Сталин и писатели Книга четвертая - Бенедикт Сарнов

П р е д с е д а т е л ь. Кто еще желает высказаться по смеху?

В т о р о й. Разрешите!

П р е д с е д а т е л ь. Прошу вас.

В т о р о й. Товарищи! Предыдущий оратор, говоря о смехе, призывал нас к серьезности. Но, товарищи, сам предыдущий оратор отнесся к смеху далеко не серьезно. Предыдущий оратор сказал, что нам нужен смех. Я считаю, что такой вывод очень печален. Я считаю, товарищи, что каждый человек, прежде чем засмеяться, должен отдать себе полный и ясный отчет, над чем, почему и каким смехом он будет смеяться. Это самое главное. Какие же смехи мы имеем на сегодняшнее число? На сегодняшнее число мы имеем следующие смехи: их смех и наш смех.

Какая же разница между их смехом и нашим смехом? Первая отличительная черта нашего смеха — это та, что наш смех должен быть организованным. Что это значит? Что мы должны смеяться только над тем, о чем есть постановление общего собрания, что это действительно смешно. Провинция, например, должна согласовывать свой смех с центром. Авторы, например, должны согласовывать свой смех с реперткомом. Комсомол, например, должен согласовывать свой смех с Обществом старых большевиков. Что касается театров, то в театре зрители должны смеяться только в антрактах, после того, как они сообща обсудят все те места, которые вызывают у них гомерический хохот.

Т р е т и й. Разрешите мне.

В т о р о й. Я еще не кончил

П р е д с е д а т е л ь. Одну минуту. Краткое слово по гомерическому хохоту имеет товарищ Гвоздилин.

Т р е т и й. Товарищи! Кроме нашего смеха и ихнего смеха, имеются еще несколько смехов, оставшихся нам от прошлых веков. Огромное место среди упомянутых смехов занимает так называемый гомерический хохот. Попробуем разобраться, как же будет относиться наш смех к данному хохоту. Что такое гомерический хохот? Гомерическим хохотом смеялся великий слепец Гомер. Следовательно, он смеялся над тем, чего он не видел. Нужен ли нам такой хохот?

Г о л ос а. Нужен.

— Не нужен.

Т р е т и й. Я, товарищи, считаю, что нужен. Потому что смеяться над тем, что мы видим, это, я бы сказал, как-то... несколько неудобно!

Г о л о с а. Правильно!

Т р е т и й. Разрешите поэтому считать гомерический хохот нашим смехом?

Г о л о с а. Не нашим!

— Не целиком не нашим!

— Нашим!

— Не совсем нашим!

Т р е т и й. В таком случае будем считать его полунашим!

Г о л о с. Если полунашим, значит, и полуихним!

Т р е т и й. Нет, полунашим и полунеихним!

Г о л о с. Тогда уж лучше полуничейным!

Ч е т в е р т ы й. Вношу предложение.

П р е д с е д а т е л ь. Пожалуйста.

Ч е т в е р т ы й. Предлагаю за невыясненностью гомерического хохота временно заменить его шекспировским смехом

Г о л о с а. Правильно!

Т р е т и й. Я, товарищи, категорически возражаю. Мы еще не знаем, каким смехом смеялся Шекспир. Если он был сыном лорда, то он смеялся утробным смехом загнивающей верхушки, а если он был сыном торговца солодом, то, следовательно, он смеялся бодрым и здоровым смехом полуголодного разночинца. Пока еще на этот вопрос никто ответить не может, потому что происхождение Шекспира никому не известно. Может, товарищи, получиться конфуз: мы начнем смеяться шекспировским смехом, а Вильям Шекспир вдруг окажется лордом Ретлендом. Предлагаю поэтому от шекспировского смеха всячески воздержаться.

П р е д с е д а т е л ь. Слово по текущему смеху возвращается товарищу Ваганькову.

В т о р о й. Товарищи, я продолжаю. Вторая отличительная черта нашего смеха в том, что он должен быть массовым. Я считаю, что смех двух или трех человек или еще более возмутительный смех в одиночку — совершенно недопустим. Мы должны объявить решительную борьбу смехачам-одиночкам, ибо такой смех совершенно не поддается никакой квалификации. Скажем, сидит человек в трамвае и смеется, а над чем он смеется — черт его знает! Я считаю, что смеяться нужно начиная с 15 человек и под наблюдением опытного руководителя, причем каждый смех, перед тем как вырваться из груди, должен быть теоретически подкованным! Вот!..

П р е д с е д а т е л ь. Поступила, товарищи, резолюция. Разрешите огласить?

Г о л о с а. Просим, просим!

