Невероятные расследования Шерлока Холмса - Марк Валентайн

— Могу ли я поговорить с мистером Вернэ? — спросил он во весь голос.

Молодая дама, которая в первой пьесе играла подружку главной героини, а в последней предстала в образе дерзкой дочери хозяина корчмы, указала нам на дальний угол комнаты.

— Шерри! Шерри Вернэ! — позвала она.

В ответ встал худощавый человек вполне приятной наружности, куда приятнее, чем это могло показаться при свете рампы. Он посмотрел на нас с искренним удивлением:

— Не верю своим глазам, неужели я имею удовольствие?..

— Меня зовут Генри Кимберли, — сказал мой друг, растягивая слова. — Возможно, вы обо мне слышали.

— Признаться, не имел чести, — ответил Вернэ.

Мой друг протянул актеру свою гравированную визитную карточку, которую тот стал рассматривать с неподдельным интересом.

— Театральный продюсер? Из Нового Света? Ой, ой. А это? — Он посмотрел на меня.

— Мой друг, мистер Себастиан. Он здесь просто из любопытства.

Я пробормотал что-то о том, как сильно мне понравилось представление, и пожал актеру руку.

— Вы когда-нибудь бывали в Новом Свете?

— Пока не доводилось, — признался Вернэ, — хотя это одно из самых моих заветных желаний.

— Отлично, приятель, — произнес мой спутник с непосредственностью, столь свойственной обитателям Нового Света. — Кажется, этому желанию суждено сбыться. Вот эта последняя пьеса. Я ничего подобного раньше не видел. Ваше собственное сочинение?

— К несчастью, нет. Ее автор — мой добрый знакомый. Впрочем, это я придумал механизм, запускающий волшебный фонарь и театр теней. Лучшего, пожалуй, вам нигде не найти.

— А вы не могли бы назвать имя автора-драматурга? Вероятно, мне стоит переговорить лично с этим вашим добрым знакомым.

Вернэ покачал головой:

— Боюсь, это невозможно. Он занимается совсем другим делом; человек с репутацией не хочет афишировать своей связи со сценой.

— Понимаю. — Мой друг достал из кармана трубку и поднес ее ко рту; тут он принялся хлопать себя по карманам. — Как жаль, кажется, я позабыл свой кисет.

— Я курю крепкий черный табак, — ответил актер. — Но если вы не возражаете…

— Ничуть! Я сам сторонник крепкого, грубого сорта. — И он набил свою трубку табаком актера.

Они закурили, и мой друг принялся описывать, как именно он представляет себе пьесу, с которой можно было бы отправиться в турне по городам Нового Света, от Манхэттена до самых отдаленных уголков страны, расположенных на юге. В первом акте будут давать ту самую пьесу, которую мы только что видели, а в завершение должен следовать рассказ о владычестве Древних, господстве над человечеством и его богами; вполне возможно, стоит изобразить, что случится с людьми, если им не придется с почтительностью взирать на королевские фамилии: мир, погрузившийся во тьму и варварство.

— Ваш загадочный профессионал с репутацией будет автором пьесы, ему одному решать, что должно произойти на сцене. Наша драма станет его произведением. Гарантирую, что публика превзойдет все ваши ожидания. Плюс солидные барыши — скажем, пятьдесят процентов от всех сборов!

— Просто поразительно. Надеюсь, это предложение не рассеется, словно табачный дым?!

— Никоим образом, — ответил мой друг и выпустил из трубки кольцо дыма, посмеиваясь над шуткой собеседника. — Завтра утром приходите ко мне в квартиру на Бейкер-стрит, скажем, после завтрака, часов в десять, приводите своего автора-компаньона, я подготовлю необходимые бумаги, и мы все подпишем.

При этих словах актер вскарабкался на сиденье своего кресла и поднял руку, призывая публику к молчанию.

— Дамы и господа, я хочу сообщить труппе важное известие. — Его звучный голос наполнил помещение. — Этот джентльмен, Генри Кимберли, театральный продюсер, и он предлагает отправиться на другой берег Атлантического океана, где нас ждут и слава, и хорошие деньги.

Жидкие аплодисменты, и комедиант продолжил:

— Что ж, нам придется отказаться от селедки и квашеной капусты.

Труппа залилась смехом. В этой обстановке всеобщего веселья мы покинули здание театра и снова оказались на укутанных туманом улицах.

— Дорогой друг, — произнес я, — что бы там ни было…

— Ни слова больше — у улиц есть уши!

В полном молчании мы поймали кеб и направились прямо к Чаринг-Кросс-роуд. И даже теперь, прежде чем заговорить, мой друг вынул изо рта трубку и выбил недокуренное содержимое в оловянную баночку, затем плотно закрыл ее и положил в карман.

