Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Прилавок отдела посылок был завален старыми брюками, рубашками, блузками, юбками, будильниками, детскими игрушками, гроздьями винограда и самыми разными предметами, которые люди посылали друзьям и родственникам. Даже итальянцы толком не знали правил и приносили большие посылки упакованными так, что их приходилось распарывать и снова упаковывать после досмотра.

Одна женщина рассказала мне о волоките, в которую она оказалась втянутой, когда получила небольшое наследство из-за границы.

— Я неделями обивала пороги министерств, — пожаловалась она, — заполняла бланки, указывала имена моих дедушек и бабушек, девичью фамилию моей матери, отвечала на тысячу вопросов, чтобы в конце концов обнаружить, что взяла бланк, на котором нет штампа; я просиживала часы в приемных, пока однажды не разрыдалась и, крикнув чиновникам: «Я отказываюсь! Возьмите наследство и распорядитесь им, как сочтете нужным!», не выбежала из здания.

Было чудесное утро, безветренное и безоблачное, и это было мое последнее утро в Риме. Воздух казался шелковым, чистым, как будто его отфильтровали. Это, безусловно, подарок Риму от Греции, он становится таким после первых дождей, и все купола, дворцы и церкви вырисовываются с незабываемой четкостью. Идя вдоль Тибра, я увидел отражение краснокирпичной гробницы Адриана в желто-зеленой воде реки, потом церковь Санто-Спирито-ин-Сассия, а чуть дальше — собор Святого Петра.

Ciornelli, или, как некоторые называют их, girarelli, вращались, как обычно. Это, безусловно, самый ленивый способ ловли рыбы, какой когда-либо существовал. С лодок, пришвартованных к берегу, в воду опущены вертящиеся сетки, похожие на лопасти ветряных мельниц. Предположительно, рыбак следит за работой этого хитроумного устройства, и, когда видит, что в сеть попалась рыба, подскакивает и старается выхватить ее, пока сеть снова не погрузилась в воду. Но сколько я ни смотрел, я всегда видел эти оптимистично вращавшиеся сети только пустыми.

На Палатинском мосту стоял человек с длинной бамбуковой удочкой. Он позволял своей леске тихонько дрейфовать в сторону «Великой Клоаки», и, не оставляя надежды хоть раз увидеть, как кто-нибудь поймает рыбу с моста, я долго околачивался неподалеку. Здесь, как писали многие древние писатели, ловили лучших lupi. В старых книгах говорится, что lupus — это щука, но, кажется, современные ученые верят, что это сельдь. Ничего не произошло, я устал ждать, и перешел мост, чтобы посмотреть, что там выше по течению.

Здесь моему взору предстал самый романтический вид в Риме — маленький островок на Тибре. Это небольшой клин земли посреди реки, и он все еще похож на корабль, как в римские времена. Он застроен зданиями и напоминает средневековый замок, плывущий вниз по реке. Хотя остров соединен с берегом мостом и, таким образом, легко Доступен, я никогда не пытался обследовать его. И вот решил попытаться.

Из всех мест на земле, которые мог бы захотеть посетить медик, остров Тиберина является, я бы сказал, самым вдохновляющим. Почти за три столетия до Рождества Христова остров был посвящен Асклепию, здесь воздвигли храм богу-целителю и больницу. Сегодня весь остров занимает одна из лучших римских больниц — Святого Иоанна Калибита, — находящаяся на попечении членов братства Святого Иоанна Богослова.

Пока я ждал на центральной площади, раздумывая, в какой колокольчик позвонить, по набережной пронеслась машина «скорой помощи», свернула по мосту на остров и подкатила к амбулаторному отделению. Рядом с ним обнаружилась большая аптека, где многие бедные люди получали от братьев лекарства. Братья в своих белых одеждах с широкими наплечниками и капюшонами были похожи на бенедиктинцев.

Меня провели в комнату с портретами госпитальеров, Добродетельных братьев (Fatebenefratelli). Основатель этого заведения, святой Иоанн, был португальским солдатом, который после ранения в бою решил посвятить свою жизнь Богу. После выздоровления в 1538 году он собрал вокруг себя других мирян, решивших помогать бедным и исцелять больных. Они основали больницу и аптеку, где раздавали лекарства бедным. Их странное самоназвание произошло от ящика для милостыни с надписью «Fate bene, fratelli».[134]

В комнату вошел приор с двумя братьями, один из которых был австралиец. Они весьма дружелюбно ответили на мои вопросы и с радостью показали мне больницу. Пока мы обходили светлые палаты и современные операционные, они рассказали мне, что пятьдесят братьев из двенадцати разных стран работают в больнице, которая, помимо этого, нанимает большой штат из тридцати врачей, пяти дантистов, двух фармацевтов и ста двадцати других сотрудников. Проходя по просторным приемным и рентген-кабинетам, я с удивлением подумал: с набережной Тибра казалось, что там должны лежать соломенные подстилки и работать алхимики.

— В прошлом году мы сделали четыре тысячи шестьсот серьезных операций, — сказал приор, — и приняли сто шестьдесят четыре тысячи амбулаторных больных.

Один из братьев, который работает над древней историей острова, спустился со мной к воде, чтобы показать посох и змею Асклепия, сохранившиеся там, где в римские времена была «корма корабля».

— Это необычная история, — сказал он. — Около 291 года до н. э., когда Рим поразила чума, было решено послать делегацию врачей и священников в Эпидавр, в Грецию, попросить помощи у Асклепия в его знаменитом храме. Результат был довольно оригинальный. Одна из змей, обитавших в храме, проникла на корабль римлян. Посланцы вернулись домой, радуясь такой большой чести, но не успел корабль встать на якорь в Тибре, как змея соскользнула за борт и спряталась в тростниках острова Тиберина. Римляне сочли это знаком от Асклепия, и посвященный ему храм построили именно здесь, а острову в память о том плавании придали форму корабля. В центре поднимался обелиск, символизировавший мачту. Храм стал знаменит, и больные даже из-за границы приезжали сюда, чтобы посоветоваться с докторами и попить чудодейственной воды, которая все еще есть в колодце церкви Святого Варфоломея, в которой мы будем через минуту. Подобно храму в Эпидавре, этот римский храм Асклепия стал знаменит исцелениями во сне. Опиумом ли одурманивали пациентов или каким-то другим наркотиком, навевавшим сновидения; являлись ли эти сны просто галлюцинациями, или один из Жрецов исполнял роль Асклепия и в неясном свете говорил с пациентами, врачуя их дух; применялся ли тут гипноз, — этого мы знать не можем. Но такие исцеления во сне были знамениты здесь и в Греции, и, похоже, змеи тоже играли свою роль в исцелении и были соответствующим образом натренированы — дрожали своими язычками около больного места. Собак, посвященных Асклепию, также дрессировали — чтобы зализывали раны.