Пастырь добрый - Надежда Попова

– Вам обоим мало того, что вы уже слышали? – и в самом деле возвысил голос чародей. – Словами самого Господа я говорил к вам – и вы остались глухи? Вспомните же, как говорил сам Христос! «Ignem veni mittere in terram et quid volo si accendatur. Baptisma autem habeo baptizari et quomodo coartor usque dum perficiatur[189]».

«Ipse vos baptizabit in Spiritu Sancto et igni[190]» – так сказал о Нем Креститель!

– Вызвать бы обоих в Друденхаус, – заметил Курт. – Для беседы. Чтоб за словами следили.

– Пламя, очищающее грехи людские, – продолжал Бернхард напористо, – новое крещение, Дух Господень, огонь – вот о чем говорил Господь, вот что должны были услышать имеющие слух!

– Знакомые речи, – выговорил Курт хмуро. – Знакомое безумство. Я уже слышал подобное. Вот только Каспару хватило ума осознать и откровенности признать свою языческую сущность, и он не прикрывался словами из Писаний.

– Вам и того мало? Et apparuerunt illis dispertitae linguae tamquam ignis seditque supra singulos eorum et repleti sunt omnes Spiritu Sancto[191] – так сказано о святых апостолах, и куда вам яснее указания?

– Господи… – выдохнул Курт обессилено, ощутив вдруг смертельную усталость; вытянувшееся тело болело от макушки до самой последней жилки в ногах, руки в плечах, казалось, вот-вот переломятся, точно сухие ветви, а правый локоть словно кипел в наполненном маслом котле; наверняка вывих… – Сам не понимаю, к чему я с тобой спорю. Это не имеет смысла – ты не слышишь не только меня, но и собственного разума, если вообще его отголоски еще остались в тебе. И не понимаю, чего ради споришь с нами ты. Мы, сжигая твоих приятелей, читаем нравоучения, чтобы народ услышал – пускай задумаются; но твои мертвецы и на это не способны, ни думать, ни говорить. Так для чего это делаешь ты? Для кого? Нам обоим конец; не все ли тебе равно, что мы думаем о тебе?

– Именно потому, майстер Гессе, – сбавил голос Бернхард. – И вы не правы; если вы прислушаетесь, вы услышите, как они говорят с вами – если вы позволите себе услышать. Если перестанете отталкивать от себя истину, которая готова открыться вам… – он умолк на миг, и Курт зажмурился, чтобы не слышать бессловесного шепота, не смолкающего ни на миг во все время их беседы и вдруг зазвучавшего громче, настойчивее, внятнее. – Ведь вы слышите, верно?.. Вы услышите их мысли, если позволите себе принять Слово.

– Какого черта… – вдруг проронил Бруно со смесью ожесточения, растерянности и испуга, и Курт вскинул голову, глядя туда, куда был устремлен взгляд подопечного – на хорошо различимую с высоты обгорелых перекладин невысокую фигуру человека, медленно движущуюся к двум крестам напротив распахнутых дверей церкви.

Это был человек, настоящий человек – он шел в окружении серых фигур, не глядя на своих провожатых, не замедляя шага и не делая попыток бежать; издалека пришелец казался точной копией стоящего у подножия крестов человека, так же облаченный в священнические одежды, и еще до того, как стало возможным различить лицо, Курт понял, что отец Юрген не внял совету держаться от мертвой деревни подальше.

– О, Господи… – повторил он, невольно рванувшись, и дымчатые плети сжались, едва не раздирая мышцы. – Хоть этого оставь в покое, скотина! – прикрикнул он зло, плохо видя благостно-возвышенное лицо внизу из-за пронзающей голову боли. – Старый дурак сам не знал, куда поперся, отпусти его! Он не опасен, о тебе ничего не знает, какой тебе толк в его смерти?!

– Вы так ничего и не поняли, – вздохнул Бернхард с ненаигранным сожалением. – Вы по-прежнему полагаете, что я просто желаю избавиться от вас, как банальный преступник?

– «Устранить следователя, обладающего устойчивостью к воздействиям на разум и чрезмерной догадливостью» – это, по-твоему, означает что-то иное?.. Отпусти старика, он даже не скажет, что и где видел, если еще немного припугнуть!

– Я ожидал троих, – ответил чародей с улыбкой. – Майстер Ланц не дошел, и хотя я не возлагал на его появление слишком больших надежд – его место пустует. Священник, служитель Господа – кто лучше смог бы заменить его? Посему – да, майстер Гессе, вы правы, он сам не знал, куда идет и зачем, это Господь привел его сюда.

– Что ты еще замыслил, больной ублюдок? – выдавил подопечный сипло; призрачно-серые щупальца, пропалив полотно одежды под собою, при последней попытке вырваться втиснулись в тело, и на то, как краснеет под ними обожженная кожа, Курт старался не смотреть, начиная ощущать мнимую боль в кистях при виде широких красных полос. – Какую еще гнусность желает выкинуть твой воображаемый Бог?

– Я не держу зла ни за те слова, что вы прилагаете ко мне, ни даже за те, каковыми вы оскорбляете Господа, – ибо вы воистину не ведаете, ни что говорите, ни что делаете. Вы всё вскоре поймете сами. Я пытался подготовить вашу душу и ваш разум, дабы вы приняли грядущее должным образом, зная и понимая; вот вам ответ, майстер Гессе, для чего и для кого я говорил столь долго и настоятельно. Я желал, чтобы ваши глаза открылись перед встречей с Господом…

– Глаза, – не удержался Курт, хотя говорить было уже трудно из-за давящих на горло сухожилий, – что характерно, перед встречей с Ним обыкновенно закрываются.

– А вот святой отец настроен более серьезно, – заметил Бернхард, отвернувшись от них и поворотясь к священнику, уже шагнувшему в коридор из пепельных тел; лицо отца Юргена было мало отличимо по цвету от лиц окружавших его – такое же серое, только глаза горели не черным углем, а смешением запредельного ужаса пополам с упрямой решимостью. – И не похоже на то, что он стал бы молчать об увиденном, согласись я отпустить его… Ведь и вы – не надеялись, что выйдете живым отсюда, святой отец? – уточнил он, когда тот остановился в нескольких шагах.

– Разумеется, нет, – тихо отозвался отец Юрген, не глядя на своих конвоиров и на скопище мертвого праха вокруг, смотрящего на него сотнями черных прорех вместо глаз, и Курт, не сдержавшись, прошипел:

– Тогда какая нелегкая вас сюда принесла?! Сказано же было – сидеть на месте! Для чего вы сюда притащились – подохнуть с нами заодно?!

– Bonus pastor animam suam dat pro ovibus[192], брат Игнациус, – все так же чуть слышно произнес тот, и Курт застонал, зажмурившись.

– О, Бог ты мой, – выдавил он тоскливо, – пастырей расплодилось – плюнуть некуда… Вы нам не духовник, вы в Конгрегации не служите, и это – не ваше собачье дело!..

– Это его дело, – одобрительно возразил Бернхард, глядя на пришельца с братской нежностью. – Quia ipse est Deus noster et nos populus pascuae eius et grex manus eius[193]; и для истинного пастыря не имеет значения, к какому двору принадлежат овцы, нуждающиеся в попечительстве.