Квартал Тортилья-Флэт. Гроздья гнева. Жемчужина - Джон Эрнст Стейнбек

Уилли крикнул:

— Следующий танец! Готовьтесь, занимайте места!

Танцоры с трудом поднялись со скамей, и кавалеры снова кинулись приглашать дам. Том стоял рядом с теми тремя. Он видел, как они протиснулись на площадку и пошли к одному из каре. Он махнул Уилли рукой, и тот сказал что-то скрипачу. Скрипач рванул смычком по струнам. Двадцать человек медленно двинулись со всех сторон на середину площадки. Те трое подошли к каре. И один из них сказал:

— С ней я буду танцевать.

Белобрысый подросток удивленно посмотрел на него:

— Это моя пара.

— Ты мне поговори, сопляк…

Где-то вдали в темноте раздался резкий свист. Те трое стояли как в кольце. И каждый из них чувствовал, что его держат сильные руки. И кольцо, не размыкаясь, двинулось к краю площадки.

Уилли крикнул:

— Начали! — Заиграла музыка, фигуры сменяли одна другую, ноги гулко топали по дощатому полу.

К воротам подъехала легковая машина. Сидевший за рулем крикнул:

— Откройте! Нам дали знать, что у вас тут беспорядки.

Сторож не двинулся с места.

— Никаких беспорядков у нас нет. Слышите, музыка играет? А кто вы такие? Что вам нужно?

— Шерифские понятые.

— Ордер есть?

— Какой тут ордер, когда у вас беспорядки!

— Нет у нас беспорядков! — повторил сторож.

Люди в машинах прислушались к музыке, к выкрикам распорядителя, и машина медленно отъехала от ворот и остановилась у перекрестка.

Троих молодых людей, шагавших в середине тесного кольца, крепко держали за руки, и рты у них тоже были зажаты. Войдя в темноту, кольцо разомкнулось.

Том сказал:

— Чисто сработано. — Он держал свою жертву сзади за руки.

Уилли догнал их.

— Здорово! — сказал он. — Теперь хватит и шестерых. Хастон хотел посмотреть на этих молодчиков.

Из темноты появился сам Хастон.

— Вот эти?

— Они самые, — сказал Джул. — Сразу полезли на рожон. Только замахнуться им ни разу не пришлось.

— Ну-ка, посмотрим, что за люди. — Пленников повернули к нему лицом. Они стояли понурившись. Хастон осветил фонарем их хмурые лица. Зачем вам это понадобилось? — спросил он. Ответа не было. — Кто вас сюда послал?

— Да что это вы! Мы ничего плохого не делали. Потанцевать захотелось — только и всего.

— Нет, врешь, — сказал Джул. — Ты хотел ударить того мальчишку.

Том сказал:

— Мистер Хастон, они вышли на площадку, а в это время кто-то свистнул.

— Да, я знаю. Понятые подъехали к самым воротам. — Хастон снова повернулся к тем троим. — Бить вас мы не собираемся. Ну, говорите — кто послал? — Ответа так и не последовало. — Вы такие же люди, как и мы, — с горечью сказал Хастон. — Ваше место с нами. Как же это так вышло? Мы все знаем, — добавил он.

— А есть человеку надо?

— Кто же вас послал? Кто вам заплатил?

— Ничего нам не заплатили.

— И не заплатят. Драки не было, платить не за что. Так ведь?

Один из пленников пробормотал:

— Делайте, что хотите. Мы ничего не скажем.

Хастон опустил голову и тихо проговорил:

— Ладно. Не надо. Только вот что. Не лезьте вы с ножом на своих же людей. Мы стараемся все получше устроить, хотим и повеселиться и порядок поддерживаем. А мешать нам не надо. Вы подумайте над этим. Вы только сами себе вред приносите… Ну так, ребята. Выпроводите их задами. И бить не надо. Они сами не понимают, что делают.

Небольшой отряд медленно двинулся в глубь лагеря. Хастон провожал их глазами.

Джул сказал:

— А что, если всыпать им немножко?

— Не смей! — крикнул Уилли. — Я слово дал.

— Ну, самую малость, — молил Джул. — Ну хоть через изгородь их перебросим.

— Нет! — стоял на своем Уилли.

— Эй вы, — сказал он, — на этот раз отпустим вас с миром. А вы там передайте кому следует: если еще кто появится — целым не уйдет, все кости переломаем. Так и передайте. Хастон говорит, вы такие же люди, как мы, — может, и такие же. Только мне и думать об этом противно.

Они поравнялись с изгородью. Двое из охраны встали и подошли к ним.

— Провожаем гостей — рано собрались домой, — сказал Уилли. Те трое перелезли через изгородь и скрылись в темноте.

Конвоиры быстро зашагали назад, к танцевальной площадке. А навстречу им неслись завывания и визг оркестра, игравшего «Дэнни Такера».

Мужчины все еще разговаривали, сидя на корточках у конторы, и звуки музыки доносились и до них.

Отец сказал:

— Перемены должны быть. Не знаю только какие. Нам, может, и не дожить до того времени. А перемены будут. Народ стал какой-то беспокойный. Толком ни до чего не додумаешься, уж очень тревога одолела.

