Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

– В одной из первых широко известных речей по случаю выпускной церемонии… – начала я.

Мой голос бумерангом пронесся над головами слушателей и, наверное, долетел до самого дальнего ряда, до высокого человека в синем костюме – на крохотное мгновение мне показалось, что это папа (нет, конечно; разве только он без меня, как растение без света, усох и облысел).

– …в тысяча восемьсот первом году в школе «Академия Доверфилд» семнадцатилетний Майкл Финпост сказал, обращаясь к своим ровесникам: «Когда-нибудь мы вспомним школьное золотое время и поймем, что это были лучшие годы нашей жизни». Так вот, я искренне надеюсь, что с вами, кто сидит сейчас передо мной, такого не случится.

В первом ряду той части зала, где сидели родители, блондинка в мини-юбке закинула ногу на ногу, потом поменяла их местами и беспокойно взмахнула ногой, словно делала зарядку или указывала самолету в аэропорту, на какую взлетную полосу выруливать.

– И я н-не… не скажу вам: «Всего превыше – верен будь себе». Потому что большинство из вас не будут себе верны. Согласно данным криминальной статистики, в Америке растет уровень воровства и мошенничества, причем не только в городах, но и в сельской местности. Да и что значит – быть верным себе? Сомневаюсь, что за четыре года учебы в старшей школе каждому из нас удалось найти себя. Возможно, мы смогли определить, в каком полушарии находимся или в каком океане, но точные координаты остались неизвестными… Точно так же… – На долю секунды моя сосредоточенность, словно безбилетный бродяжка, выпала из товарного вагона, и я с ужасом почувствовала, как поезд проносится мимо, но, к счастью, бродяга кое-как поднялся, встряхнулся, кинулся догонять и невероятным усилием вскочил-таки на подножку. – Точно так же я не стану рекомендовать вам пользоваться кремом от загара. Большинство все равно не будет этого делать. В две тысячи втором году «Новый английский медицинский журнал» сообщил о росте заболеваемости раком кожи среди населения до тридцати лет, и тем не менее в странах Запада из каждых пятидесяти человек сорок три считают, что даже некрасивые люди выглядят в двадцать раз привлекательнее, когда они загорелые. – Я перевела дух, не веря себе: на слове «загорелые» среди зрителей серией подземных толчков пробежал смех. – Нет, я хочу сказать о другом. О том, что может принести практическую помощь, если в вашей жизни что-то случится, что собьет вас с ног, и вы не будете знать, встанете ли снова когда-нибудь.

Я заметила среди слушателей Тра и Тру – в первом ряду, с левого края. Они смотрели на меня с одинаково обалдевшими лицами. Улыбки застряли в зубах, словно подол юбки, зацепившийся за колготки.

– Я не советую вам строить свою жизнь по образцу Иисуса Христа или Далай-ламы – хоть это и хорошие образцы, конечно. Однако я советую взять в пример Carassius auratus auratus, в просторечии – золотую рыбку.

Среди зрителей кое-где просыпались вежливые смешки, но я продолжала, не обращая на них внимания.

– Все смеются над золотыми рыбками. Их даже могут запросто проглотить. В Книге рекордов Гиннесса записано, что Джонас Орната Третий, выпускник Принстонского университета тысяча девятьсот сорок второго года, за пятнадцать минут проглотил тридцать девять золотых рыбок. Скажу в его защиту – вероятно, Джонас не догадывался, как прекрасны золотые рыбки и какой замечательный урок они могут нам дать.

Я подняла глаза и наткнулась взглядом на Мильтона – первый ряд, четвертый слева. Откинувшись назад, так что стул балансировал на двух ножках, он разговаривал с кем-то в следующем ряду. С Джейд.

– Если следовать примеру золотой рыбки, можно пережить самые трудные, самые непереносимые события. Преодолеть такие трудности, от которых ваши соседи – гуппи, скалярии – всплывут брюхом кверху. В журнале Американского общества любителей золотых рыбок описан чудовищный случай: пятилетняя девочка с явной склонностью к садизму, бросив на пол золотую рыбку, наступила на нее, и не один, а два раза. К счастью, пол был покрыт пушистым ковром, поэтому подошва девочки не совсем раздавила рыбку. Через полминуты такого издевательства девочка вернула рыбку в аквариум, где та и прожила еще сорок семь лет. – Я откашлялась. – Золотые рыбки способны перезимовать в замерзшем пруду. Годами жить в немытой банке. Если их не кормить, они не умрут сразу – проживут еще три-четыре месяца.

Парочка нетерпеливых слушателей уже потихоньку пробиралась к выходу, надеясь, что я не замечу, – седовласый господин, которому захотелось размяться, и мама, ведущая за ручку малыша и нашептывающая какие-то секреты ему в макушку.

