Таганский дневник. Кн. 1 - Валерий Золотухин

В полном одиночестве я провел эти 10 дней в Куйбышеве — никто ко мне из коллег, ни я ни к кому. Жалко, что о Володе ничего не придумал для Крымовой. Может быть, в Москве.

Пятница.

«Если имею дар прорицания и знаю все тайны и имею всякое сознание и всю веру, а не имею любви, я — ничто». — Пророк.

Дождь и холодно. Надо ехать в театр на сбор труппы.

Ну вот собрались, поговорили, планы сообщили. «Дом на набережной» восстанавливать Эфрос предлагает. Когда? После Польши. Много спектаклей у меня намечается. А Тамарка опять выпила. Календулу что ли? Теперь я смотрю в окно, мои листы освещают две лампы. Мне очень грустно, да еще наверху кто-то трогает на фортепиано печальные звуки. И совсем в пору зареветь. Говорил Эфросу, что хорошо бы меня заменить в «Вишневом»… не хочет…

Суббота.

О профессии надо думать, как о ней думали М. Чехов и Е. Вахтангов — откровенно, честно и всерьез…

А мы верхушки рвем, славу и деньги стяжаем… Да и славу-то славой не назовешь, а так… побрякушки. Боже мой! Говорят, кто-то приезжает, театр полон охранников. Вот и пришла проверка Вас, Валерий Сергеевич, на вшивость, как-то Вы справитесь с собой!

Боже! Сохрани и помилуй!

М. Чехов! Тень М. Чехова меня усыновила!

«Ах, жизнь столичная…»

Но я хочу понравиться тому, кто придет. Я хочу, чтоб понравились мои партнеры и хочу благословить всех, помолиться в душе за всех и пожелать театру всему — «в добрый час». От мнения начальника зависит будущее театра. «Король в ложе…» Тень Мольера, тень Булгакова, тень, незримое присутствие моего воспитателя Любимова — да помогут мне и нам.

Ура! В театре грандиозный праздник. Семье генсека спектакль очень понравился. Я видел, как М. С. Г. вошел в ложу. Я вышел на сцену. После спектакля мы ждали наше начальство, приглашенное на беседу. Беседа была минут 40. Я такого и счастливого Эфроса никогда не видел. Первое, что Дупак сказал: «Только о Золотухине и говорили… об Алтае… что знали тебя по кино… в театре первый раз. Одобрил выбор пьесы, как будто сегодня специально для нас написана и пр.» Эфрос Дупака поправил: — «Олю хвалили, говорил — какие у Вас замечательные силы и пр.»

Карякин не зашел, Розов передал свое восхищение Эфросу, Карякину тоже понравилось. Теперь слава о посещении Таганки Горбачевым пойдет по Москве и за границу. И то, что он уделил беседе с Эфросом столько времени, имеет колоссальное значение.

Воскресенье.

Тамаре было плохо. Но приступ был сравнительно легкий. Господи — одному слишком хорошо, другому — плохо невыносимо. Я размечтался, а вдруг премию какую-нибудь дадут. А вчера молил Бога, чтоб начальство в антракте не ушло. Нинка Славкина бегала все и комментировала. «Михаилу Сергеевичу нравится… он на все реагирует, смеется». Но ей я не верил — бабенка хитрая и малоискренняя. Но потом в конце, когда кланялся, заметил, что, может быть, она права — он улыбался и аплодировал.

Вторник.

Альцест стал главным смыслом моего нынешнего существования. В нем я как будто отыгрываюсь за моего несыгранного Кузькина, Гамлета, Гришку Отрепьева и пр. И тут вот не встать бы в позу, не стать бы счастливым, потому что главное в нем — грустные глаза, как сказала Иорданка Кузманова — ты очень изменился, у тебя стали грустные-грустные глаза… — Жена болеет у меня, к своим страданиям, болям, припадкам она уже привыкла, смирилась, только просит — пусть бы и такая жизнь подольше продлилась, хочется Сережку большим увидеть, помочь ему…

А мне привыкнуть никак не возможно, поэтому я и хватаюсь за Альцеста, как за наркотик что перебивает на время боль и даже приносит счастье…

Среда, мой день.

Вчера спектакль неровный был, даже текст выпадал, но второй акт некоторые моменты были неповторимы. Яковлева все повторяла на поклонах: — Какой ты хороший партнер. — Но Досталю она не понравилась: — Маразм Эфроса… и пр.

Четверг.

«Покаяние» — фильм Абуладзе — потрясающе! Может быть, с блеском гениальности.

Пятница.

Утром в койке шибко горевал, что мне 45, а «Разина» своего я еще не написал, «Калину красную» не снял, «Баньку» не написал и пр.

Пятница.

В. Розов считает, что пришел Эфрос и артисты заиграли, что в 45 лет он из Золотухина сделал артиста, хотя к тому времени Золотухин был и известен, и даже знаменит…

Все эти похвалы наивны и обидны, если не оскорбительны. Но что делать? Мне трудно заподозрить Розова в кривлянии, в желании прошлого режиссера зачеркнуть, прошлый театр не засчитать и в пылу комплиментарности и радости за Эфроса — друга и товарища — подтасовать истину… Но… Опять похоже на кампанию. Сегодня приходит «Правда». Она обязательно найдет изъяны, не могут же все трубить хвалу.

Сегодня в театре на «Мизантропе» опять свора критиков, как-то надо в такой порядок привести мысли и чувства, чтобы полюбить их.

Суббота.

Бондарчуку (по его словам) понравилось, отец Валерий говорит, что ему почему-то хотелось плакать. — Я видел дважды на этой сцене «Бориса Годунова», это было потрясение… — так он сказал Бондарю. Первым актом я был шибко доволен, во втором чересчур обсопливился… Принимали очень хорошо, хотя Эфрос не выходил. Денису и Ирке страшно понравилось, не знаю, что уж соображает мой маленький двухметрового роста.

Воскресенье.

ШИПЫ.

Не дает моим «друзьям» покоя удача «Мизантропа». В час ночи звонок:

— Не узнал? Это Виталий Шаповалов. Поздно? Нет не поздно… раньше и в 3 и в 5 было не поздно, а теперь поздно… Эх, Валерий… Устал от «Мизантропа»… Над чем работаешь? Я знаю литературу, читал «Печальный детектив» Астафьева, а последнюю вещь Крупина? А я слежу. Перестань вспоминать. Ничего художественного ты не создал в литературе… И не создашь, пока не бросишь свои воспоминания… Ты наводнил Россию… враньем со своей историей, что ты приехал в шароварах и лысым… Зачем ты людей в заблуждение вводишь?. Напиши мне строку простую… Не сконструированную… А чтоб я вздрогнул от простоты… Какой у тебя словарный запас, по далюшку-то, а (надо полагать — под далюшком он имеет в виду словарь В. Даля) сколько слов, ну скажи. Жена спит? Ну, я понимаю, ты семейный, я — одинокий. Вот и приезжай ко мне… Нет, не надо созваниваться, ты скажи — Шопен, в 11 я буду у тебя… А так не надо, Валерий. Я тебе не девочка. Нет, я не пьяный… целую, спи!

Думаю, что он был не один.