Том 6. Лорд Эмсворт и другие - Пэлем Вудхауз

— Вероника! — воскликнула мать. Более слабая женщина воскликнула бы: «Ого!»

Рыцарственный Типтон, только сейчас заметивший ее, поспешил сообщить, что перед нею — не одна из тех сцен, которые вырезают из фильма.

— Все в порядке, — сказал он. — Мы обручились.

Леди Гермиона еще не отдышалась и не сразу выговорила:

— О, Типтон!

— Вы не теряете дочь, — сообщил находчивый Типтон. — Вы обретаете сына.

— О, Типтон! — повторила леди Гермиона. — Я счастлива! Ты счастлива. Вероника?

— Да, мам-ма.

— Такой подарок к дню рождения!

Слова ее пронзили Типтона Плимсола. Да, кто-то говорил за столом про этот день рождения, а он ни о чем не спросил. Ему показалось, что речь идет о козявке.

— Господи! — воскликнул он, сгорая от стыда. — Я не купил подарок. Сейчас куплю. Где их продают?

— В Шрусбери, — сказала Вероника, умевшая ответить кратко.

— Сколько туда ехать?

— Меньше часа на машине.

— Магазины там есть?

— О, да.

— Ювелирные?

— О, да!

— Тогда я буду у рододендронов часа через два. Да, кстати! Там свинья.

— Свинья?

— Да, мам-ма.

— Поразительно, — сказала леди Гермиона, а могла бы не говорить, ибо Императрица высунула в дверь кроткое и любопытное рыло.

— Пожалуйста, — сказал Типтон.

И побежал к гаражу, оставив дело в надежных руках. В гараже был Фредди.

Еще не так давно, увидев его, Типтон Плимсол был бы холоден, но теперь, завоевав прекраснейшую девушку в мире, он плавился от доброжелательности. «Нет, не змий, — думал он, — невинный брат». Конечно, позже надо будет позаботиться, чтобы не было этих братских поцелуев, но вообще — лучший друг.

— Угадай, что случилось, — сказал он. — Я женюсь!

— Женишься?

— Ага.

— На Ви?

— А то на ком?

— Ну, знаешь! — сказал Фредди. — Молодец.

Он так сердечно улыбался, так горячо пожал руку, что исчезли последние сомнения; и Типтон так сердечно улыбнулся, что Фредди решил испытать судьбу.

— Кстати, старик, — сказал он.

— Да?

— Я хотел спросить, ты не дашь нам концессию?

— О чем говорить! — воскликнул Типтон, сияя, как герой Диккенса. — Я сам хотел предложить.

Фредди глубоко вдохнул воздух.

— Старик, — почтительно сказал он, — ты большой молодец. Я всегда говорил.

— Правда?

— Еще как! Желаю счастья, старик.

— Спасибо, старик. Можно, я возьму машину? Съезжу в Шрусбери за подарком.

— Я тебя отвезу.

— Спасибо большое!

— Не за что, не за что, — заключил беседу Фредди. Нажимая на стартер, Фредди мельком подумал, что все к лучшему в этом лучшем из миров.

Глава 8

Человек, которому приятно видеть молодых счастливыми, рад, когда о том узнает, а в этот летний день достопочтенный Галахад Трипвуд узнал немало хорошего.

Встретив Веронику на пути к рододендронам, он узнал от нее, какое счастье привалило ее дому. Еще до этого он встретил Пруденс, бледную и угасшую, передал ей письмо, и она порозовела. Когда он вышел на солнце из прохладной полумглы холла, он тихо напевал мюзик-холльную песенку свой молодости.

Наступил тот час, когда благоухание чая и бодрящий запах тостов осеняют, как благословение, английские дома. Бидж и его помощники приготовили все в гостиной. Галли пошел туда ради общения, ибо чаю не пил с той поры, как друг его Желтобрюх решил заменить им спиртные напитки и вскорости погиб. Да, он попал в аварию на Пиккадилли, но он бы выкрутился, если бы не ослабил организм.

В гостиной сидела одна Гермиона перед чашкой чаю, чтобы приступить к делу, как только прозвучит сигнал. Увидев его, она застыла, глядя на него неприятным взглядом, словно воспитанный василиск.

— А, вот ты где! — сказала она с сестринской прямотой. — Зачем ты притащил эту свинью к Веронике?

То было не ясновидение. Леди Гермиона это вычислила. Обдумав свойства и намерения небольшого общества, она пришла к заключению, что только один человек способен притащить в спальню свинью, и человек этот — перед ней.

Появление Биджа с миской клубники и двух лакеев (сливки, сахарная пудра) помешало ей получить немедленный ответ. Когда процессия удалилась, Галли беспечно сказал:

— Значит, ты слышала?

— Слышала? Мерзкая тварь скакала по всему коридору.

