Том 6. Дураки на периферии - Андрей Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Степан. Мама, дай я на него дыхну.
Ольга (подавая цветок Степану). Подыши!
Степан берет цветок и дышит на него.
Петрушка. И я хочу подышать!
Настя. И я!
Петрушка и Настя ухватывают руками плошку, которую держит Степан, склоняются над цветком, приникают к нему и дышат на него.
Настя. Мама, а когда у нас папа будет? Его все нет и нет…
Бабушка. Нету его, Настенька, нету моего сыночка, и-их нету!
Ольга. дыши, дочка, дыши на цветок: когда он отогреется и зацветет тогда и отец вернется…
Дети усиленно дуют, дышат на цветок, а Настя потягивает кверху его стебелек: пусть он растет скорее.
Пашков ставит к столу табуретку, принесенную Петрушкой, и второй табурет, что был в комнате, а затем кладет Петрушкину доску на два табурета.
Пашков. Хорошо жить в семействе… Можно я печку затоплю?
Бабушка. Чего же — затапливай! Вот дров-то нету у нас…
Пашков. дрова доставим… дрова будут сейчас — я принесу.
Пашков живо уходит.
Настя. Мама, чей он папа?
Ольга. Ничей, дочка. Он один живет.
Настя. Он плачет?
Ольга. Плачет.
Бабушка (к Софье Ивановне). Овощ-то здесь растет у вас?
Софья Ивановна. А то как же!
Бабушка. да то-то… А шафрану нету?
Софья Ивановна. Шафрану нету, не слыхала…
Бабушка. В шафране самая польза организму, в нем самый витамин и на вкус он хорош.
Степан. Витамин-витамин! Все тебе витамин… А чем жевать будешь — новую челюсть дома забыли.
Бабушка. Я старой буду жевать, не твоя забота.
Степан. Старую-то давно об еду истерла.
Ольга составляет со стола на подоконник бутылку и сверток Пашкова, переворачивает скатерть, отряхивает и стелет ее вновь, ставит на стол посуду и прочее.
Ольга. Садитесь, кушать будем.
Входит Пашков с охапкой дров.
Ольга. Семен Гаврилович, пожалуйста.
Пашков. Благодарю вас, Ольга Васильевна, я уже кушал. Разрешите, я буду только присутствовать, а кушать я не могу.
Ольга. Но почему же?.. Ну как вам угодно.
Вся семья садится за столом, и среди семьи так же гостья Софья Ивановна; все кушают в чинном порядке. Ольга сидит рядом с маленькой Настей. Один Пашков стоит отдельно от всех, прислонившись спиною к стене и молча наблюдает чужую семью; на лице Пашкова выражение кроткой радости и затаенной грусти.
Настя оглядывается на Пашкова, берет что-то со стола, сходит со скамьи, подходит к Пашкову, и протягивает ему пирожок.
Пашков, низко склонившись к Насте, берет от нее пирожок и, взяв ее ручку, хочет поцеловать руку ребенка, но Настя тащит Пашкова за собой к столу,
Пашков движется за Настей к столу,
Настя указывает Пашкову свое место за столом, хлопая по скамье ладонью свободной ручки;
Пашков стоит в смущении, Настя забирается к матери на колени, и тогда Пашков несмело садится на место Насти, стараясь не побеспокоить Ольгу.
И жизнь продолжалась — в труде, в терпении и в надежде
Обмоточный цех ремонтных мастерских электростанции. Ряд маленьких станков, похожих на токарные. за этими станками сидят, склонившись, женщины-обмотчицы, всего человек пять-шесть. И среди них Софья Ивановна и Ольга. Медленно вращаются катушки и соленоиды в станках, работницы руками направляют провод, который сматывается с больших деревянных цилиндров, сделанных из планок, и наматывается на катушки; работа эта точная, тщательная и, поскольку она производится здесь полукустарно, требующая усилий от работниц, чтобы провод ложился в паз катушки плотно, ровно и столько витков, сколько требуется расчетом.
Ольга более близким планом. Руки ее стали черными, они в смоле от изоляции провода; одной рукой она туго правит провод в катушку, а другой усиленно жмет очередной виток в самой катушке, чтобы провод ложился плотно и прочно. Работает она с крайним напряжением, и на лице у нее выражение радости.
По соседству с Ольгой работает Софья Ивановна такую же работу.
Механический цех. У тисков работает напильником Степан. К нему подходит мастер-инструктор и смотрит на работу Степана.
Мастер. Нежней надо! Ишь как нажал — больше расчета обдираешь, запорешь ты деталь. Нежней надо, это ведь металл, а не говядина. Это говядину — чем больше откусишь, тем лучше. Как я тебе показывал?
