Баллада о Лорелее (СИ) - Морозевич Юрий В.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Надеюсь, Ник поймет сигнал именно так, как должен, — сказал он.
Несколько мгновений ничего не происходило. Майкл и Сэм до рези в глазах с надеждой всматривались в шкалу барометра, ежесекундно ожидая, что вот сейчас… сейчас… заветный указатель, застывший на цифре «один», вдруг дрогнет и сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее поползет вниз… Ну же… давай, давай…
Наконец, указатель как-то нерешительно дернулся и тут же неторопливо поехал к заветной цифре «ноль».
— Есть! — крикнул Майкл. — Молодец, Ник!
Неожиданно, когда давление в отсеке уже перевалило за отметку в треть атмосферы, из темноты донесся громкий треск… и даже не треск, а внушающий тревогу хруст, словно кто-то невидимый вдруг вознамерился заняться колкой орехов.
Сэм озабоченно повернулся к напарнику.
— Вероятно, внешнее давление, — проговорил Майкл, уставившись в темноту неподвижным взглядом. — Похоже, Венере просто не терпится нас раздавить.
— Убежище выдержит? Может, хватит?
Хруст усилился.
— Ты прав, — Майкл с силой ударил железякой в люк. — Не стоит испытывать судьбу.
Ник, как и в прошлый раз, воспринял поданный сигнал абсолютно правильно, и дальнейшее снижение давления немедленно прекратилось. Отметка на барометре замерла на значении в две десятых атмосферы.
Майкл подошел к ближайшему баллону и крутанул вентиль. Громкое шипение подтвердило, что запасы воздуха в нем далеко не иссякли. Тогда Майкл продолжил ту же операцию, переходя от одного баллона к другому. Указатель барометра снова вздрогнул и пополз в обратную сторону. Когда он прочно утвердился на цифре «один», Майкл по очереди завернул все вентили и повернулся к Сэму.
— Вот теперь поехали, — сказал он и взялся руками за шлем.
* * *— Каттнер!
Молчание.
— Ты там живой?
Алекс, восседавший на полу на разложенном посверх раскаленного металлического настила скафандре, никак не мог разглядеть лица напарника в неярком свете нашлемного фонаря. Верхнее освещение вырубилось сразу же, как только Майкл объявил о разгерметизации агрегатного отсека, поэтому, как и в самом начале, приходилось довольствоваться малым. Очевидно, хрупкие приборы не сумели выдержать сумасшедших условий, царящих на планете, по недоразумению названной в честь богини любви и красоты. И самым неприятным во всей этой ситуации представлялось то, что в перечне порушенной аппаратуры оказались не только оживленные стараниями Каттнера топливные элементы, но также система вентиляции и заветные поглотители углекислоты. Так что теперь волей-неволей приходилось мириться с тем обстоятельством, что воздуха в их распоряжении ровно столько, сколько содержится в объеме тесного командного отсека. И с каждым вдохом количество кислорода уменьшается, а количество углекислого газа неумолимо растет.
Да-а-а, подумал Алекс. Хорошо бы научиться дышать хотя бы через раз. А то ведь спасателей можно и не дождаться.
Скрытая тенями фигура в кресле вдруг зашевелилась, меняя позу, и Алекс с облегчением понял, что с его напарником все в порядке. По крайней мере жив.
— Ты слышал, что сказал этот Майкл? — спросил он в темноту. — Скафандров два, а значит, нам больше нет нужды демонстрировать друг другу самопожертвование и героизм. Позволь мне освободить тебя от наручников. Ну? Давай же… Кому теперь нужна твоя клоунада?
— Не знаю… — Каттнер с трудом выдавил из себя несколько слов, и Алекс вдруг услышал, что дышит он часто-часто, с огромным трудом прогоняя горячий воздух через натруженные легкие. — Наверное, мне… и тебе…
Нечеловеческое напряжение последних двух часов явно брало свое. Да и возраст, несомненно, тоже.
Как бы не случился сердечный приступ, с тревогой подумал Алекс. Слишком резко он сдал за последние несколько минут. И что в этом случае прикажете делать? Я, конечно, спасатель… обучен оказывать первую помощь… но при отсутствии подручных средств исход может быть только один…
— Держись, Эд, — сказал он. — Я иду.