П р е д с е д а т е л ь. Внимание, товарищи. Оглашаю резолюцию:

«Общее собрание ученого общества друзей советского смеха, заслушав доклад товарища Косупко на тему о смехе, постановляет: горячо приветствовать всякий смех, за исключением смехов:

а) животного;

б) утробного;

в) щекочущего;

г) пережевывающего;

д) смакующего;

е) кликушеского;

ж) деляческого;

з) межеумочного;

и) сумеречного;

к) лжездорового;

л) пяточного;

м) преждевременного;

н) преждевременного смеха с некоторым опозданием;

о) половинчатого;

п) полуполовинчатого;

р) целиком половинчатого;

с) непонятного;

т) понятного, но немногим;

у) пустого;

ф) несерьезного;

х) поверхностного;

ц) гормонного;

ч) размагничивающего;

ш) обобщающего;

щ) мышино-жеребческого;

э) самодовольного;

ю) сытого;

я) общечеловеческого».

Товарищи, смехи еще остались, а алфавит уже кончился. Поэтому такие смехи, как, например: ехидный, недоговаривающий, подмышечный, видимый смех сквозь невидимые слезы, невидимый смех сквозь видимые слезы, а также: смех над кем-нибудь, смех как таковой и смех вообще — временно, до расширения алфавита, остаются вне букв. Безусловно рекомендуются следующие смехи:

а) смех над татарским игом,

б) смех над крепостным правом,

в) смех над господом нашим Иисусом Христом и

г) смех над Народным комиссариатом почт и теле- графов.

В т о р о й. Почему над Народным комиссариатом?

П р е д с е д а т е л ь. Товарищи, я подразумевал телеграммы. Они опаздывают.

В т о р о й. Так бы и говорил, что над телеграммами.

Т р е т и й. Я предлагаю этот пункт уточнить: не вообще над телеграммами, а над частными телеграммами.

П р е д с е д а т е  л ь. Кто возражает? Никто? Значит, так: над господом нашим Иисусом Христом и над частными телеграммами со следующими оговорками смех не должен:

а) поражать себя в голову;

б) пробуждать инстинкты.

Занавес вовремя опускается.

Тут я сразу же должен признаться, что отдал такое большое пространство книжного текста этому, не такому уж яркому, сочинению не только потому, что оно являет собой уникальную библиографическую редкость. (Тем более что уже не являет: ничто тайное не становится явным, и сравнительно недавно текст этот был опубликован в журнале «Вопросы литературы».)

Сделал же это я главным образом для того, чтобы читатель, так сказать, лично уверился в беззубости этой «политической сатиры» и подивился тому, что это, в общем-то, довольно невинное сочинение вызвало такой грандиозный скандал. (Специальное заседание и решение Политбюро, вмешательство всесильного ГПУ, обращения ведущих работников этого ведомства (Ягоды и Агранова) к Сталину и, наконец, высочайшее решение: арест и ссылка соавторов в разные «отдаленные места» Сибири.)

Все это вызовет у нас еще большее удивление, если мы вспомним, что в это самое время без всяких ограничений и тем более эксцессов печатались (и не где-нибудь, а в самой «Правде») куда более злые и острые сатирические фельетоны. И на эти самые темы.

Вспомним хотя бы знаменитый фельетон И. Ильфа и Е. Петрова «Как создавался «Робинзон» и другие их фельетоны, печатавшиеся в то время в самой «Правде».

Выходит, сатирические фельетоны одних литераторов можно из номера в номер печатать в «Правде», а других, сочинивших нечто похожее и на ту же тему, за ту же «провинность» арестовать и загнать — одного в город Камень Западно-Сибирского края, другого в Тобольск, а третьего — в Енисейск.

Могло ли быть такое?

То есть вообще-то могло быть всякое. И даже страховой полис, о котором Остап Бендер говорил, что только он один может дать человеку полную гарантию безопасности от любых невзгод, — даже он, если бы вдруг возникла такая необходимость, не мог бы не только постоянных авторов «Правды» Ильфа и Петрова, но и самого тогдашнего главного редактора этой газеты Н.И. Бухарина защитить от этой и даже более страшной участи.

И все-таки тут что-то не так.

Наверняка для ареста и ссылки в места отдаленные В. Масса и Н. Эрдмана была еще и какая-то другая, более основательная причина, чем сочиненное и напечатанное ими в альманахе «Год шестнадцатый» «Заседание о смехе». (Не говоря уже о М. Вольпине, который к созданию означенного сочинения вообще никакого отношения не имел.)

Да, такая причина действительно была. И в тогдашних литературных — да и не только литературных — кругах о ней было довольно широко известно.