Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать - Михаил Успенский

– Мое дело – предложить, – огорчился Рапсодище.

Притащилась на уютный зеленый берег еще парочка бездельников – Кот и Дрозд.

Разбойники тоже прибыли не с пустыми руками – прикатили, скрывая в высокой траве, небольшой бочонок. Угощение, видно, не далось им даром: нос у Дрозда слегка загнулся набок, покатый лоб Кота оживился свежей царапиной.

– И чего жадничают? – удивлялся Дрозд. – Все равно к вечеру рекой польется…

– Только бы Карине не донесли, – сказал Жихарь и выбил пробку. – Как она там, не слыхали?

– Молочко есть! – радостно доложил Кот. – Она покуда еще спит, но кормить уже кормит.

– Перед свадьбой бывает мальчишник, – сказал Рапсодище. – А для наших посиделок названия еще не придумали.

– Чего думать – глоткам освежай делаем сказал степняк. – Когда багатур аракчи – всякий жена молчи!

Жихарь пошарился в траве, вытащил несколько берестяных плошек – место у пруда заветное, испробованное.

– За материнство и детство! – провозгласил Рапсодище. Голос к нему уже вернулся.

А–а! – послышалось в траве. – Без меня–а! Сейчас выкажу! Сказано – наказано!

– Совсем дите стал наш Гомункул, вздохнул Жихарь.

– У детей такого нюха на хмель не бывает, – возразил Кот. – Надо же – откуда учуял! Чего тебе в тереме не сиделось, не считалось?

– А, Каравай–багатур! – обрадовался степной певец. – Закуси–хан!

Отломи–джан!

– Дурацкие у вас в степи шутки, – сказал Колобок. – Баланс я подвел, сальдо с бульдом сравнил… Старуха эта вредная меня чуть щами не обварила… Вот, глядите на кафтанчике – я пятно солью засыпал. И все в один голос: не крутись под ногами, не крутись под ногами! Но несколько рыбок я все–таки уволок… Полелюй еще не приехал?

Стали гадать, осмелится ли староста оставить ярмарку без своего надзора, какие вести принесет Демон, не соберется ли к вечеру дождь, не подгорят ли пироги у нерадивых стряпух.

Пить из берестянок вкусно, а чокаться нельзя, поэтому приходилось только щелкать языками и прикрякивать.

– Останусь я у вас годочков этак на двести, – сказал разомлевший Колобок, – а потом дальше покачусь…

– Только поберегись – Голодный Степь не закатись, – предостерег его Сочиняй. – Там не смотрят: говорящий, неговорящий…

От безделья устают сильнее всего, и вот уже пошла дрема кругами возле высокого собрания, отвалились добры молодцы и старые старцы на травушку, посмотрели в голое небушко, заскучали и опочили каждый своим сном.

Колобок поглядел–поглядел на это сонное царство, зевнул с завыванием, закатился к Жихарю под бочок и засвистел крошечными ноздрями.

Тихо сделалось в мире, как всегда бывает перед большой бедой.

…По глади пруда скользил длинный и узкий челнок с лебединым изгибом носа.

В челне лежал, скрестив на груди руки, король Яр–Тур – лицо у побратима было белое–белое. В ногах у короля сидела женщина в черном и бросала ему на грудь желтые цветы.

На противолежащий берег пруда выехал верхом на горбатом и мохнатом красном быке Лю Седьмой в дорогом парчовом халате зеленого цвета. Бедный Монах громким голосом читал стихи, отмахивая лад правой рукой, а левой бережно прижимал к себе глиняный жбан.

Увидев челнок. Бедный Монах соскользнул с бычьего горба, сделал несколько шагов и пошел прямо по воде. Яр–Тур поднялся в челне во весь рост, словно доска…

– …Вот где все лодыри собрались! Вот они где прохлаждаются! Любуйтесь, ваше величество!

Вот как наш князенька дорогих гостей встречает! Уже хороши, еще за стол не садившись!

Богатырь тряхнул головой.

К нему – вполне наяву – приближались настоящий Яр–Тур и настоящий Лю.

Никакой женщины в челноке, уже вытащенном на берег, не было, и бык, привезший Бедного Монаха, был не красный, а самый обыкновенный, бурый.

Только вот лицо у короля осталось белым.

За побратимами мелкими шагами поспешала гувернянька Апокалипсия Армагеддоновна с хворостиной в руке. Ради праздничка ведьма принарядилась в платье с петухами. Голову же она украсила немыслимой прической в виде корабля с парусами.

– Нет слов сказать, как я рад вас видеть, сэр Джихар! – тихо сказал король и попробовал поклониться, но чуть не споткнулся. Лю Седьмой успел поддержать его.

Жихарь вскочил, подбежал к побратимам, обхватил их за плечи. Тут же к нему присоединился Сочиняй–багатур.

– Что с тобой, братка? – вместо привета вскричал Жихарь.

