Неизвестная революция 1917-1921 - Всеволод Волин

Тотчас же несколько делегатов создали такую комиссию.

Отметим, что при большевистском режиме подобная инициатива делегатов трудового народа была бы невозможной, и вся деятельность Съезда показывает, каким образом с самого начала должно функционировать новое общество, если оно действительно хочет развиваться.

Добавим, что последующие события не дали этой комиссии возможности довести свою работу до конца. Этому помешали непрерывные бои, передвижения армии, новые, требующие немедленного решения задачи. Впрочем, ниже мы вернемся к этой теме.

Поднялся третий делегат.

— Товарищи! Поскольку сейчас Съезд обсуждает разные недостатки, позвольте мне сообщить вам еще об одном неприятном факте. Он не столь важен, но все же заслуживает нашего внимания. Товарищи, все вы, конечно, читали обращение, расклеенное несколько дней назад по стенам нашего города и подписанное товарищем Клейном, военным комендантом Александровска. В этом обращении товарищ Клейн предлагает населению не злоупотреблять спиртными напитками и, главное, не показываться на улице в непотребном виде. Все это очень хорошо и правильно. По форме обращение не грубое и не оскорбительное, в нем нет угроз и принуждения, и за это можно только поздравить товарища Клейна. Только вот в чем дело, товарищи: не ранее как позавчера прямо здесь, в доме, где заседает наш Съезд, в соседнем зале состоялась вечеринка с музыкой, танцами и другими развлечениями; на нее пришло немало повстанцев, граждан и гражданок. Хочу сказать вам, что до сих пор в этом не видели ничего предосудительного. Молодежь развлекается, отдыхает. Это по-человечески совершенно естественно. Но вот что, товарищи: на этой вечеринке слишком много пили. Многие повстанцы и граждане сильно напились. Чтобы представить себе это, посмотрите только на количество пустых бутылок, выставленных в соседнем коридоре. (Хохот.) Прошу внимания, товарищи! Основной предмет моего выступления — не это. Люди развлекались, пили и даже напивались. Ладно! Это не так серьезно. Важно то, что в числе тех, кто напился как свинья, был… наш товарищ Клейн, один из командующих армией, военный комендант города, который подписал такой замечательный призыв против пьянства! Товарищи, он был настолько пьян, что не мог сам идти, и его пришлось погрузить в телегу и отвезти до дома, уже ранним утром. И всю дорогу он буянил, орал, сопротивлялся и т. д. Итак, товарищи, встает вопрос: когда товарищ Клейн сочинял и подписывал свое обращение, он что, чувствовал себя выше других граждан, думал, что ему можно то, что непозволительно другим? Или же он, наоборот, первым должен подавать хороший пример? Я считаю, он допустил серьезную ошибку, которую нельзя оставить без последствий.

Хотя проступок Клейна был, по сути, довольно безобидным, и делегаты восприняли его с юмором, они проявили некоторую обеспокоенность. Поведение Клейна вызвало всеобщее возмущение, потому что могло свидетельствовать о вредных умонастроениях: «начальник» выше «толпы», и ему все позволено.

— Надо немедленно вызвать сюда Клейна! — предложил кто-то.

— Пусть он объяснится перед Съездом!

Тут же к Клейну с поручением привести его на Съезд отправились три или четыре делегата.

Через полчаса они возвратились вместе с Клейном.

Мне было очень любопытно, как он себя поведет.

Клейн считался одним из лучших командующих Повстанческой армией. Молодой, храбрый, очень энергичный и боевой — внешне высокий, хорошо сложенный, с удлиненным лицом и военной выправкой, — в бою он всегда бросался в самое пекло, никого и ничего не боялся. Не раз был ранен. Уважаемый и любимый не только командирами, но и простыми бойцами, он был один из тех, кто отошел от большевиков и вступил в армию Махно с несколькими полками красноармейцев.

Выходец из крестьян, если мне не изменяет память, немец по происхождению, он был человеком совершенно неотесанным.

Он знал, что в любых обстоятельствах его поддержат и будут защищать его коллеги — другие командиры — и сам Махно.

Обладал ли он достаточной сознательностью, чтобы понять: Съезд делегатов трудового народа стоит выше него, выше армии, выше Махно? Что Съезд трудящихся является высшим органом, перед котором несут ответственность все? Понимал ли, что трудящиеся и их Съезд — хозяева, а армия, Махно и остальные — всего лишь служат общему делу и в любой момент подотчетны трудовому народу и его организациям?

