пошла домой. На Ивановской ребята хвастались количеством подобранных осколков от снарядов зениток. По Загородному тоже промчались пожарные машины 11-ой пожарной команды. Да, хороший подарочек припасли фашисты Ленинграду. И как они, сволочи, прорвались. Непонятно.

А говорят, на Старом Невском бомбами разрушен 6-тиэтажный дом. Говорят, то место оцеплено милицией и сегодня весь день вывозили трупы.

Сегодня я не буду раздеваться. Боже, какая будет эта ночь!

С половины одиннадцатого до без четверти час продолжалась эта В. Т. Я только что легла и собиралась заснуть. Я как бы предчувствовала, что сегодня будет, поэтому я даже ботинок не раздевала. Как только завыла сирена, я вскочила, одела пальто и вместе с другими [вышла] из квартиры. Побежала в бомбоубежище. Моя поспешность была не излишней, уже, когда мы спускались в подвал, на улице уже все грохотало и гремело. В убежище было еще больше народа, чем днем. За стеной свирепствовали зенитки, потом послышались разрывы и под нами задрожал пол. На минуту погасло электричество и все погрузилось в темноту.

Мы просидели в убежище не так уж долго, всего каких-нибудь 2 часа, а уж под конец совершенно измучились. Дети плакали, просились домой, матери устали держать их на руках, все хотели спать. В течение первого часа все приходили и приходили люди с завернутыми в одеяло детьми. Убежище было битком набито. И это только 2 часа. А если б пришлось сидеть 6 или 8 часов. Как бы мы вытерпели? Я сегодня совершенно не выспалась. Голова трещит.

В сегодняшнем Информбюро сообщается, что под Смоленском в результате 26-тидневных боев разбито несколько дивизий противника. Остатки этих дивизий поспешно отходят.

Сегодня впервые объявили: «Налет немецких самолетов на Ленинград». Оказывается, что прорвалась группа вражеских самолетов и в первом налете были сброшены на разные районы города зажигательные бомбы. Возникло несколько пожаров жилых зданий и складов, которые быстро ликвидировались. (Хорошее «быстро» — 5 часов горело.)

Во втором налете враг сбросил фугасные бомбы. Разрушены здания. Имеются убитые и раненые. Военные объекты не пострадали.

Сейчас еще нет 9 часов утра. Только кончилась небольшая тревога. И странно. Уже давно был дан отбой, а я ясно слышала гуденье самолета и одиночные выстрелы зениток.

Вот и сейчас гудит. Это разведчик осматривает результаты работы вчерашних гостей.

Что ж, для начала неплохо. Сгорели вчера газовый завод, продовольственные Бадаевские склады, склады текстиль-сырья и товарно-разгрузочная станция Витебской железной дороги. А как вчера трясся пол под ногами. Бомбы, наверно, крупного калибра. Да, хорош подарочек Гитлера. Но мы ответим, мы за все «им» ответим.

Кровь за кровь! Смерть за смерть! Эти звери в образе человеческом подвергают советских граждан, попавших в их лапы, таким пыткам, перед которыми бледнеют пытки мрачного средневекового застенка. Например, обрубают человеку руки и ноги и этот еще живой обрубок бросают в огонь.

Нет, они заплатят сполна. За погибших от бомб и снарядов ленинградцев, москвичей, киевлян и многих других, за замученных, изуродованных, раненых бойцов Красной Армии, за расстрелянных, растерзанных, заколотых, повешенных, погребенных живым, сожженных, раздавленных женщин и детей они заплатят сполна. За изнасилованных девушек и маленьких еще девочек, за повешенного мальчика Сашу, который не побоялся и надел красный галстук{46}, за изрешеченных разрывными пулями маленьких ребятишек и женщин с младенцами на руках, за которыми эти дикари, сидящие за штурвалом самолетов, охотились ради развлечения, — за все, за все это они заплатят.