Хозяйка Блосхолма. В дебрях Севера - Генри Хаггард

— Устал, Хромуля?

Он с трудом заставил разомкнуться свои потрескавшиеся губы.

Питер в ответ постучал хвостом по половицам. Этот стук совпал с одним из тех затиший, которые внушали Веселому Роджеру такую тревогу.

— Еще бы два часа метели, — пробормотал он, облизывая губы. — А не то…

Он стянул рукавицы и нащупал спички, думая о Брео. Он боялся только его. Если буран уже кончился, Хорек конечно, отыщет хижину и его след.

Мак-Кей зажег жестяную лампу на столе и, вспомнив, что экономия ему больше ни к чему, поставил в дальних углах хижины по свече из медвежьего сала. Небольшая комнатушка была теперь ярко освещена. Но свет не озарил ничего особенно интересного — стол, сколоченный им самим, стул, старую железную печурку да одеяло на нарах, которым он накрыл остальное свое имущество. За печкой лежали сухие дрова, и через пять минут рев пламени в жестяной трубе присоединился к вою ветра, опять поднявшегося снаружи.

Не обращая внимания на усталость, Веселый Роджер хлопотал у стола и печки. Едва в комнате потеплело, он сбросил верхнюю одежду и начал готовить настоящий пир.

— Будем считать, что сейчас рождество, Хромуля, и поставим на стол все, что у нас есть. И съедим всю банку маринованных слив, вместо того чтобы взять всего шесть штучек. Сегодня мы можем ни в чем себе не отказывать!

Даже Питер был поражен бездумной расточительностью хозяина. Через час они пообедали, и Мак-Кей завершил трапезу двумя кружками горячего кофе. Он почувствовал себя отдохнувшим и откинулся на стуле, позволял себе еще несколько минут покурить трубку. Питер, объевшийся мяса карибу, растянулся на полу, думая вздремнуть. Но ему не спалось. Он никак не мог понять, что происходит с его хозяином. Тот вдруг встал, надел тяжелую доху и шапку, а трубку сунул в карман. Потом всунул руки в ремни заплечного мешка, вскинул его на спину и, к вящему недоумению Питера, вылил полбутыли керосина на сухие дрова позади раскаленной печки и поднес к ним зажженную спичку. Питер растерянно тявкнул: одним пинком хозяин опрокинул печурку на пол!

Полчаса спустя, когда Питер и Веселый Роджер у вершины холма оглянулись назад, над угрюмым хаосом северной пустыни, которую они покидали, поднимался огненный столб. Со стороны тундры налетал бешеный ветер, бросая им в глаза колючую снежную пыль. И все-таки Веселый Роджер продолжал смотреть.

— Хорошо горит! — пробормотал он в меховой воротник. — Через полчаса все выгорит дотла. И если ветер продержится еще два часа, Брео тут ничего не найдет — ни хижины, ни следов, одни сугробы.

Мак-Кей зашагал вниз по склону холма. Он шел прямо на юг, придерживаясь открытой тундры, где снежные вихри сразу же заносили след его лыж. Теперь темнота его не тревожила. Перед ним простирались просторы тундры, но чуть западнее начинался лес. Два раза Мак-Кей сбивался с пути и выходил к опушке ельника, но тут же возвращался в тундру, следя за тем, чтобы ветер дул ему точно в спину. Он не знал, сколько времени шел так. Потом принялся отсчитывать шаги, отмеряя полмили, милю… И опять начинал считать, пока наконец ему не стало казаться, что на какие-нибудь пятьсот шагов он тратит неимоверно много времени и усилий. В ноге словно заныл зуб: это было предвестие лыжной судороги. Мак-Кей ухмыльнулся окружающему мраку. Он знал, что это означает — предупреждение такое же грозное, как первая судорога, сводящая ногу пловца. Если он попробует идти дальше, то скоро ему придется ползти на четвереньках.

Он быстро повернул к лесу. По его расчетам, с той минуты, когда он поджег хижину, прошло около трех часов. Через полчаса (теперь он продвигался медленнее, стараясь шагать не столь размашисто) он добрался до опушки. Удача и здесь его не покинула, о чем он немедленно сообщил Питеру: они оказались в густом ельнике. Мак-Кей снял лыжи, которые здесь только мешали, и углубился в чащу. Там было гораздо теплее, а ветер не проникал туда вовсе.

Веселый Роджер развязал заплечный мешок и вытащил из него сухой смолистый сук, который захватил из хижины. От первой же спички сук запылал, как факел, и осветил их убежище на десяток шагов. Мак-Кей набрал валежника и срубил елку — брошенная в костер, она будет тлеть до утра. Когда факел догорел, костер уже был разведен. Веселый Роджер разгреб снег и, завернувшись в одеяло, залез вместе с Питером в глубину большой кучи лапника, которую он навалил на толстый ковер опавшей хвои.

Елка всю ночь потихоньку горела. В тундре еще долго завывал ветер. Но потом он утих, и мир охватило великое безмолвие. Ни одно живое существо не осмелилось выбраться из своего убежища в первые часы после прекращения бурана. Небо постепенно прояснялось. Между тучами кое-где замелькали звезды. Но Веселый Роджер и Питер, спавшие мертвым сном, ничего не знали об этих переменах.

Глава XVI

Прошло много часов, и наконец Питер разбудил Роджера — сначала он обнюхал еще тлеющие угли костра, а потом встревожился и потыкался носом в лицо хозяина. Мак-Кей сел, сбросив с себя лапник, и увидел, что верхушки елей освещены солнцем. Он протер глаза и посмотрел еще раз. Потом достал часы — было десять часов утра. Он взглянул в сторону тундры и увидел, что она ослепительно сверкает в солнечных лучах. Веселый Роджер уже давно не видел настоящего солнца, и они с Питером побежали к краю тундры, до которого было шагов сто. Веселому Роджеру захотелось кричать во весь голос. Белая равнина перед ним до самого горизонта сияла нестерпимым блеском, а небо над ней было таким же чистым и синим, как над Гребнем Крэгга.

Мак-Кей вернулся к костру, распевая. И Питер вдруг вспомнил то далекое время, когда его хозяин часто так распевал. Это было в хижине индейца Тома, где за ручьем виднелся Гребень Крэгга, — до того, как Теренс Кассиди вынудил их искать другое убежище, в те счастливые дни, когда к ним приходила Нейда и они отправлялись на свидания с ней у Гребня, когда серая мышка-мать счастливо жила со своими мышатами в коробке на их полке. Питер совсем забыл то время, но теперь вдруг все вспомнил. Его хозяин опять стал прежним Веселым Роджером.

В это тихое ясное утро песня Мак-Кея разносилась на милю вокруг. Но он больше ничего не боялся. Как вьюга словно обновила мир, так солнце рассеяло уныние в его душе. Оно обещало счастье. Удача была на его стороне. Жизнь была на его стороне. Природа, которую он так любил, снова раскрывала ему свои объятья, и он пел, словно от Нейды его отделяла всего лишь миля, а не тысяча миль.

Когда после завтрака они снова тронулись в путь, Веселый Роджер расхохотался при мысли о том, как Брео ищет его след, уничтоженный ветром, снегом и огнем. Это было не по силам никакому человеку, даже Хорьку.