Избранные произведения о духе законов - Шарль Монтескье

ГЛАВА XII

О том, что законы, кажущиеся одинаковыми, иногда бывают в действительности различны

Греческие и римские законы подвергали укрывателя краденых вещей одинаковому наказанию с вором. Французский закон делает то же самое. Первые были благоразумны, последний же нет. У римлян и греков вор приговаривался к денежному штрафу, а потому и укрыватель должен был нести то же наказание; ибо всякий, кто каким бы то ни было образом способствует причинению убытка, должен его возместить. Но у нас воровство наказывается смертью и потому нельзя, не впадая в крайность, карать укрывателя наравне с вором. Кто покупает краденое, очень часто может делать это совершенно неумышленно; кто крадет, тот всегда виновен. Один препятствует обнаружению уже совершенного преступления, другой совершает его; первый совершенно пассивен, второй — активен. Вору приходится преодолевать большие препятствия и оказывать более продолжительное и ожесточенное противодействие закону.

Юристы в своих суждениях шли еще дальше: они смотрели на укрывателей как на преступников более гнусных, чем воры. «Без укрывателей, — говорили они, — нельзя было бы долго скрывать покражи». Повторяю, этот взгляд мог быть верен, пока за воровство полагался денежный штраф; когда дело шло об убытках, укрыватель обыкновенно скорее мог возместить их. Но после того как денежный штраф был заменен смертной казнью, следовало бы руководствоваться в этом деле, другими принципами.

ГЛАВА XIII

О том, что никогда не следует рассматривать законы независимо от цели, ради которой они были созданы. Римские законы о краже

Когда у римлян вор попадался с поличным, прежде чем успевал спрятать украденное, то кража называлась явною; если же вора обнаруживали лишь впоследствии, то кража называлась неявною.

Законы двенадцати таблиц предписывали наказывать явного вора розгами и обращать в рабство, если он был совершеннолетним, или только наказывать розгами, если он был несовершеннолетним. Неявного вора тот же закон приговаривал лишь к уплате двойной стоимости украденной вещи.

После того как закон Порция отменил наказание граждан розгами и обращение их в рабство, явного вора приговаривали к уплате штрафа, вчетверо превышающего стоимость украденного, тогда как неявный вор продолжал платить штраф, превышающий эту стоимость вдвое.

Кажется странным, что законы эти устанавливали такую разницу в оценке этих двух преступлений и в размере определенных за них наказаний. Действительно, был ли вор пойман прежде или после того, как относил украденное в предназначенное место, обстоятельство это нисколько не изменяло сущности преступления. Для меня не подлежит сомнению, что вся теория римских законов о краже была заимствована из лакедемонских установлений. Ликург, желая развить в своих согражданах ловкость, хитрость и предприимчивость, требовал, чтобы детей заставляли упражняться в воровстве и жестоко секли тех из них, которые дадут себя поймать. Это и было причиной, почему у греков, а вслед за ними и у римлян установилось столь большое различие между явной и неявной кражей.

У римлян раба за воровство сбрасывали с Тарпейской скалы. В этом случае не было речи о лакедемонских установлениях, так как законы Ликурга о воровстве предназначались не для рабов, но в этом пункте отступление от них было равносильно точному их исполнению.

В Риме, если несовершеннолетний попадался в воровстве, претор приказывал наказать его розгами по своему усмотрению, как это делалось у лакедемонян. Все это велось издавна. Лакедемоняне заимствовали эти обычаи у критян. Платон, желая доказать, что учреждения критян были созданы для войны, ссылается на «способность этого народа переносить боль в бою и в случаях кражи, требующих скрытности».

Так как гражданские законы находятся в зависимости от государственного строя, ибо они предназначаются для общества, то было бы полезно, прежде чем ввести закон одного народа –у другого, предварительно рассмотреть, имеют ли оба народа одинаковые установления и одинаковое государственное право.

Таким образом, когда законы о воровстве перешли от критян к лакедемонянам, то так как одновременно лакедемоняне усвоили образ правления и государственное устройство критян, законы эти оказались одинаково разумными у обоих народов. Но когда из Лакедемона эти же законы были перенесены в Рим, где нашли иное государственное устройство, они остались в нем навсегда чужими, не связанными с другими гражданскими законами римлян.

