Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас, когда Алаярбек Даниарбек уже ехал с Батырбеком Болушем, вспоминая о его «шашлычке», то невольно тянул свою лошадь в сторону, так как даже случайный взгляд горбуна сеял в душе его растерянность и трепет.
Отряд бодро скакал по степи. Алаярбеку Даниарбеку по приказу Батырбека Болуша подали быстрого поджарого коня.
Солнце скрылось за Бабатагом, окрасив в гранатовый цвет далеко, где-то внизу, ленточку Вахша, быстро сползали с далеких гор сумерки, а басмачи всё ехали и ехали. Алаярбек Даниарбек ерзал в седле, и мысли ему лезли в голову, одна тревожнее другой. Куда они скачут? Зачем? И направление что-то очень подозрительное. Не станет палач Батырбек Болуш так, без цели, шляться по степи. Человек он серьёзный, хитрый. У него всегда есть интерес.
Вот и здесь он, в долине Вахша, неспроста, тоже из-за интереса. Когда, опустошив и разграбив изрядно Алай и Каратегин, воинство ислама прибыло, обременённое добычей, на крепких ворованных конях в Дюшамбе, к подножию седалища эмира, и предложило ему свои сабли и пророческие знамёна для сокрушения большевиков, Сеид Алимхан задумался. Если от плохо вооруженных нурматовских лихих джигитов горцы с трудом и большим уроном могли отбиться дубинами и дедовскими мультуками, то что произойдёт, когда ферганцам дадут новенькие английские винтовки и вдоволь патронов? «Нет у меня оружия, — отрезал курбаши Нурмату эмир, — нет у меня патронов». Не сдержав гнева, он стал укорять Нурмата за грабежи и бесчинства, выразив при этом особое неудовольствие Батырбеком Болушом. Трудно сказать, сколько здесь проявил эмир государственной мудрости и насколько пытался отвести от себя гнев народа. Почва под ногами Сеида Алимхана накалилась к тому времени до того, что в Дюшамбе он видел только врагов и собрался бежать за границу. Нурмат-курбаши не сразу понял, почему эмир отказывается от стольких могучих воителей за ислам, а когда понял, то обиделся и, высказав бесцеремонно во всеуслышание свою обиду, потребовал от эмира возмещения потерь и убытков. Пришлось эмиру откупиться мешком золота. Вручал его Нурмату Сеид Алимхан торжественно, сказав: «Вручаю это золото, дабы ты раздал его на обратном пути обиженным и ограбленным тобой жителям». Спустя немного эмир бежал за границу, а Нурмат увёл обратно свою банду через горы в Фергану, но, конечно, ни одной копейки никто из жителей Алая и Каратегина так и не увидел. Батырбек Болуш в Дюшамбе замешкался. С ним осталось до двухсот джигитов, нюхом почуявших, что в горной стране, где нет ни эмира, ни других властей, можно хорошо поживиться.
Банда Батырбека Болуша наводила ужас на весь край.
Алаярбек Даниарбек тяжело вздохнул. Хитры люди, но и он хитёр. Он даже не представлял себе, что есть такие беды, из которых нельзя выбраться. Чем труднее, тем легче. Кто падает с ишака — тому камни, кто падает с верблюда — тому ватная подстилочка.
Вся жизнь его — поучительный пример. Но только вчера он вырвался из могилы, и вдруг, когда жизнь поманила его жареным барашком и всё шло хорошо, он опять попался. Да попался так, что дрожь пробирала. Нет, хитрость вывезет и сейчас из гибели.
А гибель скакала с ним рядом, поглядывала на него безжизненными глазами, похожими на стоячие болотца с ржавой водой, и щерила волчьи клыки. Алаярбек Даниарбек судил, конечно, пристрастно, потому что, если не считать природного недостатка — горба, Батыр-бек располагал к себе необычайно приятным нежнокожим лицом, шелковистыми усами и бородкой и привлекательной улыбкой.
