Путешествие на Запад. ТОМ IV - У Чэн-энь

К изображению осеннего пейзажа:

Запах спелых плодовДолетает из каждого сада,Мандарин еще зелен,Зато пожелтел апельсин.Кипарисы и сосны темнеют.Они словно рады,Что серебряный инейПокрыл их до самых вершин.Приоткрыв лепестки,Сотни астр вдоль оград запестрели,Разноцветным узоромБлестя, как живая парча.Где-то слышится песняИ вместе с напевом свирелиК облакам улетает,В осенних просторах звуча.

К изображению зимнего пейзажа:

Как ясны небесаПосле нескольких дней снегопада!Легок воздух морозный,И снег под ногами хрустит.Удивительной сталаХребта голубая громада,Скал причудливый гребень,Как белая яшма, блестит.В печках тлеет кизяк,Тянет запахом добрым и милым:Это пахнет из комнатТопленым, густым молоком.Звонко девы поют,Прислонясь к изумрудным перилам,И в цветных рукавахПрячут зябкие ручки тайком.

Правитель еще больше обрадовался, когда прочел эти стихи, так подходившие к стихам на картинах. От удовольствия он даже прочел вслух последнюю строку: «Звонко девы поют, прислонясь к изумрудным перилам, и в цветных рукавах прячут зябкие ручки тайком». Правитель тут же велел переложить на музыку стихи Сюань-цзана, и весь день музыканты их исполняли.

В это время Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн пировали в беседке Весна. Каждый из них хлебнул несколько чарок вина и слегка захмелел. Они собрались было пойти за своим наставником, но, увидев, что он сидит вместе с правителем, раздумали. Чжу Ба-цзе разобрал хмель, и он принялся горланить:

– Эх-ма! До чего же весело живется! Сегодня уж я наелся и напился как следует! Пока сыт, надобно пойти поспать!

– Да разве можно! – засмеялся Ша-сэн. – Ты, братец, видно, совсем не занимался самоусовершенствованием. Как же можно сразу спать после такой сытной еды?

– Что ты понимаешь! – возразил Чжу Ба-цзе. – Есть такая пословица: «Кто поевши не растянется, тот жир себе не нагуляет!».

В это время в беседку вошел Сюань-цзан и накинулся на Чжу Ба-цзе.

– Мерзавец! Совсем обнаглел, мужлан этакий! – гневно закричал он. – Где ты находишься? Как смеешь горланить здесь! Знаешь ли ты, что, если правитель рассердится, тебе несдобровать?

– Ничего он мне не сделает! – ответил Чжу Ба-цзе. – Мы породнились с ним, и он должен относиться к нам как к родственникам. Ему даже и укорять нас теперь неудобно. Как говорится, мы с ним «неразлучная родня, разлюбезные сватья»! Чего же ты боишься? Мы ведь шутим…

Наставник не вытерпел. Он грозно прикрикнул на Чжу Ба-цзе и обратился к остальным ученикам:

– Ну-ка, держите покрепче этого дурака! Я ему всыплю сейчас двадцать палок, чтобы он прозрел!

Сунь У-кун не долго думая схватил Чжу Ба-цзе и повалил ничком, а наставник вооружился палкой и принялся бить его.

– Отец! Зять! Смилуйся! Пощади меня! – завопил Чжу Ба-цзе.

Стоявшие сбоку придворные чины вступились за него. Чжу Ба-цзе с трудом поднялся на четвереньки и загнусавил:

– Хорош дорогой гость, нечего сказать! Вот так «зять»! Еще не породнился, а уже начинает расправляться по-царски!

Сунь У-кун зажал ему рот и крикнул:

– Замолчи! Ложись лучше спать скорее!

Они провели еще одну ночь в беседке Весна. На другой день с самого утра снова началось пиршество.

В радости и веселье незаметно прошло несколько дней и, наконец, наступило утро счастливого дня, – двенадцатое число! Чины трех разных отделов, состоявшие при стольничьем приказе, явились к правителю с докладом:

– Со дня получения всемилостивейшего повеления восьмого числа было начато сооружение свадебного помещения для уважаемого зятя, каковое ныне уже закончено! – сообщили они. – Все готово для приема приданого от царевны-невесты, и мы почтительно пребываем в ожидании оного. К свадебному пиру тоже все готово. Скоромных и постных яств будет подано более, чем на пятьсот столов!