ГЛАВА XIV

О том, что не следует рассматривать законы независимо от обстоятельств, при которых они были созданы

В Афинах существовал закон, требовавший, чтобы в случае осады города предавали смерти всех жителей, которые были бесполезны для его защиты. Это был отвратительный политический закон, являвшийся следствием отвратительного международного права. У греков население покоренного города теряло гражданскую свободу и продавалось в рабство; взятие города влекло за собой совершенное его разрушение. Все это порождало не только отчаянное сопротивление и бесчеловечные действия, но иногда и ужасные законы.

Согласно постановлениям римских законов врачей наказывали за нерадение и неспособность. В этом случае закон осуждал на ссылку врача, занимающего более или менее значительное положение, и на смертную казнь — врача низшего разряда. Наши законы относятся к делу иначе. Римские законы возникли при иных условиях, чем паши, В Риме лечением занимался всякий, кто хотел. У нас же врачи обязаны проходить курс учения и приобретать известные степени. Поэтому предполагается, что они сведущи в своем искусстве.

ГЛАВА XV

О том, что иногда бывает полезно, чтобы закон сам себя исправлял

Законы двенадцати таблиц разрешали убить ночного вора, а также и дневного, если этот последний защищался во время преследования, но требовал, чтобы человек, убивающий вора, при этом кричал и звал граждан. И действительно, необходимо, чтобы закон, допускающий самосуд, всегда ставил такое требование. Это крик невинности, которая в момент действия призывает свидетелей и судей. Надо, чтобы народ был осведомлен об этом действии, осведомлен в ту самую минуту, когда оно происходит, когда все говорит о нем: вид человека, выражение лица, проявление страстей, молчание, когда каждое слово осуждает или оправдывает. Закон, который может стать в столь резкое противоречие с требованиями безопасности и свободы граждан, должен приводиться в исполнение в их присутствии.

ГЛАВА XVI

Что именно следует иметь в виду при составлении законов

Люди, настолько одаренные, что имеют возможность составлять законы для своего или чужого народа, должны соблюдать известные правила при составлении этих законов. Слог их должен быть сжатым. Законы двенадцати таблиц служат образцом точности: дети заучивали их на память. Новеллы же Юстиниана столь многословны, что пришлось их сократить.

Слог законов должен быть простым. Прямые выражения всегда доступнее пониманию, чем изысканные. Поэтому законы Восточной римской империи лишены величия; государи говорят в них, как риторы. На законы, отличающиеся напыщенным слогом, обыкновенно смотрят как на плод тщеславия.

Существенное условие — чтобы слова закона вызывали у всех людей одни и те же понятия. Кардинал де Ришелье соглашался, что можно обвинять министра перед королем; но он требовал, чтобы обвинитель подвергался наказанию, если обвинение, им доказанное, не было важным. Это должно было помешать всякому обвинять самого Ришелье в чем бы то ни было, потому что понятие важного совершенно относительное, и то, что важно для одного, неважно для другого.

Закон Гонория наказывал смертью того, кто покупал вольноотпущенника, как раба, или же причинял ему беспокойство. Не следовало употреблять столь неопределенное выражение. Понятие причиняемого человеку беспокойства всецело зависит от степени его впечатлительности.

Если закон устанавливает какое-либо наказание, следует по возможности избегать выражения его в денежной форме. Множество обстоятельств влияет па колебания ценности монеты, и, сохраняя свое наименование, она перестает быть тем, чем была прежде. Всем знаком рассказ о наглом римлянине, который давал пощечины всем встречным и предлагал получить 12 солидов согласно определению законов двенадцати таблиц.

Если в законе были точно определены известные понятия, не следует более возвращаться к неясным выражениям. В уголовном законе Людовика XIV после точного перечисления всех случаев, подлежащих ведению королевского суда, прибавлено: «и те, которые во все времена разбирались королевскими судьями», — определение, заставляющее вернуться к тому самому произволу, от которого только что избавились.