Лощина Язычников. Книга Блэквелл - Николь Фиорина

Белое платье Сириус, испачканное и порванное, превратилось в лохмотья, свисающие с ее окровавленного тела. Привязав ее к дереву, язычники окружили ее. Огонь от факелов образовал идеальный круг, когда бечевка сжалась и впилась в ее плоть.

— Я люблю его, — беспомощно выкрикнула она. — Вы совершаете ошибку. Я бы никогда не причинила ему вреда, я люблю его!

Ковен работал вместе, собирая сломанные ветки деревьев и бросая их к ее ногам, наклоняя их над ее телом.

— Беллами! — закричала она, умоляя его спасти ее, и слезы ужаса полились из ее глаз, но леса и язычники поглотили ее крики.

— Беллами не хочет тебя, — выплюнул Гораций. — Ты всего лишь надоедливая девчонка!

— Ложь! — закричала Сири, пытаясь освободиться от дерева, видя их сияющие лица сквозь окружающие ее ветви. Она никогда не была так напугана.

— Вы все лжецы! Вы ничего не знаете о любви!

Гораций достал из кармана ожерелье Беллами, которое ему подарила Сири, и повесил его перед ней на ветку, чтобы она могла видеть.

— Ты не видишь здесь Беллами, не так ли? Где твой любимый Беллами?

Он повернулся и крикнул:

— О, Беллами. Твоя милая Сири скоро умрет, где ты, Беллами?

Смех язычника разнесся в ночном воздухе. — Да ты только посмотри на это. Беллами здесь нет. Ему все равно. Кажется, Беллами пришел в себя и хочет, чтобы девка убралась!

Он подошел ближе, подышал сквозь щели в ветвях.

— Потому что он был тем, кто организовал твою смерть!

Сири покачала головой, бросила взгляд вокруг, на зеленый, синий, золотой, черный. Язычники скандинавских лесов. Она осознала правду. Беллами никогда не придёт.

— Если вы убьете меня, — продолжала она в отчаянии, — ваш ковен сгорит. Вместо того, чтобы вожделеть ваши привлекательные черты, женщины будут видеть только свои самые большие страхи на ваших лицах, как вы мне показали!

Она подняла глаза к небу, губы ее дрожали, когда они положили свои факелы к ее ногам.

— Никто не будет любить вас, а те, кого полюбите вы, будут только бояться вас! Она вспомнила ту ночь, когда Беллами говорил о том, что без нее станет монстром, и огонь покрыл ее ноги волдырями, боль была мучительной.

— Вы все монстры, какими, по словам Беллами, он однажды станет! Ничего, кроме монстров, которые будут жить остаток ваших дней в темноте. Я приговариваю ваши души к вечности без любви, без сострадания, без свободы! Только тогда вы познаете такую боль!

— Ты ничего не знаешь!

Хорас крикнула в ответ, огонь пополз по ее рваному платью.

— Существа ночи не могут знать или понимать такие вещи. Тебе здесь никогда не было места!

Душераздирающий крик сорвался с ее губ, когда огонь растопил ее плоть, но она продолжала петь, удерживая в уме образ своей новорожденной дочери, чтобы за что-то держаться, зная, что ее ребенок, ее кровь, которую она оставляла позади, навсегда будет в безопасности в руках ее хранительницы.

— Проклятие поползет по венам язычников и перейдет к первому новорожденному. Страдания повторятся. Снова, и снова, и снова, — кричала она, когда огонь охватил ее. — Любовь превратила нас в самых темных монстров из всех…

И черная волна прокатилась по норвежским лесам и по всему городу. Что-то темное. Что-то зловещее и пророческое.

То, что позже назовут Проклятием Полых Язычников…

Глава 42

Джулиан

Была лишь одна книга, с которой я мог связывать себя. Единственная.

Я перечитывал ее много раз. Потёртый корешок. Загнутые уголки страниц. Размытые чернила единственными слезами, которые я выплакал и спрятал их в стенах переплета, где никто никогда не смог бы их увидеть. Масляные отпечатки моих пальцев испачкали ее загнутые и пожелтевшие края. Книга покоилась под моим лунным молоком на прикроватной тумбочке во время беспокойных ночей. Я выучил наизусть каждое слово, строчку, абзац и страницу. Читал ее так, как будто сам прожил эту жизнь — как будто я написал ее в другой жизни. Я никому не позволял прикасаться к ней, потому что она стала моим самым ценным достоянием. Я был и создателем, и монстром в этой истории — создателем, который отгородился от мира из-за своего измученного разума, и монстром, который никогда не заслуживал имени.

И в этот момент на ум пришла одна цитата из Франкенштейна:

«Все, кроме меня, вкушали покой и радость; и только я, подобно Сатане, носил в себе ад; не видя нигде сочувствия, я жаждал вырывать с корнем деревья и сеять вокруг себя разрушение; а потом любоваться делом своих рук».

Жизнь Кларисы Дэнверс пронеслась в моем мозгу, как картотека. Воспоминания были такими быстрыми, но я ухватил каждое из них. Ее самым большим страхом было то, что она не сможет спасти своего сына.

Ее самым большим страхом было не разрушить проклятие Полых язычников.

Все ради ее сына!

Мои эмоции перешли от обожания к гневу, к безнадежности, отчаянию и ярости снова и снова, как это испытала она. Она была беременна и отчаянно пыталась найти ответы. Она украла книги и была поймана. Прежде чем быть изгнанной из Воющей Лощины, она записала ответы в книгу Дэнверс, прежде чем Маттео Кантини конфисковал их.

Знак луны. Родимое пятно. Разрушить проклятие, разорвать жизнь, которая носила родимое пятно луны. Здесь все совпадало — правда вспыхнула в ее воспоминаниях в моем сознании.

Несколько месяцев спустя Клариса была вынуждена рожать своего проклятого язычника в лесу в полном одиночестве. Это всегда была Кларисса и проклятый ребенок, с такими черными глазами и такими белыми волосами. Бездонный и Демонический. Она назвала его Стоуном. Она обещала ему многое, жизнь. Нормальную жизнь.

Ее глазами я наблюдал, как Стоун рос в лесу за городом. Я наблюдал, затаив дыхание, как все это происходило. Они встретили ведьму, у которой Клариса научилась черной магии. Вместе они произнесли заклинание, которое заморозило Стоуна во времени и использовало его элемент земли, чтобы дать Кларисе больше времени, сохраняя ее молодой, пока она не сможет освободить его от проклятия.

Перенесясь вперед, я наблюдал, как она плыла через Атлантику с замороженным Стоуном в гробу на носу корабля. Как только лодка достигла окраины города, мужчина помог им пересесть в лодку поменьше, пока они не прибыли на берег острова Костей. Именно там они пробыли много десятилетий, Клариса и Стоун. Но Стоун был заморожен, и Клариса была совсем одна, ее затаенная ярость только росла с годами.