В поисках древних кладов - Уилбур Смит

Майор застыл на месте. Змея зашипела опять и взметнулась еще выше, ее тело изогнулось изящной волной. Зуга отступил на шаг, потом еще на один. Чешуйчатый гребень немного опустился. Он шагнул назад еще раз, и тугой лук змеиного тела расслабился, голова немного опустилась. Он, не останавливаясь, пятился спиной к выходу из пещеры. В последний миг перед тем, как каменный выступ закрыл амфитеатр от его глаз, Зуга увидел, как змея свернулась кольцами в сверкающий чешуйчатый клубок, не выпуская из любовных объятий своего смертоносного супруга.

На протяжении всего долгого пути назад, туда, где ждали Ян Черут с носильщиками, пророчество Умлимо, таинственное и необъяснимое, звучало у него в ушах.

Той ночью, сидя у костра, Зуга слово в слово записал его в дневнике, а позже сладковатый змеиный запах еще много дней преследовал его в кошмарах и щекотал ноздри.

Ветер стал переменчивым. По равнине, качаясь, плясали высокие желтые столбы «пыльных дьяволов». Смерчи на десятки метров поднимали в воздух листья и сухие клинки травы, потом ветер то стихал, и наваливалась изнуряющая полуденная жара, то снова налетал отовсюду. То и дело сильный порыв ветра задувал с севера, а в следующую минуту — не менее напористо — с юга.

Пока ветер так гулял, нечего было и думать поравняться со стадом слонов. Нередко, натыкаясь на горячий след, они откладывали тяжелые пожитки и раздевались для быстрого бега, но вдруг Зуга ощущал на потном затылке холодное прикосновение ветра, и в следующий миг из лесной чащи доносился встревоженный рев слонов. После первого сигнала тревоги слоны пускались бежать тем неторопливым, вразвалочку, галопом, какой они могли сохранять километр за километром, час за часом, и приблизиться к стаду было невозможно. Такой бег убьет человека, который попытается гнаться за слонами хотя бы несколько километров.

Поэтому за все дни, прошедшие после встречи майора с Умлимо, они не убили ни одного слона. Как-то раз, увидев свежий след, ведущий прямо на север, в сторону, противоположную той, куда он намеревался направиться в своих поисках, Зуга сам предложил не устраивать охоты. Весь остаток этого дня и на следующий день маленький готтентот что-то бормотал себе под нос, недовольный бесцельными на первый взгляд бросками на восток и снова на запад, которые они совершали по нехоженым, не отмеченным на карте диким местам.

С каждым днем жара становилась все нестерпимее, надвигался убийственный месяц, предшествующий наступлению сезона дождей. В предполуденные и послеполуденные часы даже у Зуги не было сил идти. Они находили тень погуще и бросались на землю, истекая потом, пытаясь уснуть, если поблизости не было буйволовых мух. Заговорить, вытереть пот со лба — для всего этого требовались неимоверные усилия. Пот струился по телу и высыхал на коже и одежде белыми кристалликами. От соли рубашка и брюки Зуги истлели и при первом же соприкосновении с колючками и корнями рвались, как бумага. Одежда Баллантайна постепенно превратилась в лохмотья оборванца, он накладывал заплаты и зашивал ее, пока от первоначальной ткани мало что осталось.

Он несколько раз нашивал на сапоги новую подошву из сыромятной кожи, взятой с внутренней поверхности слоновьего уха, а пояс и ремень слонового ружья чинил, используя куски недубленой шкуры буйвола.

Его фигура стала непривычно поджарой. Тяжелая охота выжгла с тела, рук и ног весь жир и лишнее мясо. Худоба зрительно увеличивала его рост, широкие костистые плечи переходили в узкую талию. Кожа потемнела от солнца, а волосы и борода выгорели и приобрели светло-золотистый оттенок. Волосы отросли до плеч, и Зуга подвязывал их на затылке кожаным шнурком. Он тщательно ухаживал за бородой и бакенбардами, подстригая их ножницами и завивая раскаленным лезвием охотничьего ножа.

Великолепная физическая форма давала ему ощущение радости бытия, предвкушение удачного окончания поисков гнало вперед, и дни казались слишком короткими. Когда наступала ночь, он падал на твердую землю и засыпал глубоким, без сновидений, освежающим сном младенца, просыпался задолго до первых проблесков зари и с нетерпением ждал новых открытий, которые принесет наступающий день.

Однако время шло. После каждой охоты мешки с порохом становились все легче, и, хотя он вырезал из трупов слонов свои ружейные пули и заново отливал их, они все равно были на исходе.

Драгоценный запас хинина истощался столь же быстро, а дожди приближались. Без боеприпасов и хинина белый человек не может пережить сезон дождей. Вскоре ему придется прекратить поиски разрушенного города с его золотыми идолами. Он будет вынужден, спасаясь от дождей, идти на юго-запад километров восемьсот или больше, если его наблюдения точны, пока не пересечет дорогу, проложенную дедом. Дорога приведет его в миссию в Курумане — ближайший форпост европейской цивилизации.

Чем позже он отправится, тем труднее будет поход. Придется идти, не останавливаясь ни на минуту, ни ради слонов, ни ради золота, пока он не окажется в более сухих и безопасных землях на юге.

Мысль о том, что придется уйти, приводила Зугу в уныние. Он нутром чувствовал, что здесь, где-то совсем рядом, его что-то ждет, и молодого Баллантайна злило, что наступающие дожди расстроят поиски. Однако он утешал себя, что вскоре снова наступит сухой сезон, и тем же нутром понимал, что обязательно сюда вернется. Эта земля чем-то притягивает… Его мысли прервал непонятный назойливый писк. Он сдвинул фуражку на затылок и всмотрелся в густое сплетение веток марулы. Писк повторился, его издавала маленькая коричневатая птичка. Она возбужденно перескакивала с ветки на ветку, с резким жужжанием трепеща крыльями и хвостом. Птичка была величиной со скворца, с блекло-коричневой спинкой и глинисто-желтыми брюшком и грудью.

Зуга повернул голову и увидел, что Ян Черут тоже проснулся.

— Ну? — спросил он.

— Я не пробовал меда с тех пор, как мы вышли из Маунт-Хэмпдена, — ответил сержант. — Но сейчас жарко, да и, может быть, птичка нас обманывает, вдруг она приведет нас к змее или льву.

— Она приводит к змее только тех, кто не даст причитающуюся ей долю пчелиных сот, — сказал Зуга.

— Да, так говорят, — кивнул Черут, и оба замолчали, прикидывая, хватит ли сил на то, чтобы идти за медоуказчиком, и взвешивая размер возможной награды.

Эта птичка часто приводит барсука или человека к гнезду диких пчел и ждет, чтобы ей оставили ее долю воска, меда и пчелиных личинок. Легенда гласила, что, если птичке не заплатить, в следующий раз она приведет обманувшего ее человека к логову ядовитой змеи или льва-людоеда.

Любовь к сладкому у Яна Черута взяла верх над усталостью. Он сел, и птичьи крики сразу стали резче и взволнованнее. Быстро размахивая крыльями и хвостом, птичка перелетела поляну, села на соседнее дерево и принялась нетерпеливо звать их. Охотники все еще раздумывали, и она вернулась на дерево, под которым те сидели, и продолжила свое представление в ветвях у них над головой.