Тайная история Марии Магдалины - Маргарет Джордж

Хотя при этом ей очень хотелось хоть одним глазком увидеть, как ее собственная семья собирается в Магдале за праздничным столом.

— Мне хочется верить… я надеюсь… что ты могла бы подумать о возможности войти в мою семью.

«Нет! Нет! Только не это!» — мысленно воскликнула потрясенная этими словами Мария, отвернув лицо от его испытующего взгляда.

— Я думаю, что раз мы единомышленники, ученики одного учителя, которых он считает подходящими друг другу настолько, что поручает им общее задание, то мы можем не только трудиться вместе, но и вообще быть вместе… Как муж и жена.

«Чем я могла поощрить его к подобному предложению? Тогда, ночью, говорила с ним недостаточно твердо?» Вышагивая по тропе и не осмеливаясь поднять на него глаза, Мария отчаянно искала нужные, правильные слова.

— Я… я даже не знаю, что и ответить, — наконец пробормотала она, сказав сущую правду. — Может быть… ты поторопился?

— Нет, это предложение сделано не впопыхах, а вполне обдуманно. Мы знакомы уже целый год, и все это время я присматривался к тебе, восхищался тобой, и теперь я уверен в своих чувствах.

Вот как бывает — ей снова выпало прогуливаться в обществе поклонника. Окрестности по-прежнему выглядели безмятежно, только тогда тропа вела вдоль берега озера, теперь же по пологому склону холма близ Иерусалима. Все было так же и не так! Тогда, прогуливаясь с Иоилем, она была совсем юной и не представляла себе иной жизненной стези, кроме замужества. Теперь же все обстояло иначе.

«Это не для меня, — подумала Мария. — Замужество — это узы, а я предпочитаю быть свободной, а не связанной с чем-то или кем-то, кроме, разумеется, Иисуса. И представить не могу, чтобы я вверила себя… в этом смысле… кому-нибудь другому».

Иисус же ясно дал понять, что к этому не стремится.

На миг Мария вновь ощутила укол боли, которую испытала, когда Иисус отверг ее, после чего между ними волей-неволей возникло некоторое отчуждение. Слишком хорошо понимая, каково это быть отвергнутой, она отчаянно не хотела причинять такую же боль другому.

Они продолжали шагать по тропинке, и Мария, чувствуя, что не может говорить о таких болезненных вещах на ходу, остановилась. Остановился и Иуда.

— Мне кажется, — произнесла она как можно более мягко, — нам следует забыть о таких вещах. Вспомни, что говорил Иисус: «В Царстве Небесном не будет ни женитьбы, ни замужества». И если все идет к концу, который уже близок, мы не должны создавать новые осложнения.

— Осложнения? Ты всерьез считаешь любовь и согласие между мужчиной и женщиной «осложнениями»? Разве двое верующих не представляли бы собой особый, благословенный союз?

Иуда выглядел разгневанным, словно то ли не понимал ее, то ли делал вид, будто не понимает. Видимо, ей следовало говорить проще и понятнее. Но Бог свидетель, как ей не хотелось его ранить!

— Иуда, это невозможно. Я не могу стать твоей женой. Истинная причина в том, что того не позволяют мои собственные чувства. — Чтобы смягчить отказ и позволить ему сохранить лицо, она быстро добавила: — Я ведь совсем недавно овдовела и пока не слишком уверена в своем сердце. Пройдут годы, прежде чем я…

— Я подожду, — торжественно и серьезно сказал он.

— Но мы не можем мыслить таким образом, — указала Мария, — Возможно, ни у нас, ни у мира просто нет будущего.

Явно уязвленный, Иуда отвернулся и возобновил движение. Некоторое время он шел молча, но потом тихим, но решительным голосом заявил:

— Ладно. Забудь об этом. Я тоже постараюсь забыть. Мне стыдно за то, что я это затеял.

— Тебе не должно быть стыдно! — воскликнула Мария, слишком хорошо понимавшая, что он сейчас чувствует. — Мои обстоятельства…

— Я же сказал, забудь! — Теперь его слова прозвучали хрипло и злобно. — Ничего не было! Я ничего не говорил, ты ничего не слышала!

— Хорошо, — согласилась она, несколько удивленная и напуганная столь стремительной переменой. — Не было, значит, не было.

В конце концов, ее такой поворот только радовал — значит, ей не придется опасаться дополнительных сложностей.

Дальше они шли молча. Мария чувствовала себя очень неловко, но через некоторое время Иуда заговорил, словно ничего не случилось. Голос его звучал спокойно, однако, украдкой покосившись на него, Мария приметила тень на челе и насупленные брови.

