Сэр Гибби - Джордж Макдональд

Как только у Гибби закончился семестр, они с Джиневрой вернулись в Глашруах, где лэрд (как его до сих пор называли) принял их, как хозяин принимает гостей. Они обнаружили, что дворецким снова стал Джозеф, а егерем — Ангус. Джиневра с радостью приветствовала старого Джозефа, но при первой же возможности сказала Ангусу, что сэр Гилберт разрешает ему оставаться в имении только ради её отца; но стоит ему хоть раз незаконно применить силу, как его не только выгонят, но и, скорее всего, подадут на него в суд. Гибби сделал самого старшего брата Донала судебным приставом, а потом взял ему в помощники и двоих других братьев, поселив их всех вместе на одной из своих ферм, как только она освободилась. Пока Джанет была жива, они всё так же собирались в её домике по субботам — только с той разницей, что Джиневра занимала место отсутствующего Донала. Больше к удовлетворению самой Джанет, чем её мужа, она первой отправилась в Небесный дом, «чтобы быть неподалёку, — сказала она, — и открыть ему дверь, когда он появится». Тогда Роберт перебрался в долину, чтобы жить на ферме вместе с сыновьями, где все нежно о нём заботились. Но, к счастью, он не долго задержался после ухода жены. В самое первое лето Ники вернулась, чтобы прислуживать леди Гэлбрайт, но была для неё, скорее, подругой, чем служанкой и, выйдя замуж, поселилась тут же, в имении.

Какое — то время Джиневра деловито приводила в порядок дом и обставляла его новую часть. Когда приготовления были завершены, сэр Гилберт собрал всех арендаторов под своей крышей. Старый лэрд предпочёл уехать в город «по делу», чтобы не испытывать унижения от того, что не он выступает в роли настоящего хозяина всего этого великолепия, — хотя, быть может, это не задело бы его самолюбие так сильно, если бы в былые времена он хоть раз догадался угостить обедом обитателей своего поместья.

Роберт и Джанет отказались от приглашения.

— Больно мы стары, чтобы праздновать да веселиться, разве только у себя в сердце, — сказала Джанет. — Но подожди, подожди, мой милый сэр Гибби, пока мы встретимся там, на Небесах. Вот уж тогда пойдёт веселье!

Таким образом, почётное место предоставили тётушке Джин Мейвор, которая была вне себя от радости, увидев, что её домовой стал владельцем всего поместья и она может сидеть рядом с ним за столом, радуясь его уважению и дружбе. Однако брат её проворчал, что всё это «сплошная нелепица», и до последнего упорно считал нового лэрда полоумным дурачком, настаивая, что всеми делами заправляет его жена, а весь этот разговор на пальцах — чистое притворство.

Когда главная часть обеда подошла к концу, сэр Гибби и его жена встали во главе стола и вместе обратились к собравшимся с небольшой речью: он знаками показывал, что хочет сказать, а она произносила его мысли вслух. В этой речи сэр Гилберт шутливо извинился за то, что когда — то переполошил всю округу, тайно заделавшись домовым, и пересказал все свои приключения, сопровождая слова жены такими выразительными жестами, что все его слушатели покатывались со смеху, то и дело отдуваясь и вытирая слёзы.

Затем, немного поведав им о своём странном детстве, он поблагодарил Бога, ибо Он провёл его через тернии прямо в объятья любви и покоя, которые он нашёл в пастушеском домике Роберта и Джанет Грантов; и весь его покой кроется именно там, а не в том богатстве, что сейчас перешло к нему по наследству.

— Он говорит, — сказала леди Гэлбрайт, — что был среди вас странником и пришельцем, а вы, люди Даурсайда, приняли его к себе, и если кому — нибудь из вас или ваших близких понадобится помощь, он с радостью сделает для вас всё, что может. Ещё он говорит, что все вы должны знать, что у вас есть собственный поэт, вскормленный и вспоенный здесь, в Даурской долине. Это Донал Грант, сын Роберта и Джанет. Он близкий друг сэра Гилберта, бесконечно дорогой его сердцу и один из благороднейших людей на свете. Сэр Гилберт хочет, чтобы я прочла вам стихи, которые он получил от Донала сегодня утром — наверное, только что написанные. Это стихотворение называется «Жаворонок». Я постараюсь прочесть его как можно лучше. Если кому — нибудь из вас не нравится поэзия, сэр Гилберт говорит, что вы можете пойти на кухню и выкурить трубочку — другую за бокалом вина, которое вам подадут прямо туда.

Она замолчала. Никто не пошевелился, и она начала читать стихи, которые — ради того, чтобы Донал снова, хоть и в самом конце, появился в моей книге, — я приведу целиком. А если кто из моих читателей не любит поэзию, что ж… Они тоже могут — выражаясь образно (ибо я не хочу никого обижать) — пойти и выкурить трубочку — другую на кухне.

