Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

Только в десять часов он увидел первых. Двое мужчин прошли по соседней дорожке, он пригляделся, сощурившись привычно. Нет, на посетителей они походили мало. Скорее, службисты. Как смотрят по сторонам, синхронно поворачивая головы, как пристально оглядывают пространство кладбища. Да какие одинаковые, с иголочки, на них костюмы, строго черные, и серые галстуки – одно это уже говорит о многом.

Косой поежился и полез внутрь, заперся получше. И практически весь день просидел в своем убежище. Пару раз выходил по надобности, а однажды решился выглянуть, посмотреть, что же происходит вне стен его дома. Ведь кладбище так и не привлекло скорбящих. Кроме службистов никто не прибыл, а те, поболтавшись недолго, осмотрев все, что им было велено, покинули его дом. Косой вздохнул с облегчением. Его или ему подобных они явно не искали.

Наконец, он осмелился и пошел на праздник. Народу на улицах было во множестве, Косой вышел заполдень, так что встречались уже хорошо поддатые жители города, на которых, впрочем, даже если они валялись на скамейках или под ними без движения, внимания никто не обращал. Правда, еще обходили стороной, на всякий случай, но и только. Словно ничего страшного, пугающего, ужасающего, начавшегося первого числа, для этих людей не существовало. Словно у них, как у Косого, такая короткая память.

Он брел по парку, разглядывая шумные веселые компании, старательно обходя стороной детей и подвыпивших взрослых. Купил бутылку пива, посидел на скамеечке, благо, день выдался замечательным, посмотрел афишу предстоящих празднований. Сегодня вечером обещали, помимо «грандиозного салюта» еще и бесплатный киносеанс на открытом воздухе в Летнем саду, прямо на берегу пруда. Будет установлено несколько полотен и кинопроекторов, приносите с собой стулья и кресла, сеанс начнется, как только стемнеет и продлится до полуночи.

В этот момент его кто-то фамильярно хлопнул по плечу. Косой подскочил от неожиданности, внезапно ему подумалось, что это Чума. Но нет, рядом стоял мужик лет сорока, слегка небритый, взъерошенный, раскрасневшийся, в расстегнутой до пупа светлой рубашке, обнажившей волосатую грудь и пивной живот.

– Ну что, мужик, скучаем? Давай с нами, погудим, вместе все веселее. А то, я вижу, уже допил, а еще хочется. Пойдем.

Косой поднялся и молча побрел куда глаза глядят. Ему показалось, что тот «пивной живот» станет его догонять и требовать присоединиться к честной компании, он оглянулся, но мужик не то искал другого собутыльника, не то возвращался к «теплым» товарищам. И все же, выходя из парка, он торопился, едва не сбиваясь на бег. Сам не зная, куда. Покрутился среди домов, однообразный, как каждый новый день, сел на трамвай, поехал в центр. Тут же вернулся на автобусе.

А через несколько часов подобного блуждания – казалось, весь город вышел на улицу праздновать день флага, когда уже начало потихоньку смеркаться – сам не заметил, как оказался перед воротами Северного кладбища. Они были открыты, Косой, не задумываясь, зашел внутрь. Хотел даже закрыть ворота, но вспомнив о стороже, одумался. Если он есть, то он единственный из живых, кто сторожит его ночной сон.

На кладбище не было никого. Тишина и покой объяли его.

Косой вздохнул с облегчением и постояв недолго у ворот, неожиданно наткнулся на странного человека. Сморщенный старик, он неловко топтался у ворот, словно сам не зная, выйти ему или остаться. Косой хотел обратиться к нему с вопросом, но слова разом застряли в горле. Перед ним стоял мертвец. Он проглотил слюну, коснулся неживого тела, проверяя, не в силах удостовериться, так ли это на самом деле. Старик посмотрел на него, что-то булькнул по-своему в ответ, чем привел Косого едва не в восторг. И медленно зашаркал на выход.

– Подожди, постой. Это ведь… – старик не оглянулся, уходя все дальше и дальше. Возможно, он и не слышал речей живого. У Косого перехватило дыхание. На глаза навернулись слезы. Словно он враз обрел и потерял друга.

Он вздрогнул и хотел было идти за стариком. Но тот, пересекши улицу, неожиданно исчез, скрылся, словно его и не было. Или вправду, не было. Косой потряс головой, проморгался, всматриваясь в потемки. Нет, никого. Но не мог же старик просто раствориться среди редких кустов боярышника да жимолости. Не мог. Неужто ему все это померещилось? Ведь он и появился так неожиданно, тоже вроде бы ниоткуда.

Косой, совершенно раздавленный, вошел на кладбище, затворил за собой ворота. Прошел по аллейке до склепа, нырнул в него. А когда в небе зажглись, зарокотали первые залпы салюта, закрыл глаза и заткнул уши.