Степан. Я буду легче… А когда нам валенки дадут?
Мастер. Когда всех красноармейцев обуют. У тебя где отец-то?
Степан. На войне.
Мастер. Ты в цеху, а он в снегу…
Комната в почтовой конторе. Контора так же, как и все жилища и мастерские, помещается в строениях барачного типа, недоделанных и лишь кое-как приспособленных для своих целей. В этой комнате разбирается поступающая почтовая корреспонденция. за большим столом сидит в очках и в теплой шали на голове бабушка — Марфа Никитишна и раскладывает письма. Некоторые открытки она читает.
Бабушка. Все одно и то же пишут: жив-здоров, жив-здоров… Раз письмо написал, значит, жив, об этом и писать нечего. Вот мой Алеша ничего не пишет, должно и в живых его нету… А от этих, от живых, каждый день писем не оберешься! Ишь пишут, ишь пишут, ишь пишут!
Марфа Никитишна резким сердитым движением руки разбрасывает письма по группам адресатов на столе.
Обмоточный цех. Ольга за работой.
И другие женщины, пять-шесть человек, также, как и Ольга, сосредоточенно трудятся. Монотонно гудит маленький электромотор, вращающий через общий привод все станки. Женщины, самый характер их труда и обстановка обмоточного цеха похожи и напоминают работу крестьянок за прялками в долгий зимний вечер в большой деревянной избе…
Софья Ивановна без слов напевает, сначала она лишь вторит монотонной песне мотора, а затем она поет «Песнь вдов и солдаток» — и все ее подруги подпевают ей, и Ольга сперва несмело, а потом уверенно и громко поет вместе с другими. Песня будет написана позднее; слова ее могут быть те или другие, но тема, указанная в названии, должна быть сохранена, и в песне должно быть сказано, что эти женщины прядут победу и жизнь.
Комната, где живут Ивановы. В комнате Настя и Петрушка. Настя чистит картошки своими детскими руками, а Петрушка стругает ножом щепки от полена на растопку печи.
Настя. А цветок ты поливал водой? — мама велела.
Петрушка. Без тебя знаю.
Настя. А щепки надо тонкие, а то они не загорятся, а ты — толстые.
Петрушка. Лучше молчи, жаба! Это полено сухое… занимайся делом, не гляди на меня.
Настя. Я не на тебя, я мимо гляжу.
Обмоточный цех. В безмолвии идет работа женщин, слышно лишь монотонное гудение электромотора как жужжание веретена.
Работающая Ольга. Она шепчет что-то, слышно, как она ведет счет виткам — оборотам обмотки:
— сто сорок семь, сто сорок восемь, сто сорок девять, сто пятьдесят, сто пятьдесят один… сто шестьдесят два. Сбилась! Алеша, не мешай мне, обожди! Это для моторов — они воздух в топки, в огонь подают… Сто пятьдесят четыре…
Но неотвязно работает воображение Ольги. Жужжит мотор, уста Ольги шепчут монотонный счет, а позади склоненной Ольги, в глубине экрана, дается картина ее воображения, причем Ольга одновременно находится на переднем плане в реальной обстановке, то есть за работой, и шепчет свой счет виткам провода. Соответственно картинам воображения лицо Ольги то печально, то счастливо, то по нему проходят слезы, то оно спокойно, а уста ее не перестают считать и руки напряженно работать. Воображение осуществляется на экране в видениях и образах: стоит деревянный крест на холме над ракитой, снежная метель сгибает ракиту, трепещущие ветви ракиты обнимают, как человеческие руки, одинокий неподвижный деревянный крест; идет взвод красноармейцев по дороге, впереди взвода идет командир Алексей Иванов, взвод поет боевую песню, и Алексей весело поет вместе со взводом; Алексей в гражданской одежде склоняется к Ольге и целует ее в висок; Ольга, смеясь, говорит: «Обожди, Алеша, опять я со счета собьюсь, ведь мы для вас работаем здесь!» Алексей в красноармейской шинели уходит по прямой лесной дороге, он оглядывается, улыбается, прощается рукой и уходит дальше, затем вновь оборачивается и снова улыбается, — на дорогу выходит с переднего плана Ольга, останавливается и зовет: Алеша! — но Алексей уходит и уходит не оборачиваясь, — Алеша! — вновь зовет Ольга, Алексей издали оборачивается и говорит: «Береги детей!» Ольга (та, что в воображении, вторая Ольга) опять зовет: — Алеша! — но Алексей уже еле виден вдали. — «Алеша!» — громко кричит Ольга и вскакивает с рабочего места…