Каттнер не нашел в себе сил даже на самый слабый протест. А может быть, осознал, что никакого смысла в нем больше нет. Алекс подошел, отомкнул ключом наручники и, не глядя, швырнул их в темноту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Держись, — повторил он. — Скоро Майкл подаст сигнал, и мы, наконец-то, сможем покинуть нашу тюрьму.
— Не верю, — тихо пробормотал Каттнер. — Ни единому слову этого стажера.
— Почему?
— Потому что вся так называемая спасательная операция — сплошной блеф. Обман ради нашего спокойствия. Яркий пример того, чего можно ожидать, если руководство берут на себя какие-то неопытные юнцы… Сам посуди, как можно разделить два скафандра на четверых? Накормить пятью хлебами пять тысяч человек куда проще.
— А я ему верю, — заявил Алекс. — Ради того, чтобы ввести нас в заблуждение, совсем не требовалось рисковать своей жизнью, спускаясь сюда, в раскаленный ад. И вообще, прилагать столько усилий. Все что для этого необходимо — имитация бурной деятельности в течение каких-то пары часов. А затем простая констатация трагического исхода с разведением рук в стороны. Мол, не смогли… не додумались… не рискнули… да и кто бы смог… Но нет, они все-таки здесь, вот за этой стеной… Слышишь? Подает сигнал… Один удар… А нам нужно два…
— Может, ты и прав, — с трудом произнес Каттнер. — Только я все равно не понимаю…
— Я тоже. А может, и не нужно ничего понимать? Предлагаю просто поверить.
— Вера — категория скорее религиозная, а я атеист. Предпочитаю знать.
Алекс хмыкнул с большим сомнением.
— Думаю, ты не прав. Если не верить в успех задуманного предприятия, тогда точно ничего не выйдет… Я тоже человек далеко не религиозный. Но сейчас готов вознести молитву любым богам… за избавление от огненного кошмара. А ты разве нет?
Каттнер промолчал.
Наступившую тишину внезапно нарушил какой-то непонятный то ли треск, то ли хруст. Алекс нахмурился, гадая, какой еще неведомой напасти следует ожидать на этот раз. Однако, подозрительный звук быстро стих. И тут же вместо него раздались два громких удара в крышку люка. Таких долгожданных, что даже не верилось…
Два, действительно, два… я не ошибся. А значит…
— Эд! — закричал Алекс. — Ты слышишь? Мы спасены! На самом деле спасены! Ну же, вставай, быстрее!..
Каттнер с трудом завозился в кресле, сделал попытку подняться, однако, так и не сумел. Лицо исказила страдальческая гримаса. Очевидным образом силы оставили его в самый неподходящий момент.
Не на шутку встревоженный Алекс быстро пробормотал: «Сейчас, сейчас… подожди…» — и бросился к люку. Схватившись руками за раскаленную металлическую рукоятку, он рванул ее на себя, закричав от боли в обожженных ладонях. Тяжелая крышка медленно откинулась в сторону. Изнутри пахнуло нестерпимым жаром. Алекс отшатнулся. В глубине открывшегося круглого проема он вдруг заметил яркие отблески электрического света, играющие на металлических кирасах разложенных на полу агрегатного отсека тяжелых скафандров. Нашлемные фонари. Стажеры все-таки не обманули…
— Каттнер! — Алекс бросился обратно к креслу. — Держись! Совсем немного осталось! Ну же, обопрись на меня… вот так…
С великим трудом ему удалось поднять на ноги почти бесчувственного напарника и подтащить его к спасительному люку. Каттнер мешком висел у него на плече и переставлял ноги чисто механически. Алекс и сам до конца не понял, каким образом ему все-таки удалось протащить потерявшего сознание товарища сквозь узкую горловину люка. Обливаясь потом и горячими злыми слезами он дотащил обмякшее тело до ближайшего скафандра и только тут внезапно осознал, что, оказывается, все усилия были напрасны. Просто потому, что засунуть в распростертую на полу металлическую оболочку абсолютно безвольное тело друга ему ни за что не удастся.
Алекс держал голову Каттнера на коленях и мысленно проклинал судьбу и всех известных ему богов за подлую шутку, устроенную именно тогда, когда спасение, казалось, уже находится рядом, всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Окончить свои дни прямо сейчас, распавшись невесомым серым пеплом, казалось ему верхом несправедливости. Кремация в железной бочке на дне углекислого океана — ничего более нелепого он представить себе не мог. А уйти в одиночку, предоставив бесчувственного Каттнера собственной участи, — такая мысль даже не приходила ему в голову. Да и не могла прийти.