Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

За спиной Мигеля и над его головой надувались паруса, на высоких мачтах полоскались по ветру флаги. Поля соломенной шляпы, надвинутой на самые уши, чтобы не улетела, натирали затылок. Берег был достаточно близко, чтобы увидеть открывающуюся панораму, но разглядеть подробности было невозможно. Когда они подплыли ближе, он с восхищением увидел изрезанный контур гор над сиреневыми и пурпурными волнами, колышущимися, как шелковые шарфы. Над зарослями тростника парили выплюнутые трубами жемчужные облака дыма. За восточной оконечностью бухты, ограниченной стеной пальм на берегу и узким коралловым рифом с моря, раскинулся еще один пляж со сверкающим на солнце песком. Высоко за границей прилива, над домом, окруженным верандой, поднимался дым. Вдалеке виднелась еще одна постройка, вероятно амбар. Завороженный видом, Мигель быстро сделал зарисовку в блокноте. Когда судно огибало пляж, из дома показалась женщина и помахала рукой. Летящее платье без кринолина очерчивало изгибы ее тела, длинные, до пояса, темные волосы были распущены. Мигель не мог различить черт ее лица и лишь проводил мл лядом колеблющуюся на ветру фигурку. В Европе ему таких картин встречать не доводилось.

Бухта Гуареса оказалась забита до отказа — встать на якорь до утра не было никакой возможности. Мигель сел в шлюпку, и матросы повезли его на берег, лавируя между возвышающимися корпусами кораблей. Замученные бригадиры на чем свет стоит ругали грузчиков, которые катили, переносили и поднимали на корабли сотни бочонков с патокой и ящиков с брусками сахара. В своем белом льняном костюме, в шляпе из тонкой соломки и с кожаным саквояжем, Мигель явно не вписывался в окружающий пейзаж. Когда он проходил по причалу, где вился рой мух, бригадиры и рабочие в знак приветствия кивали, приподнимая сомбреро.

Стоило ему ступить на родную землю, как от нахлынувших чувств комок подступил к горлу. За время скитаний по Европе его часто терзала ностальгия. «Пуэрто-Рико — любовь моя, родная земля», — шептал он, охваченный страстью, которую испытывает только любовник вдали от своей единственной. В бесчисленных гостиных под охи и ахи слушателей он воодушевленно расписывал красоты своей родины: сельские пейзажи, спокойные океанские воды, освежающие бризы, прелестных чутких женщин и отважных гордых кабальеро.

Он умалчивал, однако, что экономика Пуэрто-Рико существует за счет рабского труда и от него же зависит его собственное богатство. Сейчас, оглядываясь вокруг, он начинал осознавать, что все то время, пока он путешествовал и развлекался — без особого вдохновения пописывал пейзажи, ел, пил и распутничал, — мужчины, женщины и дети оставались в неволе и гнули спины. Ему стало стыдно. Поначалу он порывался сесть на первый же корабль, который вернет его в мир, где Пуэрто-Рико будет всего лишь точкой на карте, неведомой и всеми забытой. Он хотел перенестись туда, где Пуэрто-Рико был бы островом его мечты — страной, которой на расстоянии могут гордиться ее сыны. Тоска по дому за время отсутствия терзала его гораздо меньше, чем навалившаяся сейчас действительность и необходимость занять свое место в ней.

Путешествуя по большим и малым городам Европы, Мигель хранил Пуэрто-Рико в своем сердце как некий далекий идеал, не имеющий ничего общего с унижением человеческого достоинства и его причастностью к нему. «Я пробовал освободить их», — успокаивал он сам себя, прекрасно сознавая ничтожность этих попыток. Юноша надеялся, что последний год не прошел для него даром и он кое-чему научился. Он вспомнил собиравшихся в аптеке у дона Бенисьо приятелей и доктора Бетансеса — человека, осмелившегося отстаивать свои убеждения и ценимого за реальные заслуги. Ступив на землю любимого острова, Мигель поклялся вернуться на поле боя, покинутое им трусливо и без борьбы.

В порту оказалось много солдат. Они бросали подозрительные взгляды на мужчин, женщин и детей, держа винтовки наготове, согнув пальцы на курке, на бедре покачивались сабли и шпаги. Мигель вспомнил, что солдат задействовали обычно тогда, когда местное правительство опасалось волнений, спровоцированных происшедшими за пределами острова событиями. Когда он был в Англии, стало известно, что Конфедерация потерпела поражение и ее конец неминуем. Рабство в огромной стране к северу от Пуэрто-Рико ушло в прошлое, и молодому Аргосо Ларрагойти даже показалось, что наконец-то пробил час Антильской федерации, о которой говорил Бетансес. В Испании и Франции он познакомился с пуэрториканцами, которые продолжали обсуждать болезненные проблемы, знакомые ему по кружку в аптеке Бенисьо и тайному обществу. Но, как и на острове, Мигель предпочитал держаться в стороне: открыто борьбу за независимость и отмену рабства не осуждал, но и в поддержку не высказывался.

Начинавшиеся за причалом городские улицы были запружены изнывающими под палящим солнцем людьми и лоснящимися, вонючими животными. Мигель еще не успел понять, что к чему, как угодил в навозную кучу. Через мгновение перед ним словно из-под земли появился мальчишка и принялся чистить его дорогие туфли из кордовской кожи.

Мигель протянул мальчугану монету, и тот схватил ее своей чумазой ручонкой.

— Да поможет вам Бог, — прохрипел он, напоследок еще раз проведя по туфлям щеткой, и исчез в толпе до того, как Мигель успел спросить его, где находится гостиница дона Тибо.

Теперь он смотрел под ноги, обходил навозные кучи и оставленные недавним ливнем лужи. Миновав повозку с севильской плиткой, Мигель обогнул тощую спящую собаку, у которой ребра выпирали сквозь покрытую волдырями кожу с клочками грязной, спутанной шерсти.

Гуарес был городом маленьким. Скелет второго причала, подобно первому, вытянулся за скалистым мелководьем.

Ни одно здание вдоль береговой линии не было завершено. Стройку забросили до окончания сафры, из-за чего город казался неопрятным, запущенным и раздробленным. Виднелись каркасы деревянных строений с пересекающимися под острым углом и упирающимися в хмурое небо балками. Каменные ступени вели к не облицованному плиткой крыльцу, железные прутья торчали из недоделанных цементных стен, как стебли железной травы. Яркие вывески зазывали воспользоваться услугами портного, модистки и парикмахера, заглянуть в бар, скобяную лавку, на телеграфную станцию и в бакалейный магазинчик. Банк и аптека расположились недалеко от дома со скромной табличкой: «Д-р Йохан Ван Акарт, д-р Максимус Дифедорф». Два врача на один город — такое не часто встретишь. Имена они на испанский лад еще не изменили — значит, перебрались на Пуэрто-Рико недавно.

Мигель остановился рядом с мальчишкой, сидевшим на обочине тротуара: