Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Сперма после их последнего соития еще не успела вытечь и тело Чу Ваньнина не забыло все, что он делал с ним накануне, поэтому очень легко и гладко приняло его член.

Когда он полностью вошел в него, Чу Ваньнин не выдержал и, тихо ахнув, глухо застонал. Распахнув затуманенные глаза, он увидел перед собой широкую и мощную грудь Мо Жаня, его горящее страстным желанием выразительное лицо и чуть приоткрытые полные губы, через которые вырывалось сбившееся от захватившего его удовольствия частое и тяжелое дыхание…

Если Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия многократно усиливает собственные желания носителя, неужели его потрепанное бренное тело могло разжечь в Мо Жане этот жаркий огонь?

Он не знал ответа на этот вопрос.

Всю ночь напролет он занимался с Мо Жанем любовью. Его сердце и мысли были в таком беспорядке, что у него просто не осталось сил, чтобы сопротивляться так же яростно и ожесточенно, как обычно.

Возможно, Мо Жаня сильно взбудоражило и возбудило его необычное поведение, а может оттого, что Чу Ваньнин был не совсем здоров и в тот день у него был небольшой жар, в ту ночь внутри него было особенно горячо. В итоге, крепко обняв его тело и безостановочно целуя его губы, Мо Жань брал его невероятно стремительно, сильно и глубоко. Удерживая Чу Ваньнина за талию и ягодицы, он поднял его ногу и продолжил вбиваться в него сбоку короткими и быстрыми толчками.

Душа Чу Ваньнина была в смятении, кадык то и дело судорожно перекатывался. Сейчас он не мог контролировать себя так же хорошо, как раньше, поэтому изредка из его горла вырывались тихие стоны.

Его реакция еще больше возбудила и воодушевила Мо Жаня. Среди смятых простыней и одеял задыхающийся и сгорающий от страсти Тасянь-Цзюнь низко и хрипло выдохнул:

— Это ведь здесь?

На самом деле Мо Жань отлично знал все эрогенные зоны Чу Ваньнина, в конце концов, они занимались этим несчетное множество раз, но из-за удивительной выносливости и выдержки Чу Ваньнина, тот очень редко стонал во время секса, поэтому Мо Жань не был уверен окончательно.

Всматриваясь в нахмуренное выразительное лицо своего любовника, он чутко реагировал на каждый отклик его тела и, в соответствии с реакцией, немного менял позу и угол проникновения.

— Когда я тебя ебу, где тебе приятнее всего?

Как все запутанно. Все… все это было так запутанно.

Чу Ваньнин слушал, как, тяжело дыша и осыпая его поцелуями, Мо Жань снова и снова шепчет ему на ухо эти бесстыдные вопросы, и тонул в неистовом безумии, где боль и страсть сплелись, словно ураганный ветер и проливной дождь.

Впервые в жизни он почувствовал себя безвольной ряской, просто плывущей по течению жизни, не способной ни за что ухватиться, ничего контролировать и ничего изменить.

Всю эту ночь он был как никогда хрупок и уязвим.

Еще невыносимее было то, что, хотя он ни разу не ответил, по трепету его тела и выражению глаз Мо Жань очень быстро нашел правильный угол и нужную позицию, после чего он был уже не в силах терпеть.

Окрыленный успехом, Тасянь-Цзюнь неистово и яростно засаживал именно туда, каждый раз доставая до того самого места внутри Чу Ваньнина. Сначала, кусая губы, ему все же удавалось сдерживаться, но потом толчки Мо Жаня стали резче и сильнее. От громких шлепков мошонки по ягодицам мучительно краснели щеки и лихорадочно билось сердце, а из места, где их тела так плотно соединились, текли любовные соки, такие липкие и обильные…

И все-таки Чу Ваньнин еще держался. Его сопротивление продлилось ровно до того момента, когда Мо Жань схватил его за подбородок и, продолжая стремительно таранить снизу, впился в его губы голодным и жаждущим поцелуем.

Глаза Чу Ваньнина вдруг затуманились, и когда этот затяжной поцелуй завершился, как бы он ни хотел сдержаться, почему-то это стало просто выше его сил.

Не выдержав напора Мо Жаня, покорно следуя за пронзающими его тело движениями, он хрипло и низко застонал, беспомощно хватая воздух и отчаянно задыхаясь.

Попытки ухватиться за матрас были сродни тому, как он из последних сил пытался уцепиться за свою трещащую по шву гордость. Но все бесполезно, Мо Жань брал его слишком свирепо, глубоко и властно.

Его ноги дрожали, а промежность была уже позорно влажной. Теперь, когда Мо Жань трахал его по-настоящему жестко и сильно, не в силах и дальше сдерживать свои тихие стоны и вздохи, он окончательно потерял контроль над своим телом. Широко раздвинув ноги с судорожно поджатыми пальцами, задыхаясь и почти срывая голос, он громко закричал:

— А-а-а… да… а-а-а!..

В этот момент пугающая тьма в глазах Мо Жаня сгустилась еще сильнее.

Чем больше он кричал, чем больше терял контроль, тем более яростно и грубо трахал его Мо Жань.

В результате их бурного соития они чуть не перевернули кровать, все одеяла и подушки оказались на полу, а постель была сбита, но охваченная страстью парочка на кровати этого даже не заметила. Можно даже сказать, что подобный животный секс неразрывно связал их навеки узами плоти.

Они занимались этим так громко, что дворцовые стражники, что несли караул этой ночью снаружи, на следующий день при виде Чу Ваньнина краснели, а в глазах их читалась некая двусмысленность.

Когда Мо Жань кончил в него и заставил его самого кончить, их оргазм был таким сильным и бурным, что от излившейся спермы весь матрас стал липким и мокрым, насквозь пропитавшись грязным запахом похоти.

Можно сказать, что это был первый раз с момента заточения Чу Ваньнина, когда он без афродизиаков кончил просто от того, что его трахал Мо Жань.

Все еще не придя в себя, он смутно расслышал низкий голос Мо Жаня:

— Вполне естественно, что мы дошли до этого и знаешь почему?

— …

— Я очень давно хотел получить тебя, — пальцы Мо Жаня погрузились в длинные темные волосы Чу Ваньнина. — Я ненавидел твое высокомерие, отчужденный вид и равнодушный взгляд. Что бы я ни делал, мне не удавалось и вполовину угодить тебе.

Ощетинившиеся перышки ресниц Чу Ваньнина стали колкими, почти как иголки. Этот мужчина все не замолкал, продолжал бормотать ему в висок. Казалось бы, совершенно ясно, что это он был оскорблен и унижен, но именно этот человек, которому все досталось так легко, продолжал вспоминать прошлые обиды, словно вечно ноющая сварливая жена:

— Неважно, насколько тяжело и усердно я трудился, ты никогда не