Жаворонок

Человек: Жаворонок, постой!Песню свою не пой!Поговори хоть минутку со мной,Послушай меня, наконецВесь день просвистел вчера,И снова поёшь с утра!Ох, не доведёт тебя до добраВеселье твоё, глупец!Сколько можно свистатьИ в облаках летать,Звонкие трели свои рассыпатьДаром на белый свет?Разве не знаешь тыГоре людской бедноты?Нет тебе дела до их маяты,Нет в тебе сердца, нет!Лучше с небес спустись,Червей поищи, потрудись,Деток своих покорми, не ленись!Пользы с тебя ни на грош!Надо жене помочьБедняжке одной невмочь.Бьётся она весь день, всю ночьА ты всё поёшь да поёшь!Вниз хоть раз посмотри:Видишь, идут косари?Скосят твой луг до вечерней зари.Как тогда будешь жить?Спускайся скорей сюда,Пока не пришла беда,Пока не коснулась коса гнезда,Не всё ж без забот парить!Ты видно сошёл с ума А ну, как придёт зима?Песни не сложишь, как хлеб, в закрома,Будет тебе урок!Видно, придётся ей,Бедной жене твоей,Трёпку тебе задать поскорей Может, и выйдет толк!

Жаворонок: В заботливых ладоняхГнездо моё лежит,И серп его не тронет,Но мимо просвистит.Весельем небо дышит,Мне ветер старый друг,Я с ним парю и вижу,Как дивно всё вокруг!Моя простая песняЛетит к жене моейИ радостью небеснойСердечко греет ей.Здесь в небе так прекрасно!Такая благодать!Когда б ты мог поднятьсяИ это увидать!Покрыто сердце пылью,Но руки рвутся ввысь.Ты к солнцу, как на крыльях,В молитве поднимись!

Человек: Ты смело и cвободно,Летя, звеня, паря,Как внук седой ПриродыВ чертогах у Царя,Поёшь, не зная страха,О счастье и любви Моя простая птахаС мелодией в крови.Священник мой незнатныйБез ризы и венца,С сердечком благодатным,С восторгом без конца,Поёшь ты в упоеньеИ, как левиты встарь,Возносишь всесожженьеНа плотяной алтарь.Хожу в тоске сердечной,Вокруг туман и мгла,А ты, пророк беспечный,Взлетаешь выше зла.Даётся мудрость туго,Гордиться не с руки.Возьми меня, пичуга,К себе в ученики.Ведь если ты так весел,Беспечен и не пьян,Тогда тебе известенБальзам от горьких ран.За завесью унылойТы видишь тьмы конец,Твоей достанет силыНа дюжину сердец.И все твои собратьяСнуют то там, то тут,Крылатой, звонкой ратьюХвалу Ему поют,Молве людской не внемлют,Не сеют и не жнут,Пока ничком на землюОднажды не падут.

Прочитав стихи, сэр Гилберт и леди Гэлбрайт удалились и пошли в новую часть дома, где находились их комнаты и спальня. Проходя по мосту, Джиневра почти всегда бросала взгляд вниз и вверх вдоль пустого русла, виднеющегося в скале. Сегодня она, как обычно, остановилась и выглянула в окно. Внизу пересохшее русло выходило в широкую даурскую долину, вверху его перегораживал оползень, за которым, весело сверкая, бежал с горы ручей. Гибби показал на него. Джиневра с минуту смотрела вдаль и затем тяжело вздохнула. Он спросил её — теперь они разговаривали, скорее, как два духа, слившихся в одно; даже знаки и жесты были им порой уже не нужны, — почему она вздыхает, чего ей так не хватает.

— Только песенки моего ручейка, Гибби, — ответила она.

Тогда он вынул из кармана маленький пистолет и положил его ей на ладонь. Затем он открыл окно и знаками показал, что она должна выстрелить.

Джиневра никогда не стреляла из пистолета и немножко испугалась, но ей было бы стыдно не исполнить любую просьбу своего Гибби. Она подняла пистолет, рука её дрожала. Он накрыл её своей, и дрожь сразу утихла. Она нажала на курок и тут же выронила пистолет, пронзительно вскрикнув. Он дал ей знак внимательно прислушаться. Ещё секунда — и вдруг, как стократное эхо, раздался мощный грохот, скачущий с горы на гору, как гулкий, раскатистый гром. В следующее мгновение Джиневра увидела, что оползень со страшным шумом катится вниз по руслу, подпрыгивая и крутясь: это бурые от земли волны ручья, беснуясь от сумасшедшей радости, с ликующим кличем возвращались в своё родное русло. Джиневра смотрела на всё это, приоткрыв рот от изумления и радости, которая превратилась почти что в испуг, когда вода, как живая, с рёвом приблизилась к мосту и с размаху кинулась под него. Они обернулись и увидели, как ручей несётся дальше, спускаясь к Лорри по крутым уступам своего русла. Пока они смотрели ему вслед, комки земли в воде растаяли, волны прямо на глазах становились всё чище и чище, и через несколько минут под мостом текла, играя и танцуя, уже самая настоящая речка со светло — коричневой водой, прозрачной, как дымчатый горный хрусталь, и её неистовый рёв сменился нежным журчанием.