68.

Дозвониться до Слюсаренко удалось только шестнадцатого числа. В сети Виталий появился столь неожиданно, что Оперман даже не поверил своим глазам. А потом, боясь сглазить, дважды робко кликнул мышкой по зеленому огоньку вызываемого абонента.

Связь была скверной, постоянные помехи на линии. Но он сумел докричаться через шум, через абсолютную тишину, прерывающую шум, через попискивания и странные стоны сетевой связи.

– Ты как? Как у вас там? Сильно бомбили?

– Привет! Рад слышать, – донеслось с того края бесконечности через десяток секунд. – Все вроде в порядке. А чего нас бомбить-то. Ты ж знаешь, в Запорожье только артиллерийские склады, так они сами каждое лето взрываются, никакой авиации не нужно.

Голос был на удивление спокоен. Словно ни войны, ни обрыва связи, ни долгого молчания – ничего не было. Обычно они с Виталием связывались пару раз в неделю, чаще он говорил по сети только с Борисом, ну так тот и жил в одном городе. А сейчас десятидневный перерыв.

– Тебя ужасно плохо слышно, – кричал Оперман, поднося камеру ближе к лицу, ища дырочку встроенного микрофона и стараясь говорить в нее. – Может, отключить видео?

– Я тебя вроде нормально слышу, можешь не орать так. Кстати, мне кажется, у тебя пломба на левом нижнем коренном соскочила.

Леонид не посмеялся.

– Давай, рассказывай, что у вас там.

– Да что у нас тут. Все, как всегда.

– Ну интересно, война ведь началась.

– Ну да, я в курсе. Вчера сам на митинг ходил. Народ поддерживает вашего президента, желает удачи в Крыму Корнееву и активно записывается в добровольцы. Слух прошел, что всем, кто отправится в ополчение, потом в Крыму дом выдадут. Там ведь ваш генерал уже много татар разогнал, так что их хоромы теперь добровольцам отойдут.

Слюсаренко говорил обо всем так спокойно, словно речь шла об обыденной политической перебранке между главами государств, в которое, подыгрывая одной из сторон, решило втянуться население.

– Ты так об этом спокойно рассуждаешь.

– А что ты хочешь. Мы и не такое переживали. И это переживем. Вот жил бы я в Киеве, да, было бы страшно. Потому как Киев бомбили, нам объявили, ну дальше ты знаешь. А мы провинция.

Казалось, его ничем невозможно было пронять. Прочие кризисы, а сколько их было на Украине, и не перечесть, выработали у молодого человека стойкость несравненную, которой Оперман мог только завидовать.

– Послушай, но ведь ты же сам на войну ходил, причем не просто войну, а гражданскую да в собственном городе. По-моему это было страшно.

– Вот это как раз было интересно, – Оперман прикрыл глаза, вспоминая октябрь девяносто третьего.

Тогда все действительно было интересно. В новинку, хотя нечто подобное уже случалось: на улицах Москвы бронетехника появлялась за два года до этого, во время путча. Оперман, тогда еще только закончивший школу, посчитал за лучшее появиться на месте событий, потрясших всю страну, лично. Стоило только президенту новой России рассориться с парламентом до такой степени, что в первопрестольной снова появились танки, Оперман немедля покинул МИСИС, был как раз день занятий по «войне», чтобы снова оказаться в истории. Утром вместо одного из центральных каналов гоняли бесконечный прямой эфир с Си-Эн-Эн, показывающий как защитники Белого дома отстреливаются от наседавших танков. Пропустить подобное зрелище – это было не для него. Ну когда еще вот так запросто можно было на войну сходить? Да еще на метро доехать до места сражения. Словом, пусть жители Грозного завидуют.

Удивления от происходящего почти не было, казалось, в Москве и должны каждые два года появляться вооруженные люди, чтобы решать государственные проблемы. Да и сами москвичи, большею частью, относились к проблеме философски – повоюют и помирятся.

Оперман без проблем доехал до «Киевской», выбрался, огляделся. Площадь перед вокзалом бурлила своей привычной жизнью, ничто не напоминало о войне, разве что далекие автоматные очереди. К его удивлению, оцепления, преграждавшего кому бы то ни было путь к войне не было, посему он беспрепятственно прошел до гостиницы «Украина», что напротив Белого дома, через реку. А там было на что посмотреть. На мосту, в центре, располагался танк, как и показывали по Си-Эн-Эн, возле моста куча милиции, а подле нее уже собралась неимоверная толпа. В точности такая же у парапета на набережной Тараса Шевченко и на крышах соседних домов, и на балконах гостиницы, и в скверике, возле памятника кобзарю.