— Итак, нам удалось обнаружить Высокого Человека. Теперь остается надеяться на то, что жадность и любопытство приведут Хромого Доктора в наши апартаменты завтра утром.

— Хромого Доктора?

Мой друг ответил с пренебрежением:

— Я дал ему такое имя. Это элементарно, судя по следам и всему остальному, что мы видели на месте, где обнаружили тело принца, той ночью в комнате побывали два человека. Один — высокий, и, если я не ошибаюсь, мы только что имели случай ему представиться, другой страдал хромотой — и именно он выпотрошил тело королевской особы с мастерством, свидетельствующим о том, что род его занятий имеет непосредственное отношение к медицине.

— Врач?

— Несомненно. К огромному сожалению, по своему опыту я могу судить: если доктор заходит так далеко, в нем обнаруживается столько подлости и грязи… Ни один головорез на подобные дела не способен. Возьмите, например, Хьюстона и его кислотные ванны или прокрустово ложе Кэмпбелла из Эйлинга… — Весь остаток нашего пути домой он продолжал рассуждать в том же духе.

Кеб остановился у тротуара.

— Шиллинг и десятипенсовый. — Мой друг кинул кебмену флорин, тот поймал монету, приподнял свою поношенную шляпу и со словами: «Премного благодарен», поторопил лошадь и растворился в тумане. Мы подошли к входной двери. Пока я возился с ключом, мой друг произнес:

— Странно, почему кебмен не подобрал того малого, что пытался окликнуть его на углу улицы?

— В конце смены они иногда поступают подобным образом.

— В самом деле, — согласился мой друг.

Всю ночь мне снились тени, огромные тени, застилавшие собой солнце. В отчаянии я пытался заговорить с ними, но они ничего не желали слушать.

Весенний сезон — это время вещи. Не стоит медлить, выпотрошите из шкафа старую ветошь. Джек’с. Ботинки. Башмаки. Туфли. Спасите ваши подошвы! Каблук — это наш конек! Джек’с. Не упустите случая посетить наш новый торговый центр в Ист-Энде. Внутри — распарываем, подгоняем, отрезаем лишнее. Вечерние платья на любой вкус. Шляпы. Бижутерия. Трости бамбуковые и со шпагой внутри. Джек’с на Пикадилли. Почувствуйте себя жертвой моды!

Первым прибыл инспектор Лестрейд.

— Вы поставили своих людей на улице? — поинтересовался мой друг.

— Разумеется, — ответил Лестрейд, — им дан четкий приказ: всех пускать, но арестовать любого, кто попытается покинуть дом.

— А наручники у вас с собой?

В ответ инспектор сунул руку в карман, откуда раздался хорошо знакомый щелчок, потом еще один — значит, две пары наручников.

— Ну что ж, господа, поскольку нам приходится ждать, не соблаговолите ли вы рассказать о том, чего именно мы ждем?

Мой друг достал трубку из кармана, однако, вместо того чтобы закурить, положил ее на стол, прямо перед собой. Затем вытащил оловянную баночку — ту самую, которую наполнил прошлой ночью, и стеклянный пузырек, в котором я опознал предмет, привлекший мое внимание в комнате в Шоредитче.

— Это и есть тот самый гвоздь, который я собираюсь вбить в крышку гроба нашего мистера Вернэ.

Он сделал паузу, посмотрел на карманные часы и аккуратно положил их на стол.

— У нас есть еще несколько минут. — Он повернулся ко мне. — Итак, что вам известно о реставрационерах?

— Ничего хорошего.

Лестрейд закашлялся:

— Если вы решили завести речь о том, о чем, как мне кажется, вы решили завести речь, — ни слова больше!

— Слишком поздно, — отозвался мой друг, — существуют те, по мнению которых возвращение «Бывших» представляется не в столь радужных тонах, как всем нам. Это анархисты, которые хотят восстановления изначального порядка — человечество в руках своей собственной судьбы, если можно так выразиться.

— Я не стану терпеть подобного подстрекательства! — воскликнул Лестрейд. — Хочу предупредить вас…

— Хочу вас предупредить: не ведите себя как болван! Именно реставрационеры убили его королевское высочество Франца Драго. Они мучают, лишают жизни, добиваясь, причем напрасно, одного: чтобы повелители оставили нас в объятиях тьмы. Принц был убит «rache» — это древнее слово, означающее охотничью собаку. Инспектор, достаточно просто заглянуть в словарь, чтобы узнать об этом. К тому же оно означает «месть». Охотник оставил автограф на обоях в комнате, где произошло убийство, — подобным образом художник подписывает свои холсты. Однако это не он непосредственно умертвил принца.