Добравшись наконец до окраины деревни, они действительно увидели привязанного к изгороди молодого белого ослика. Иуда отвязал его и, когда случившийся рядом мальчонка спросил, что он делает, рявкнул, чтобы тот не вмешивался, помянув при этом Господа.

Спорить с ним мальчуган не осмелился.

Они повернулись и повели осла в Вифанию. Всю дорогу назад путники молчали, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук ослиных копыт.

Когда животное доставили к Иисусу, тот обрадовался.

— Теперь мы можем отправиться в Иерусалим, — объявил он. — пока только для знакомства. Взглянем на город, а на ночь вернемся сюда.

Шла вторая половина дня, до закрытия городских ворот осталось еще несколько часов. Иисус набросил на спину осла плащ, сел на него, и они начали спускаться по крутому склону Елеонской горы.

Вскоре Иисус и ученики влились в сплошной поток паломников, направлявшихся в святой город, распевая псалмы. Мария полагала, что они затеряются в этом людском море, но неожиданно оказалось, что все взоры обращены к Иисусу и его ослу, который, хоть и впервые вез седока, как ни странно, совсем не артачился. Правда, поскольку он не привык выполнять команды, его вел в поводу шедший впереди Петр.

Густая толпа расступалась, давая им дорогу, а когда Иисус и его последователи приблизились к воротам Иерусалима, люди стали расстилать плащи под копытами осла, размахивать пальмовыми ветвями и выкрикивать строки из сто семнадцатого псалма: «Благословен грядущий во имя Господне».[62]

Посыпались дружные возгласы:

— Осанна сыну Давидову!

— Благословенно грядущее царство отца нашего Давида!

— Благословен будь царь, пришедший во имя Господа!

— Мир в небесах и слава в вышних!

И наконец громкий, перекрывший все крик:

— Благословен будь царь Израиля!

— Сие сбывается предречение пророка Захарии! — выкрикнул какой-то мужчина. — Сказано: «Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на молодом осле».[63]

— Это же представление! — послышался у самого уха Марии возмущенный голос Иуды. — Иисус назубок помнит эти пророчества, вот все и разыграл.

Мария обернулась. Иуда был зол и мрачен, словно чувствовал себя обманутым дважды. Не только ею, но и Иисусом.

— Осел… толпа… — злобно шипел он. — С ослом все подстроено, уж нам ли с тобой не знать. А все остальное? Что он вообще собирается делать, когда вступит в Иерусалим? Пророчеств на сей счет великое множество. Конечно, все ему не исполнить, но некоторые… Да, людям есть чему… дивиться! — Слово «дивиться» он произнес как ругательство.

Что ему ответить, Мария не знала, поскольку сказанное было правдой. С ослом уж точно все подстроено. Конечно, этому непременно должно найтись какое-то невинное объяснение, только вот она его не знала. Зато знала, что до сих пор Иисус на ослах не ездил. Это действительно вызывало беспокойство.

Мария предпочла промолчать и зашагала дальше, рядом с Иисусом, восторженно приветствуемым толпой. Со стен на него взирали солдаты и чиновники, наверняка спрашивавшие друг друга: «Кто этот человек?» Группа хмурых фарисеев обратилась к нему со словами: «Учитель, вразуми своих учеников», но крики «Осанна!», «Благословен грядущий во имя Господне!» заглушили их ворчание. Иисус же, не споря с ними, но и не игнорируя их, воскликнул:

— Истинно говорю вам, если заставить молчать людей сих, то возопят сами камни!

Они воззрились на него с досадой.

Наконец Иисус с учениками достигли ворот и вошли в них, оставив ликующих почитателей позади. Теперь они представляли собой обычную группу паломников. Когда они шли по узким улочкам, внимание Марии привлекли стоявшие на каждом перекрестке римские солдаты. Ей казалось, что во время прошлого паломничества она их тут в таком количестве не видела, хотя поручиться за точность детских воспоминаний, конечно же, не могла. Легионеры держались настороженно и, похоже, готовы были мгновенно пресечь все, что покажется им подозрительным. Их тяжелые взгляды выражали презрение и враждебность.

«Они действительно ненавидят нас, — подумала Мария, — Ненавидят наши праздники, нашу веру, то, что вынуждены находиться здесь. И видят в нас лишь источник неприятностей».

Через некоторое время Иисус и его ученики добрались до храмовой территории и оказались у больших ворот, отделявших обычные улицы от священной земли. Врата охраняли скучающие солдаты; они стояли, расставив ноги, и величие храма их ничуть не трогало.