Очень уважал Алаярбек Даниарбек весёлых людей. Кто улыбается, тот зла не сделает. Несмеющиеся уста хуже щели в стене! Но с сегодняшнего дня улыбка даже на румяном лице добряка будет вызывать в нём отвратительные, холодящие сердце воспоминания. Нет, зубоскалы ещё хуже, а тем более такие, как Батырбек Болуш.
Про него говорили: «Нет большего льстеца и подхалима от Памира до Чарджоу. Он сухан-фуруш — продавец слов». Когда Сеид Алимхан, выгнанный из Бухары, сидел в Дюшамбе, Батырбек Болуш не пропускал и дня, «что-бы не коснуться лбом пыли на его, стопах», но ни в чем, говорят, не успел. Эмир не дал ему даже самого скромного чина, говорят, потому, что у Батырбека Болуша пахло нехорошо изо рта.
Батырбек Болуш затаил обиду, и когда эмиру пришлось слишком поспеш-но покинуть свои владения, он воспользовался суматохой и отбил у эмирского каравана драгоценности, которые везли на двадцати верблюдах. С тех пор Батырбек Болуш стал знатен и богат. Пронырливый, хитрый, он нашел лестью путь к сердцу Ибрагимбека, но в тайниках души мечтал сесть на его место. Безудержно льстя Ибрагимбеку в глаза, он за спиной называл его не иначе как «кирпичеголовый». В кругу друзей он только вздыхал: «Без дураков мир разрушится! Но подожди: время ещё придёт».
Взгляд Батырбека Болуша, при всей своей обычной непроницаемости, выражал, казалось, неодуменный вопрос. И у Алаярбека Даниарбека хватило хитрости разгадать его. Батырбек Болуш удивлялся, почему Даниар-курбаши (а за него принял он Алаярбека Даниарбека) молчит, не задает вопросов и... не распоряжается. А ведь Даниар-курбаши со времени Дюшам-бинской осады стал едва ли не правой рукой Энвербея, почти что начальником штаба. Батырбек Болуш сам в лицо не знал Даниара, потому что ни разу не приезжал в ставку зятя халифа, хоть и звали его неоднократно. Батырбек Болуш предпочитал находиться подальше и в стороне: спокойнее и выгоднее. Но теперь, поскольку самый близкий Энвербею человек здесь, приходится считаться с ним.
Всё яснее становилось Алаярбеку Даниарбеку, куда спешит банда Батырбека Болуша, и всё отчетливее понимал он весь ужас предстоящих событий.
«Они скачут к Вахшу. Они узнали про каюки. Груз для них — желанная добыча... бандитов много, наших мало! Все погибнут: и доктор, и Файзи, и Юнус, и бойцы. Разве тридцать человек больных устоят?»
Горькие мысли приводили к заключению, от которого все внутри начинало трепетать. Да, хитрец и храбрец Алаярбек Даниарбек дрожал от страха.
Он вздрогнул и встрепенулся от громкого удара, подобного пушечному, выстрелу.
Вперед выехал глашатай с громоздким глиняным барабаном — нагарой, ударил в него с силой и начал выбивать оглушительную дробь, а мирза сделал рупор из ладоней и закричал:
— Эй, эй! Наступает ночь, но храбрость и доблесть Батырбека Болуша не знает препятствий и сокрушит тьму. Эй, эй, слушайте, и пусть возгорится в робких душах мужество. Славный Батырбек Болуш драконом разлегся в степи, а красные аскёры трусливо ползают вокруг, точно мураши, жадно щёлкая зубами, а вдруг он уже не живой и можно поживиться мясом. Но тут Батырбек Болуш вскочил, зарычал, заревел. Ррр! В страхе аскеры кинулись, точно солома, сметенная вихрем, во все стороны под огненным дыханием могучего курбаши. Сколько их тут изжарилось в шашлык!