Государь был очень рад и уже хотел предложить своему нареченному зятю отправиться на пир, как вдруг из внутренних покоев дворца появился придворный чин. Он предстал перед государем и доложил ему:

– Десять тысяч лет тебе здравствовать, государь! Тебя просит пожаловать матушка-государыня! – проговорил он.

Государь тотчас же направился во внутренние покои. Тем временем царицы из трех дворцов и придворные девы из шести палат провели царевну-невесту во дворец Озаренный солнцем и там весело шутили. Вот уж поистине всех этих девиц можно было бы сравнить с букетом цветов или с разноцветной парчой! Они были так прелестны, что, право, превосходили любую красавицу из Лунного дворца и даже из небесных чертогов. И уж во всяком случае ни одна из них не уступала придворным служительницам бессмертной Небесной царицы.

Вот послушайте, что говорится о них в стихах:

Прекрасная свадьба!Радость! Радость! Радость!Веселитесь и пойте,В брак вступает чудесная пара,На прекрасной царевнеМуж достойный желает жениться,А невеста красиваИ нежна, как цветок ненюфара,С ней и лунной царице –Величавой Чан Э – не сравниться!На вишневые губки,На жемчужные зубки взгляните,На пунцовые щечки,Что алее весенних пионов,В волосах, как живые,Золотые колышутся нити,И блестят ее шпилькиС головами жар-птиц и драконов.Легок стан ее гибкий,Словно стебель цветка молодого.В пышный зал она сходитПо ступеням сверкающих лестниц.Ароматами веяИ блистая одеждой парчовой.Проплывает по залуВ хороводе нарядных прелестниц.Встреча! Встреча! Встреча!Мы сегодня встречаемТу, что всех превзошла и пленила,И лицом и нарядомС ней сама Мао Цян не сравнится[64],Дев из Чу знаменитыхКрасотой она дивной затмила,Пред ее совершенствомНиц падут все земные столицы.Вдвое краше невестаВ ослепительном свадебном шелке,А чиста, благородна,Словно лилия иль орхидея.Золотыми огнямиБлещут кольца ее и заколки,Лишь цветок или яшмаКрасотою сравнились бы с нею.Лик ее набеленныйВыражает и знатность и славу,Брови тонки, как нити,Как далеких вершин очертанья,Средь нарядных подружекВыступает она величаво,А улыбка и взорыИ скромны и полны обаянья.Прекрасна! Прекрасна! Прекрасна!Как небесная дева,Как бессмертная дева – прекрасна!Сколько прелести гордойВ каждом взоре ее, в каждом жесте!Все любви в ней достойно,Все волнует глубоко и страстно,И помада и пудра –Все к лицу нашей юной невесте.Право, можно подумать,Что явилась она в это утроНе из царского дома,А с далекой вершины Тяньтая.Так изящны манеры,Так звучат ее речи премудро,Так сияет улыбка,С нежных губ ароматом слетая.Под мелодию флейты,Под родные девичьи напевыВ хороводе веселомВьется птицей она золотою.Пусть нежны и красивыВкруг нее благонравные девы –Ни одна не сравнитсяС бесподобной ее красотою!Свадьба! Свадьба! Свадьба!Орхидеями пахнет,Веет мускусом пряным и томным,Молодые красавцыПеред входом рядами застыли,Девы пестрой толпоюСобираются в зале огромном,И придворные дамыСвои пышные платья сменили.А царевна-невестаОдеянием новым блистает,3 Взбиты пышной прическойБлаговонные, черные пряди,Из-под верхней одеждыРазноцветная юбка спадает.И горят самоцветыНа ее драгоценном наряде.Вот послышались в залеЗвуки музыки дивно согласной,И в кружащемся танцеЦвет лиловый смешался с пунцовым,И для радостной встречиЭтой царственной свадьбы прекраснойМы в счастливое утроСобираемся в зале дворцовом!

Вернемся, однако, к правителю, который прибыл во дворец Озаренный солнцем. Навстречу ему вышли царицы и придворные дамы, ведя царевну. Остальные пышно разодетые девы и прислужницы тоже сопровождали их. Правитель занял свое место и был в самом благодушном настроении. По окончании церемонии поклонов, совершенных царицами и всеми остальными, государь обратился к царевне.