— Хорошая мысль, — скромно и гордо продолжал Галли. — Да, сам и скажу, хорошая. Эгберт плакал мне в жилетку сегодня утром. Я понял, что не время для полумер, и стал действовать. Верещала Вероника?

— Кричала, — холодно поправила сестра, — у бедняжки страшный шок.

— Не понимаю, чего ты ноешь, — сказал Галли, в отличие от лорда Эмсворта — твердый с сестрами. — Ворчит, пыхтит…

Леди Гермиона отринула эти обвинения. По ее словам, она была огорчена.

— Огорчена? Да чем же?

— Эта тварь съела у Вероники кофточку.

— Ну и что? Зашла, поела. Что лучше, по-твоему, какая-то кофточка или богатый и преданный муж? Да Плимсол накупит ей бриллиантовых кофт, если нужно. Не ругайся, улыбнись своей лучезарной улыбкой. Неужели ты не понимаешь, что сегодня — лучший день в году?

Побежденная его доводами, леди Гермиона немного отошла. Лучезарной улыбкой она не улыбалась, но стала помягче, не так похожа на очень строгую гувернантку.

— Что со свиньей? — спросил Галли.

— Бидж сходил за свинарем. Какой-то гном без нёба, очень вонючий.

— Вонючий? Ничего не поделаешь, такая работа. А нёбо — не всем же его иметь. Когда ты ждешь Кларенса?

— К чаю.

— Вечно он пьет чай! Не понимаю. Жуткий напиток, погубил моего друга…

— Вот телеграмма. Она пришла перед этим кошмаром. Галли поморщился.

— Я бы тебя попросил не ворчать о кошмарах! — сказал он. — Подумаешь, обычная свинья. Ну, удивилась Вероника, и что? Да, так что пишет Кларенс?

— Он приедет с эликсиром.

— С чем?

— Читай сам.

Галли укрепил монокль и стал читать. Лицо его прояснилось.

— Совершенно ясно. Он едет с Лендсиром.

— Лендсиром?

— Такой художник.

— Он умер.

— Не сказал бы. Вчера был жив.

— Лендсир, который писал оленей?

— Свиней.

— В жизни не слышала.

— Ничего, услышишь. Мало того, увидишь. Кларенс заказал ему портрет Императрицы. Леди Гермиона пронзительно вскрикнула.

— Ты его подговорил?

— Что ты! Он приехал в Лондон, дыша решимостью. Я просто помог найти художника. Он тебе понравится, приятнейший человек.

— Из твоих друзей?

— Да. Близкий друг. Что ты сказала?

Леди Гермиона ответила: «Ничего», и не солгала — она фыркнула. Галли был тверд с фыркающими сестрами; но ответить не успел, ибо по гравию прошуршали шины.

— Кларенс, — сказал Галли.

— И твой Лендсир, — прибавила его сестра.

— Не надо так говорить, — строго заметил брат. — Он не будет красть ложки.

— Если он твой друг, будет. Ищет его полиция?

— Нет. Он ей не нужен.

— О, как я ее понимаю! — вздохнула леди Гермиона. Из холла раздался тенор лорда Эмсворта:

— Бидж покажет вам комнату, мой дорогой. Скажет, где она. И проводит, а потом приходите в гостиную.

Сеньор Бландингского замка вошел, вдыхая приятный запах, кротко глядя сквозь пенсне.

— А, — сказал он, — чай. Славно, славно. Чай. — Для верности, как обычно, он повторил это слово еще три раза, и леди Гермиона, скорбно фыркнув, протянула ему чашку. — А, чай! — обрадовался граф. — Спасибо, душенька. — Он разумно положил сахару, подлил молока, размешал и сообщил: — Вот и я, Галахад.

— Как ты прав, Кларенс! — воскликнул Галли. — А где Лендсир?

— Кто это? А, да, Лендсир. Я с ним сейчас разговаривал. Лендсир, — объяснил он сестре, — это художник.

— Галахад мне говорил, — сказала леди Гермиона так сухо, что тот решил вмешаться.

— Гермиона против него настроена, — сказал он.

— Ничего подобного, — сказала его сестра. — Вполне возможно, что он приличный человек, хотя и дружит с тобой. Я просто считаю, что смешно тратить деньги на портрет этой свиньи.

Лорд Эмсворт застыл. Он не понимал, как можно назватьее «этой свиньей».

— Императрица получила призы на выставке, — сдержанно напомнил он.

— Вот именно, — поддержал его Галли. — Единственная знаменитость нашей семьи. У нее больше прав на галерею, чем у каких-то бородатых разбойников.

Теперь застыла леди Гермиона. Как и ее сестры, она почитала предков с благоговением китайца.

— Не будем спорить, — закрыла она дебаты. — Надеюсь, ты не забыл купить подарок для Вероники?

— Конечно, не забыл, — с достоинством ответил граф. — Прекрасные часы. Они в жилетном кармане.

Он вынул их с тихой гордостью, равно как и еще один пакетик, на который растерянно посмотрел.