– Если жить как золотая рыбка, начинаешь приспосабливаться к меняющимся условиям – не как большинство видов за сотни и тысячи лет, посредством длительного естественного отбора, а всего лишь за месяцы или даже недели. Поселишь рыбку в тесный аквариум – она вырастет мелкой. Поселишь в просторный аквариум – вырастет крупной. В банке, в пруду, в чистой воде и в мутной воде. Может жить в сообществе, может – в одиночку.

Ветер шевелил уголки страниц.

– Но самое удивительное – как устроена их память. Принято жалеть золотых рыбок за то, что они помнят всего только последние три секунды. А на самом деле такая привязка к настоящему – это великий дар. Они свободны! Не мучаются из-за прошлых ошибок, неудач и обид. Не терзаются из-за тяжелого детства. Их скелеты гуляют на воле, а не заперты в шкафах. Что может быть прекрасней, чем смотреть на мир как впервые, обновленным взглядом, почти тридцать тысяч раз в день? Как замечательно знать, что твой золотой возраст был не сорок лет назад, когда еще голова не облысела, а всего три секунды тому назад – а значит, возможно, продолжается и сейчас.

Я мысленно сосчитала: «Раз-и, два-и, три-и», хотя, может, чуть быстрее, чем надо. Я очень волновалась.

– И сейчас.

Еще три секунды.

– И сейчас.

Еще разок.

– И сейчас тоже.

Папа не рассказывал, каково это, когда читаешь лекцию, а тебя не воспринимают. Не объяснил насчет нелепой человеческой потребности донести свою мысль до слушателей, построить мостик и помочь им перейти на другую сторону. Не говорил, что делать, если аудитория гарцует, как норовистая лошадь. Бесконечное покашливание, шмыганье носами. Взгляды пап скользят по рядам, задерживаясь около пикантной мамочки, шестое место справа. Он меня не предупредил!

По краям футбольного поля выстроились канадские ели, глядят снисходительно. Ветер треплет рукава сотни блузок. Вон тот мальчишка в третьем ряду, у дальнего края, в красной рубашке (прикусил кулак и смотрит на меня так пристально, прямо Джеймс Дин) – знает ли он, что я обманщица, сохранила только самую красивую часть правды, а остальное выбросила? На самом-то деле жизнь у золотых рыбок нелегкая, как и у всех. Они постоянно гибнут от перепада температур, а при появлении цапли дружно прячутся под камушками. А может, не так уж и важно, о чем я рассказала и о чем умолчала. (Господи, парень в красной рубашке уже все ногти себе сгрыз и так подался вперед, что чуть не пристроил подбородок на плече Сола Минео, как цветочный горшок на подоконнике. Интересно, кто это, – я его раньше не видела.) Может быть, к лекциям и теориям надо подходить так же бережно, как к произведениям искусства? Все они созданы человеком, чтобы легче было выносить ужасы и радости этого мира. Они зависят от места и времени, их надо хорошенько осмыслить, полюбить или возненавидеть, а потом сложить в коробку и убрать на верхнюю полку.

Моя речь закончилась катастрофой – в том смысле, что ничего не произошло. Я, само собой, надеялась, как все, кто раздевается на сцене, что наступит некая кульминация, просветление, небо упадет всем на головы, словно кус штукатурки в Сикстинской капелле, на котором когда-то Микеланджело изобразил указательный перст Бога, а в 1789 году этот кусок отвалился, стукнул патера Кантинолли по голове и вверг толпу монашек в истерический припадок. Очнувшись, они оправдывали свое поведение – как благочестивое, так и крайне сомнительное – словами: «Господь мне так указал» (см. «Lo Spoke Del Dio Di Giorno», Фунакезе, 1983).

Но если Бог действительно существует, сегодня Он предпочел помалкивать, как и в другие дни. Только ветер, лица и зияющее небо. Я вернулась на свое место под аплодисменты, похожие на смех в конце затянувшейся телепередачи (такие же вынужденные). Хавермайер начал зачитывать имена выпускников. Я не прислушивалась, пока не дошло до Аристократов. Один за другим они промелькнули передо мной.

– Мильтон Блэк!

Мильтон вразвалку поднялся по ступеням, держа подбородок под обманчиво-приветливым углом, приблизительно 75 градусов. (Он был скучным романом о взрослении.)

– Найджел Крич!

Найджел улыбнулся в своей обычной манере – словно циферблат наручных часов блеснул на солнце и сразу опять потускнел. (Он был циничная комедия в пяти актах, сверкающая остроумием, вожделением и болью. Финал вышел с горчинкой, но драматург отказался что-либо менять.)