Талиесин - Стивен Рэй Лоухед

— Ты, мой друг, никуда и не уезжал.

— Я был таким неприятным спутником?

— Не то чтобы очень, но и гончие бывают поразговорчивее.

Талиесин вновь обратил взор к холмам.

— Мы еще поохотимся вместе, Мелвис Ваур. Однако сегодня рождается мой ребенок, и я должен быть рядом, хотя Хейлин почти ни на что не надеется.

— Это просто потому, что она многое в жизни повидала, — сказал Эйддон. — Но раз ты хочешь, вернемся сейчас.

Они прискакали на виллу, и Талиесин направился прямиком к своей комнате. У дверей тихо разговаривали Пендаран и Хенвас. Талиесин подошел и схватил короля за руки.

— Еще ничего, — отвечал Пендаран на незаданный вопрос в глазах барда. — Так уж оно бывает.

— Я велел приготовить все нужное, — произнес Хенвас. — Остается только ждать.

Наступил вечер, в очаги подбросили дров, в комнату внесли подсвечники. Когда открывали дверь, Талиесин успел разглядеть Хариту: она лежала на кровати, Хейлин держала ее за руки. Он хотел войти, но в этот миг ее лицо исказилось мукой. Харита закричала, замотала головой по подушке. Руна вышла из комнаты с охапкой окровавленных простынь, и дверь быстро закрыли.

— Выпей вина, — предложил Пендаран, — успокоишься.

Талиесин взял кубок, но к губам подносить не стал. Харита снова закричала, Талиесин скривился.

— Здесь я ничем помочь не могу, — сказал он, ставя кубок. — Мне нужно пойти в тихое место и помолиться.

— Храм пустует уже не один месяц, — заметил Хенвас. — Может быть, твой Бог не обидится, если ты обратишься к Нему оттуда.

Выйдя из зала, он обошел виллу и оказался на пригорке у капища. Квадратное здание черным силуэтом вырисовывалось на фоне гаснущего небосклона, темной короной венчая холм. Небо было бледно-зеленым, в воздухе пахло морозцем. Пасмурный день сменился ясной, холодной ночью, над головой одиноко кричал кроншнеп.

Храм был пуст, под ногами шуршали прошлогодние листья. Талиесин подошел к алтарю и, недолго думая, опрокинул его на пол. Он глухо ударился о стену, в воздух поднялась пыль — слой безответных молитв успел скопиться на алтаре, как листья на полу.

Талиесин сел на один из алтарных камней, уперся локтями в колени, положил подбородок на сцепленные руки. Он ощущал застарелое присутствие чужих богов — ломкие шепотки, подобные беспокойным вздохам сухой листвы на полу.

— Бог Отец, — произнес он вслух, — Ты больше всех богов, которым здесь поклонялись, освяти это место Своим присутствием и услышь мою молитву. Молюсь за ту, которую Ты мне дал, чтобы она благополучно разрешилась младенцем теперь, когда пришел час ее испытания. Дай ей силу и мужество, Отче, как даешь всем, кто взывает к Тебе в нужде.

Он оставался в храме и смотрел, как ночь расстилает над землей свой черный покров. Россыпь первых звезд уже сияла ледяными точками, когда он вышел наконец из храма и на миг задержался на пороге. Белое облачко пара из его рта слабо светилось в сиянии встающей луны.

Вдалеке, на гребнях холмов, ярко горели костры, опоясывая Маридун мерцающим огненным ожерельем. Талиесин посмотрел на них сквозь хрустальный воздух и вспомнил, какой сегодня день: Имболк, начало весны.

На этих далеких холмах совершают ритуал древнее тех каменных колец, в которых разжигают костры. Царица-Зима, властительница смерти, изгоняется с земли силой Дагды и возвращается на свой преисподний трон, дабы земля опять могла принять семя новой жизни.

Он вспомнил, как сам стоял на морозной вершине холма и смотрел на огни, что светят нынче в промозглой тьме. Было время, и не так давно, когда он сам зажег бы этот костер.

— Не искушай меня, — прошептал он, — теперь я служитель Живого Бога.

Он еще мгновение смотрел на костры, потом торопливо пошел назад к вилле.

В тот миг, когда мир висел между тьмой и светом, когда все силы земные пришли в равновесие, в этот краткий миг и родилось дитя.

Харита громко вскрикнула и натужилась, чувствуя на животе уверенные руки повивальной бабки. Жилы вздулись у нее на лбу и на шее, простыни взмокли от пота, между зубами был зажат кусок толстой кожи.

— Сильнее! — командовала Хейлин. — Вижу его! Тужься, девонька! Тужься!

Харита снова натужилась — и ребенок появился на свет.

Хейлин с мрачным видом завернула синее тельце в тряпку и отвернулась. Сквозь марево усталости и боли Харита различила ее движение и закричала:

— Ребенок! Где мой ребенок?

— Ш-ш-ш, — сказала Хейлин. — Отдыхай. Все кончено.

— Ребенок!

— Ребенок мертв, госпожа, — прошептала Руна. — Его рубашка так и не лопнула, и он задохнулся.

— Нет! — закричала Харита, и ее голос эхом прокатился по спящим коридорам виллы. — Талиесин!

Талиесин мгновенно оказался в комнате. Харита, бледная от изнеможения, билась и тянула к нему руки.

— Ребенок! Мое дитя!

— Где ребенок? — спросил он.

Руна кивнула на Хейлин, и та повернулась со свертком, немного откинув уголок тряпицы. Талиесин увидел крохотное синее существо в тонкой оболочке, и сердце его упало, как раненый зверь. Он выхватил у Хейлин сверток и, прижав к груди, рухнул на колени. Он положил ребенка перед собой на пол, схватил оболочку руками и разорвал ее. Тельце лежало без движения, синевато-серое в полутьме комнаты. Харита в ужасе смотрела на крохотное мертвое создание, беззвучно и горестно кривя рот. Не может ребенок, толкавшийся в ее животе, быть таким тихим и неподвижным.

Талиесин распростер над младенцем руки и закрыл глаза. Из горла его вырвался звук, одна дрожащая нота. Слышавшие подумали, что он заводит плач по ребенку, но звук стал громче, заполнил комнату, завибрировал, резонируя, набирая силу. Отворилась дверь, вошли Пендаран, Хенвас и Эйддон; остальные домочадцы сгрудились в дверях.

Единственная нота вздымалась и опадала. Талиесин, не видя никого вокруг, запел. Касаясь кончиками пальцев лба и груди, он пел над мертворожденным младенцем, впевая в него свою жизнь.

Видевшие это заметили странную вещь — как будто бы тень прошла над склоненным Талиесином, но не обычная тень, а тень, порожденная присутствием света. Сияющая тень нависла над бардом и ребенком на полу и пала на младенца стремительно, как кинжал, пройдя через распростертые руки певца.

Ребенок шевельнулся, вздохнул и закричал.

В то же мгновение мертвенная синюшная чернота стала спадать. Вскоре кожа младенца стала теплой и розовой, крошечные кулачки сжались и затряслись в воздухе, из раскрытого рта непрерывным потоком понеслись громкие жалобы. Хейлин нагнулась, подхватила младенца на руки и завернула в новое одеяльце.

Талиесин сел на корточки и медленно поднял голову, как будто только сейчас очнулся от долгого глубокого сна. Хейлин, перевязав и отрезав пуповину, повернулась и ласково опустила младенца рядом с Харитой, которая тут же обняла его и прижала