Человек в черной шляпе снова поднял голову, и его щетинистый подбородок попал в полосу света. Он подобрал с земли несколько камешков и расстрелял их один за другим, щелкая большим пальцем.

— Не знаю. Перемены должны быть, это верно. Мне один рассказывал, что было в Экроне, в Огайо. На каучуковых заводах. Рабочих там набрали из горцев, потому что они идут на любую оплату. А эти горцы возьми да и вступи в союз. Что тут поднялось! Лавочники, легионеры и весь этот сброд — военную муштру проходят, орут: «Красные!» Требуют, чтобы никакого союза в Экроне не было. Проповедники проповеди читают, газеты подняли вой, заводчики организуют отряды, запасаются бомбами со слезоточивым газом. Можно подумать, что эти горцы не люди, а какие-то дьяволы. — Он помолчал и поднял с земли еще несколько камешков. — Да… это все было в марте… и вот как-то в воскресенье собрались горцы — пять тысяч человек — и отправились за город, пострелять по мишеням. Так все пять тысяч и прошли через город, и все с ружьями. Постреляли — и назад. Только и всего. С тех пор как рукой сняло. Городские ополченцы сдали дубинки назад, лавочники сидят по лавкам, никого не избили, никого в смоле и в перьях не вываляли, все остались живы-здоровы. — Наступило долгое молчание, а потом человек в черной шляпе сказал: — Здесь они что-то уж очень разошлись. Лагерь подожгли и нашего брата постоянно бьют. Я все думаю… Ружья есть у всех. Может, и нам организовать клуб стрелков да собираться по воскресеньям?

Все посмотрели на него и снова опустили глаза в землю, и беспокойно зашевелились, перенося тяжесть тела с одной ноги на другую.

Глава двадцать пятая

Весна в Калифорнии прекрасна. Долины, где зацветают фруктовые деревья, — словно душистые бело-розовые волны на морской отмели. Первые виноградные почки на старых узловатых лозах каскадом спадают по стволам. Широкие зеленые холмы становятся округлыми и нежными, как женские груди, а в низинах, на огородных участках, миля за милей тянутся грядки — бледно-зеленый салат, и кудрявая цветная капуста, и серо-зеленые уродцы артишоки.

А потом на фруктовых деревьях распускаются листья, и лепестки опадают на землю и устилают ее розово-белым ковром. Сердцевина цветка набухает, растет, розовеет: вишни и яблоки, персики и груши, инжир, замыкающий цветок в своем плоде. Пульс Калифорнии бьется учащенно, а фрукты тяжелеют, и ветви мало-помалу сгибаются, не выдерживая этого груза, и под каждую из них надо ставить подпорки.

О плодородии пекутся люди, вдумчивые, знающие, умелые; они производят опыты с семенами, непрестанно развивают технику высоких урожаев, беря все от тех растений, корни которых способны одолеть миллионную армию врагов земли: кротов, насекомых, плесень, ржу. Эти люди трудятся усердно и неустанно, улучшая семена, корни. А есть еще другие — те, кто знает химию; они опрыскивают деревья, оберегая их от вредителей, окуривают серой виноградные лозы, борются с болезнями, с загниванием, с грибком. Специалисты по профилактике, пограничные инспекторы, которые выслеживают плодовую муху и розового червя, карантинные надзиратели, которые вырывают больное дерево с корнем, сжигают его, — это все люди науки. А те, кто прививает молодые деревья и тонкие виноградные лозы, те искуснее всех, потому что их работа — это работа хирурга, такая же тонкая, бережная; нужно иметь руки хирурга и сердце хирурга, чтобы разрезать кору, вложить черенок, перевязать рану, защитить ее от воздуха. Это замечательные люди.

Вдоль рядов идут культиваторы — они поднимают весенний дерн, переворачивают его, чтобы сделать землю плодородной, вспахивают грунт, чтобы задержать влагу на поверхности, проводят канавки для воды, уничтожают корни сорняков, которые могут отнять эту воду у деревьев.

А плоды набухают соками, и на виноградных лозах появляются длинные кисти цветов. И по мере того как весна переходит в лето, зной растет и листья темнеют. Зеленоватые сливы мало-помалу становятся похожими на птичьи яички, и ветви всей тяжестью оседают на подпорки. Начинают округляться маленькие, твердые груши, появляется первый пушок на персиках. Виноградный цвет роняет свои крошечные лепестки, и твердые бусинки превращаются в зеленые пуговки, и пуговки тяжелеют. Люди, которые работают в полях, хозяева небольших фруктовых садов, присматриваются ко всему этому, производят кое-какие расчеты. Год урожайный. И люди горды собой, потому что их знания помогли им добиться высокого урожая. Их знания преобразовали мир. Низенькая, тощая пшеница выросла и налилась зерном. Маленькие, кислые яблоки стали большими и сладкими, а вон тот дикий виноград, вившийся по деревьям и кормивший птиц своими крошечными ягодками, породил тысячу сортов — сорт красный и черный, зеленый и бледно-розовый, пурпурный и желтый; и у каждого сорта свой вкус. Люди, работающие на опытных фермах, создали новые фрукты: гладкие персики — нектарины, сорок сортов слив и грецкие орехи с тонкой, как бумага, скорлупой. И люди не перестают трудиться — селекционируют, делают прививки, гибридизируют, выжимая все из самих себя и из земли.