– Достойный Яо Тун утомился с дороги, – пояснил Бедный Монах.

– Ха! – воскликнул Сочиняй. – Говори! Сочиняй все видит: Камелот–каган у себя много крови пролил! Сейчас лечить буду, трава баш–кильдым варить, баранья мозга кормить!

– Успокойтесь, сэр Сочиняй! – улыбнулся Яр–Тур. – Сэр Лю внимательно осмотрел эту пустяковую царапину…

– Да, – склонил голову Бедный Монах. – Яо Тун–ван уже не нуждается ни в каком лечении…

– Сейчас мы его в баньке попарим, – сказал Жихарь.

– Оставьте, сэр брат. Боюсь, что баня не пойдет мне на пользу, – улыбка у короля тоже была какая–то бледная. – Поздравляю вас с наследником. Теперь вы можете быть спокойны за судьбу державы… В отличие от меня…

– Как добрались до меня в одночасье? – спросил Жихарь. – Договорились, что ли?

– Шествующие незримыми путями неизбежно встречаются, – объяснил Лю Седьмой.

– Друг мой, – добавил он шепотом, – не тревожьте покуда Яо Туна вопросами.

Ему нужен покой. Когда–нибудь я вам все растолкую или вы сами догадаетесь.

О, кто эти достойные старцы?

– Мои наставники, – гордо представил Жихарь Кота и Дрозда. – Страшные, ужасные разбойники! Счастье ваше, что нынче не промышляют они на незримых путях, да и на зримых больших дорогах…

– А я? А меня? – обиделся Колобок из травы и подпрыгнул, чтобы гости смогли его разглядеть.

– Какая радость! – воскликнул Бедный Монах. – Вот она, подлинная сущность человека, избавившегося от всего лишнего! Смел ли я надеяться, что увижу такое собственными глазами!

– Это Колобок, гордость наша, – сказал Жихарь. – Он, братка, постарше тебя будет!

Лю Седьмой почтил Гомункула особенным каким–то поклоном.

Рапсодище тоже не стал дожидаться, покуда его представят, схватил гусли и грянул по струнам.

– Нишкни! – прорезалась наконец и гувернянька. – Я ведь чего пришла? Вы здесь тунеядствуете, герои, а кто будет кур резать? Ляля и Доля? Ну–ка ступайте все на птичий двор, там показывайте свою доблесть!

– Добрая старушка права! – воскликнул Яр–Тур. – Мы не имеем права обременять дам кровавой работой…

И все дружной толпой двинулись на куробойство, причем Кота и Дрозда вредная бабка подгоняла хворостиной, а разбойники уклонялись от ударов, подскакивая.

– Зачем вся орда ходи? – удивился Сочиняй. – Надо одному Каравай–багатуру ножик дать. Он как раз ростом с курицу – честный поединок будет, секим–башка…

– Я тебе не гладиатор наемный! – возразил Колобок. – Да и куры тут какие–то вечно голодные: того и гляди последнюю изюминку из меня выклюют… Не к лицу Вечному Герою будет сложить голову в битве с курями.

Насельщицы большого курятника тем временем почувствовали надвигающуюся беду и решили побороться за жизнь: собрались в кучу, вышибли ворота и рассыпались далеко за пределы птичьего двора. Петухи же предусмотрительно попрятались.

Сочиняй взял главенство на себя, расставил мужиков в цепь и велел гнать добычу к нему. Хоть и говорят, что курица не птица, но многоборская курица именно что птица – поджарая, закаленная, отчаянная. Прошлым летом, например, забрался ночью в княжеский курятник вор, так они его чуть не до смерти заклевали…

Яр–Тур снял с пояса охотничий рог и затрубил. Лю Седьмой вынул из бездонного рукава бронзовый колокольчик и стал размахивать им над головой.

Остальные просто улюлюкали.

– Надо было их прежде маком накормить, – сказал Колобок. На всякий случай он вооружился острой щепкой. – Они бы и уснули…

– Богатыри спящих да лежачих не бьют! Апокалипсия Армагеддоновна стояла и скалила немногочисленные зубы:

– Охотнички бесталанные! Пока зайца убьют, вола съедят!

Наконец загнали–таки в цепкие руки Сочиняй–багатура одну–единственную черную курицу. Степной витязь одним взмахом ножа обезглавил бедняжку, другим выпустил ей потроха, третьим движением отбросил жертву в сторону.

– Хозяин режет – бабы перья выдергай! – пояснил он.

Кое–как загнали кур в загородку, взялись за ножи.

Тут выяснилось, что жуткие душегубы Кот и Дрозд не могут даже курицу зарезать.

– Как же вы на большой дороге промышляли? – ахнула Армагеддоновна.

– Мы со всеми по–хорошему договаривались, – разом отвечали Кот и Дрозд. – За нами грозная молва стояла, мнение народное. Ты лучше стряпух веди своих, пусть перья дергают…