Адъютант его превосходительства - Игорь Болгарин

— А-а, так вот ты зачем… — протянул он удивлённо. — А я думал, ты уже старое-то бросил, седой черт. Внуки небось есть…

— Горбатого могила исправит, — скупо улыбнулся Кособродов.

— Ты этого добра днём с огнём у нас не найдёшь. Нету!

— А на складе?

— На складе его никогда и не бывало. Каждую порцию для взрывов из города под большой охраной везли. И то, — Данилыч обернулся по сторонам, — наши хлопцы, я знаю, половинили. Партизанам в горы переправляли. А сейчас — все! Нету!

Так ничем закончился их первый день в Новороссийске. А на следующий день в порт уже отправился Красильников. В бушлате, в суконных матросских брюках, заправленных в сапоги, похожий на ищущего выгодной работы моряка, он с самого утра болтался возле портовых ворот, стремясь, однако, не очень попадаться на глаза часовым.

Разгрузку танков днём не производили. Потому и пирс, к которому был пришвартован английский военный транспорт «Орион», был пуст.

Семён Алексеевич уже собирался уходить, как вдруг увидел, что с «Ориона» на пирс спустились матросы и беспорядочной гурьбой направились к воротам порта. Он скорым шагом обошёл штабеля каких-то бочек и тоже направился к воротам.

Не доходя до них, остановился, сосредоточенно скручивая цигарку. Когда английские моряки, предводительствуемые коренастым боцманом с серьгой в ухе, поравнялись с Семёном Алексеевичем, он жестом попросил у них огонька. Моряки остановились. Боцман достал зажигалку, посмотрел на замысловато скрученную цигарку и улыбнулся. Заулыбались и другие, заговорили на непонятном Красильникову английском языке.

— Козья ножка, — попытался объяснить он любопытствующим морякам и, чтобы разговор не оборвался, жестами показал: — Хочешь, тебе сделаю?

И, не ожидая его согласия, Красильников достал полный табаку кисет, рванул размашистым, изящным движением газету и ловко, одним приёмом, скрутил предлинную козью ножку. Всыпав в неё рубленый корень самосада, он подал готовую цигарку боцману. Тот прикурил, затянулся. Лицо его дёрнулось и побагровело, он громко закашлялся. Моряки снова засмеялись и, обступив Семена Алексеевича и боцмана, по очереди стали пробовать самосад, гогоча и весело хлопая Красильникова по плечу. Знакомство завязывалось…

Но в это время юркий человек в штатском, по виду явно филёр, тут как тут появился возле моряков, подозрительно присматриваясь к тому, что здесь происходит. Красильников намётанным глазом сразу же заметил филёра и понял, что знакомство с ним ничего хорошего ему не сулит.

— Ладно, ребята! Мне пора! Пойду! — пробормотал он и постарался протиснуться сквозь толпу обступивших его англичан, они его не отпускали. Звали с собой выпить. Хоть и не знал он английского языка, но правильно понял это приглашение по тем жестам, которыми моряки сопровождали слова.

— Не могу я, ребята! Некогда! — качал головой Красильников и затем вдруг, чуть прищурив глаза, сказал: — Вот завтра… Завтра можно… Завтра давайте встретимся…

При этом Семён Алексеевич прикладывал руку к щеке и даже закрывал глаза, чтобы моряки лучше поняли, что значит завтра.

— Завтра… — повторил вслед за Семёном Алексеевичем высокий моряк с тяжёлым упрямым подбородком и отрицательно покачал головой: — Нет!.. Нет завтра… Ту-ту…

Что-то резкое и гневное бросил в толпу филёр. Высокий моряк огрызнулся и махнул в его сторону рукой. Весело и возбуждённо переговариваясь между собой, моряки тронулись дальше. Филёр уже стоял возле Семена Алексеевича и ждал, когда отойдут подальше моряки. Но высокий моряк что-то понял, тоже остановился и, угрожающе поглядывая на филёра, стал ждать. Тогда филёр, сменив Красильникова недобрым взглядом, покорно побрёл вслед за входящей толпой англичан. «Спасибо, товарищ!» — мысленно сказал выручившему его моряку Красильников и, проводив англичан задумчивым взглядом, пошёл в противоположную сторону. Наплутавшись вдоволь в сложных лабиринтах припортовых улиц, Красильников вышел наконец к деревянным причалам. Здесь мерно покачивались на лёгкой волне ходкие рыбацкие фелюги. На корме одной ветхой лайбы сидел старик. Увидев, что Красильников остановился, старик, глядя поверх очков, крикнул:

— Матрос, выпить чего не найдётся?.. Есть отменная закуска! — и он показал на связку вяленой рыбы, висевшую на флагштоке. Семён Алексеевич прошёл не мешкая по причалу к лайбе.

— Какую службу здесь несёшь? — дружелюбно спросил он старика, стараясь понравиться ему.

— А служба у меня простая, — начал старик — видно, был из разговорчивых, — вроде сторожа я. — Он помолчал и грустно добавил: — Сорок годков день в день прослужил в этом порту, в таможне, а теперь… вот…

Семён Алексеевич даже присвистнул от удивления.

— Сорок лет?.. Наверное, многих моряков знаете?

— Известно, — согласно кивнул головой бывший таможенник.

— А не доводилось вам встречать кого с бывшего эсминца «Гаджибей»? — дознавался Семён Алексеевич.

— С того, потопленного? — повёл бровью в сторону рейда таможенник.

Красильников кивнул.

— Ходит тут один. Комендором был.

— Комендором? А фамилию его не вспомните? — с надеждой в голосе спросил Семён Алексеевич.

— А чего вспоминать? Воробьёв его фамилия.

— Воробьёв?.. Василий?.. — обрадовался Красильников.

— Василий. Он самый.

— Значит, он здесь? — продолжал несказанно обрадованный Красильников. — А где его можно повидать?

— Если есть на что выпить, то в аккурат через десять минут я его вам покажу.

— Есть! Есть! Пошли, папаша!..

Таможенник легко выбрался на причал.

— Подождите, а вахту кому?.. — вдруг остановился Красильников.

— А шут с ней, с вахтой! И с этой лайбой! На ней все равно украсть нечего, — проговорил таможенник.

В двух кварталах от порта, на ветхом каменном доме, висела на кронштейнах большая медная пивная кружка, а под нею красовалась надпись: «Эксельсиор». Старик таможенник свернул во двор, показал на пролом в стене, означавший вход. По выщербленным ступеням они спустились вниз. Под потолком каменного коридора висел тусклый керосиновый фонарь. Он освещал дубовую дверь. Таможенник толкнул её — и навстречу им с оглушающей силой вырвался нестройный гул, послышались невнятные пьяные голоса. Семён Алексеевич увидел низкий сводчатый зал, в котором за длинными дубовыми столами сидели люди. Это были рыбаки, грузчики, военные моряки, механики с мелких судов и портовые воры. На их одежде лежал отпечаток морских профессий. И только два филёра, сидевшие неподалёку от входа, казались здесь такими же несуразными, как, скажем, архиерей на цирковой арене. Они тянули пиво и не спускали глаз с английских моряков, тесной кучкой сидевших за другим столом.