Такими вопросами я задавался, пока Съезд ожидал возвращения своих посланцев.

Подобное понимание вещей было явлением совершенно нового порядка. Большевики сделали все возможное, чтобы не допустить его в массах. Разве можно представить, например, съезд рабочих, призывающий к ответу комиссара или командующего армией! Это само по себе немыслимо и невероятно. Но если все же допустить, что где-нибудь съезд рабочих осмелился бы так поступить, с каким негодованием, с какой беззастенчивостью этот комиссар или командир набросился бы на съезд, поигрывая на трибуне оружием и бравируя своими заслугами! «Как! — воскликнул бы он. — Вы, жалкая кучка рабочих, настолько обнаглели, что требуете отчета у комиссара, у заслуженного командира, за плечами которого немало подвигов и боевых ранений? У уважаемого, орденоносного руководителя? Права не имеете! Я отвечаю только перед вышестоящим начальством. Если вам есть в чем меня упрекнуть, к нему и обращайтесь!»

Рабочие, повинуйтесь начальству!.. Сталин всегда прав!

Не захочется ли Клейну сказать то же самое? Искренне и глубоко ли он проникнут новыми идеями, осознает ли новую ситуацию?

В аккуратной униформе, вооруженный, Клейн поднялся на возвышение. Он выглядел немного удивленным и, как мне показалось, смущенным.

— Товарищ Клейн, — обратился к нему делегат, поставивший вопрос, — это вы военный комендант нашего города?

— Да.

— Это вы написали и приказали расклеить по городу обращение против злоупотребления спиртными напитками и пьянства в общественных местах?

— Да, товарищ. Это я.

— Скажите, товарищ Клейн: как гражданин нашего города и, тем более, его военный комендант, считаете ли вы своим нравственным долгом следовать собственным рекомендациям или думаете, что к вам это не относится?

Не скрывая смущения. Клейн подошел к краю возвышения и очень искренне, срывающимся голосом, сказал:

— Товарищи делегаты, я был не прав, знаю. Это была моя ошибка — напиться до такого ужасного состояния. Но выслушайте меня и поймите. Я военный, боец, солдат! А не бюрократ. Не знаю, почему меня поставили комендантом города, несмотря на мои протесты. Как коменданту мне совершенно нечего делать, только сидеть весь день за столом и подписывать бумажки. Такое дело не для меня! Мне нужно действие, воздух, фронт, боевые друзья. Товарищи, для меня здесь тоска смертная. И поэтому я тогда вечером и напился. Товарищи, мне хотелось бы искупить свою ошибку. Постановите, чтобы меня отправили на фронт. Там я смог бы действительно принести пользу. А здесь, на этом проклятом посту коменданта, я вам ничего обещать не могу. Не умею я. Это выше меня. Найдите другого на мое место, способного делать такую работу. Простите, товарищи, и пошлите меня на фронт.

Делегаты попросили его выйти на несколько минут. Он повиновался.

Начали обсуждать его дело. Было совершенно ясно, что в основе его поведения лежали вовсе не командирские гордость и тщеславие. Это главное, что требовалось знать. Съезд прекрасно понимал его искренность и причины его поведения. Его вызвали снова и сказали, что Съезд учел его объяснения, не считает его проступок серьезным и сделает все необходимое, чтобы отправить его на фронт.

Он поблагодарил делегатов и ушел так же просто, как и пришел. Делегаты попросили за него, и через несколько дней он возвратился на фронт.

Некоторым читателям эти эпизоды могут показаться незначительными и не заслуживающими особого внимания. Но позволю себе заметить, что с революционной точки зрения я считаю их бесконечно более важными, показательными, полезными, чем все речи Ленина, Троцкого и Сталина, произнесенные до, во время и после Революции.

Инцидент с Клейном оказался последним. Несколько минут спустя Съезд завершил свою работу.

Но здесь мне хотелось бы рассказать еще об одном эпизоде, личного характера, произошедшем уже после Съезда.

Выйдя на улицу, я увидел радостно улыбавшегося Любима.

— Вы не можете себе представить, — сказал он мне, — как я доволен. Вы, конечно, заметили, что я был очень занят во время Съезда. А знаете, чем? Я занимаюсь созданием групп разведчиков и специальных отрядов. Вопрос о них как раз стоял в повестке дня. И вот два дня я работал в комиссии делегатов, которой было поручено его изучить и предложить решение. Я неплохо помог им. Они меня потом благодарили. И мне действительно удалось сделать что-то хорошее и нужное. Знаю, что это послужит делу. Я очень доволен…