Предсмертные слова - Вадим Арбенин

НИНА АЛЕКСАНДРОВНА ГРИБОЕДОВА, урождённая княжна Чавчавадзе, умерла от холеры, которая пришла в Тифлис летом 1857 из Персии. Надо же, опять Персия! Все, кто мог, уходили из города. Сестра Нины, Катерина, и её воспитанница умоляли её уехать с ними в дальнее поместье. «В городе всего два врача да община сестёр милосердия при русском госпитале, — отвечала она им. — Я лишней здесь не буду». И ухаживала за холерными больными, пока не заразилась сама. И просила врачей не слишком бороться за её жизнь. Четыре дня Нина пролежала в беспамятстве, бормоча что-то невнятное. Но незадолго до смерти пришла в себя и, подозвав сиделку, отчётливо, чётко и ясно произнесла: «Положите меня… рядом с ним».

«Сперва я немного вздремну, а распоряжения отдам потом, смотря по настроению, как буду себя чувствовать», — послышалось из постели ГЕНРИХА ВОСЬМОГО, короля Англии. Это так он ответил преданному камердинеру Денни, который набрался смелости и передал королю слова врачей, что, мол, они потеряли всякую надежду на его выздоровление, что Генрих уже не жилец на этом свете и не пора ли посылать за священником. Король-многожёнец, не только простофиля, но и рогоносец, вздремнул, а проснувшись, велел вызвать архиепископа Кентерберийского: «Только одного Томаса Крэнмера… Всё потеряно… Это знак свыше…» Когда же священник, загнав иноходца, прибыл к смертному одру Генриха, у того уже отнялся язык, и, хватая Крэнмера мёртвой хваткой за руку, король бубнил нечто похожее на: «Монахи, монахи, монахи…» И чего это дались ему монахи, если всю жизнь он только и думал о развлечениях? Гурман и жуир, неутомимый в пирах, танцах, турнирах и на любовном ложе, любитель и любимец женщин, неутомимый волокита, прозванный в миру «Синей Бородой» (одних только жён у него было шесть) и английским Нероном, обожатель псовой и соколиной охоты, «коронованный охотник и рыцарь», Большой Гарри неожиданно для всех угасал с постными словами «монахи» на устах. Может быть, в свой смертный час он, убеждённый и непреклонный протестант, подумывал о возвращении в лоно католической церкви? Последние, с трудом вырвавшиеся у короля слова были: «Что это за мир, в котором умирают те, которые осуждали на смерть других?» А когда благородный архиепископ Кранмер, тронутый страданиями и страхом короля, начал утешать его, Генрих, тяжело вздохнув, прошептал: «Нет, нет пощады тем, которые сами никого никогда не щадили!» Да, он не щадил никого, даже своих жён.

Проев приданое и насытясь объятиями своей первой жены, ЕКАТЕРИНЫ АРАГОНСКОЙ, которая была на пять лет старше его, он оставил её, уже постаревшую, потолстевшую и подурневшую, и безжалостно заточил в мрачный захолустный замок Кимболтон, где она некогда жила с первым своим мужем, принцем Артуром Валлийским. Здесь, вдали от королевского двора, Екатерина, с титулом вдовствующей принцессы, умирала от болезни, известной в народе как «рак сердца», а работники уже сбивали её гербы со стен королевских дворцов и даже с королевской баржи. Прощаясь с жизнью, эта умная женщина, «рождённая быть королевой», написала Генриху письмо, которое, говорят, даже из него выдавило слёзы: «Ныне в последний раз клянусь я, что очам моим Вы желаннее всего… Екатерина, королева Англии». А через день со смертного одра королева говорила уже своему давнишнему фавориту (especial amigo), довольно циничному послу испанской короны Эсташу Шапюи: «Теперь я, не брошенная тобою, как какая-нибудь скотина, смогу спокойно умереть в твоих объятиях». Посол скакал полдня по размытым зимними дождями дорогам Англии, чтобы застать Екатерину в живых, и, заляпанный грязью с головы до ног, ввалился в её спальные покои и грохнулся перед королевским ложем на колени, лобзая монаршьи ладони. «За эти последние шесть дней я и двух часов не сомкнула глаз, — только и вымолвила Екатерина. — Возможно, сосну теперь… Принесите мне кружку валлийского пива…» С удовольствием выпила его и действительно уснула. Уснула вечным сном. Потом говорили, что пиво было сдобрено ядом, «медленным и неуловимым». Говорили также, что довольный Генрих буркнул: «Наконец-то сдохла старая карга, хвала Богу!»

В тот же вечер он впервые вышел на придворный бал со своей новой пассией АННОЙ БОЛЕЙН, утончённой и начитанной молодой дамой, «излучающей секс и неподражаемо хорошенькой в жёлтом траурном платье, которое ей очень к лицу». «Теперь я — действительно королева», — сказала тогда она придворным, и это было сущей правдой. Но «счастливейшая из женщин» пробыла королевой Англии всего лишь три года: Генрих приговорил её к смертной казни за якобы супружескую измену («Эта старая костлявая девка, вероломная изменница и извергающая яд блудница переспала с добрым десятком… нет, с сотней мужчин!») и кровосмешение («Да она спала со своим братом Джорджем!»). Пока Анна читала «Отче наш» на чёрном эшафоте во дворе Тауэра, её терпеливо ожидал французский палач-меченосец, специально вызванный из Сент-Омера. Анна провела рукой по шее и сказала ему: «Я слышала, что вы больший искусник в этих делах, чем наши английские палачи, а шейка у меня такая нежная и тоненькая. Нанесите мне самый верный удар» и сердечно рассмеялась. Палач мягко объяснил королеве, что смерть от меча будет безболезненной, поскольку он быстрее тяжёлого топора сделает своё дело, и она уйдёт в мир иной с присущим ей изяществом. Одета Анна была в тёмное шёлковое платье с глубоким разрезом и оторочкой из королевского горностая; тёмные волосы, аккуратно расчёсанные и убранные жемчугом, укрыты простой сеткой, и её тонкая белая шея выглядела совсем беззащитной. Последние слова королевы, обращенные к отсутствующему на казни Генриху, были язвительны и точны: «Вы, Ваше Величество, подняли меня на недосягаемую высоту. Теперь вам угодно ещё более возвысить меня. Вы сделаете меня святой». А народу, осыпавшему «пучеглазую шлюху» и «чёрную ворону» проклятиями, она сказала: «Королевой жила, королевой и умру, хотя бы вы все лопнули с досады!» Потом попросила помощника палача завязать ей глаза. «В последний раз сыграю с вами в жмурки», — пошутила она. За это её беззаботное поведение на эшафоте зеваки в двухтысячной толпе уже называли Анну «безголовой нашей королевой». Французский палач мастерски справился со своей работой — как-никак из казны ему было выплачено 15 фунтов стерлингов. Такие огромные деньги, и всего-то за один удар мечом! Кто-то из слуг «английской Мессалины» поспешно завернул её голову в белую ткань и исчез с ней. В этот час Генрих был далеко от Тауэра, на большой королевской охоте, в окружении своих ловчих и гончих. Услышав сигнальный выстрел пушки с места первой в истории Англии казни королевы, он принял из рук слуги ружьё и сказал: «Свершилось! Дело кончено! Спускайте собак и обложите кабана!» А после охоты отправился на встречу со своей очередной любовницей.